О своем опыте духовной переписки с заключенными рассказывает специалист по классической филологии, переводчица с древнегреческого языка Татьяна Адольфовна Миллер.
– Татьяна Адольфовна, как получилось, что вы стали переписываться с заключенными?
– В начале 90-ых годов в газете «Книжное обозрение» появилась рубрика «Адреса милосердия, читатель – читателю». В этой рубрике люди обращались к читателям газеты с просьбой прислать какую-либо литературу. Обычно до шести таких обращений было, газета выходит еженедельно. И вот в этой рубрике стали регулярно появляться просьбы заключенных. Одни просили прислать им фантастику, детективы, а другие просили христианскую литературу. С отклика на эти просьбы и началась переписка.
В начале 90-х с духовной литературой в местах лишения свободы были проблемы. Первое письмо я послала, кажется, в Красноярский край. Причем я послала какие-то листочки, отрывки из молитвенника – то, что мне не нужно было. Потом выслала Новый Завет и еще что-то. И вдруг пришел ответ, очень грамотно написанный, прекрасным почерком, без ошибок, пишет библиотекарь колонии: «Сам я не верующий, но все ваши листочки разошлись. К нам приезжает священник, и наши читатели с удовольствием все это берут и читают». Это первое, что меня очень удивило, а также само письмо, написанное хорошим почерком, грамотная и связанная речь. Тогда были, конечно, большие потребности в духовной литературе. А сейчас я вижу, что такая литература в колониях есть.
Как-то мне вернули бандероль, причем еще и денег с меня потребовали на почте. Потому что человек сидел в карцере, и ему было не положено. Я возмущенная написала письмо в газету с просьбой: «Пошлите мое письмо министру внутренних дел. Разве можно лишать заключенных книг! Ведь это то, что им поможет». Они конечно письмо министру не послали, но выдержки из него напечатали в газете «Книжное обозрение». Откликнулось много людей, в том числе и заключенных.
– Они писали вам на домашний адрес?
– Да, мне в голову не приходило бояться их. Думала, неужели люди, которым я пишу, способны сделать мне какую-то пакость, у меня были такие романтические представления. Но как-то приехал ко мне бывший осужденный и не один, а с какой-то цыганкой, сказал, что у него пропали документы. Я позвонила батюшке. Он сказал ни в коем случае в дом не пускать, пусть идет в милицию, если документов нет. Я сказала им, что в милицию надо идти, и они ушли. После этого мне стали писать до востребования.
– Расскажите, пожалуйста, о людях, с которыми вы переписывались.
– Я их обычно спрашивала о том, как они пришли к Богу. Не о том, по какой статье осужден, а спрашивала – сколько осталось времени до освобождения, кто у них есть на воле и каким образом они пришли к Богу.
Андрей Г. рассказывал, что он воспитывался до семи лет у дедушки в деревне, и его даже в таком детском возрасте интересовали вопросы жизни и смерти. Потом дед умер, и он переехал в Пермь к матери. Приходил домой когда хотел, уходил когда хотел, но все-таки в школе учился. А потом, когда ему было уже 17 лет, он покушался на жизнь двух человек, к счастью они остались живы. И Андрей оказался в местах лишения свободы. Он писал: «Страшно подумать, что бы из меня вышло, как бы я жил, если бы я не попал сюда». Два раза он убегал. Во время второго побега он первый раз прочитал Евангелие. Начал читать с чувством протеста, а когда закончил, то почувствовал себя верующим. И он сам вернулся в зону, потому что, – что же делать без документов, без денег. Он воровал, когда в бегах был. Срок 10 лет да еще два побега – в итоге срок увеличился до 22-х лет. Но теперь он решил, что уже никуда не убежит. И он читал книги довольно усердно. Я его спрашивала, что нужно изменить для улучшения содержания заключенных? Он писал: «Чтобы было место, где человек мог бы побыть один какое-то время». Он периодически оказывался в карцере, и ему это нравилось. «Ой, – пишет: наконец-то я там один!»
Поначалу Андрей тяготел к протестантизму. Претензии к православию были такие: «Вот, спросишь нашу бабушку: что надо, чтобы спастись? Она скажет: иди в церковь, ставь свечку. А нужно сказать: веруй в Господа Бога и спасешься». «Веруй в Господа Бога» – это так у протестантов говорят. Я объясняла разницу, рассказывала о том, как возникли эти конфессии, послала ему книгу Иоанна Кронштадского. Прочитав ее, Андрей писал, что теперь он православный. Потом еще проповеди митр. Антония Сурожского ему посылала. И он писал, что к православию его привел митр. Антоний (Сурожский). Потом у него еще много разных вопросов было. И когда он взял Египетский Патерик, прочитал жития святых, то как-то все вопросы исчезли.
За несколько лет до окончания срока их переводят поближе к дому на более легкий режим. Его перевели в Соликамск. В колонии был храм, но литургия не совершалась, только молебны, приходил батюшка, там была православная община. По истечении определенной части срока они также имеют право просить о помиловании. Но Андрей писал, что ничего не будет просить, Господь сам все устроит.
Как-то я послала ему газету «Лампада», в которой были стихи. Газеты они обычно очень охотно читали, все-таки какая-то связь с жизнью. И он в эту газету послал свои стихи. Напечатали одно стихотворение, в котором он писал, что выбор сделан, что как бы ни было тяжело, теперь он надеется, что Бог поможет изменить его жизнь. И действительно это письмо его жизнь изменило. Две женщины прочитали его стихотворение. Одна пришла в редакцию православного журнала и сказала, что этому человеку надо послать книги. Редакция выслала десять хороших книг. Другая женщина послала ему одежду, и она упросила священника, у которого она окормлялась, похлопотать в Патриархии о его досрочном освобождении. Священник не отказал, и Андрею пришло из патриархии письмо, что он сам должен обратиться с просьбой, что он и сделал. И его освободили на 6 лет раньше. Освободившись, он сразу же пришел в Вознесенский собор г. Соликамска, где служил священник, который окормлял колонию. Батюшка говорил, что надо нанимать рабочих, чтобы что-то строить или ломать какую-то стену, а Андрей сказал: «Зачем вам рабочих нанимать, я вам все сделаю». Он жил в этом соборе, и вся община приняла его очень тепло. Сейчас он является старостой этого храма, учится на третьем курсе духовного училища, преподает в воскресной школе для взрослых, ходит в приют, где занимается с детьми, посещает колонию «Белый лебедь», в которой содержатся пожизненно заключенные. Пытается даже создать приют для освободившихся, сейчас в нем четыре человека. Им обещали выделить помещение, Андрей мечтает создать реабилитационный центр. Иногда он мне звонит.
Александр Н. отбывал срок в колонии под Рыбинском. В 12 лет убежал из дома, попал в детскую колонию. На тот момент, когда мы переписывались, из своих сорока лет он двадцать лет провел по тюрьмам. Но священник, окормлявший колонию как-то сумел найти к нему ключик. Когда Александр освободился, то сразу поехал в Рыбинск к этому батюшке. Его хорошо встретили. Затем он поехал к родителям, которые живут в Мытищах под Москвой, и с пропиской у него как-то все быстро наладилось. В Сергиевом Посаде он устроился работать на завод, ему дали комнату в общежитии. Иногда он встречает людей, с которыми сидел и говорит: «Какой ужас, как пьют, как спиваются. Один человек даже с собой покончил».
– Как, по-вашему, можно помочь этим людям – тем, кто уже освободился?
– Нужны реабилитационные центры, где люди имели бы возможность, в том числе развивать и свои творческие способности. Среди заключенных встречаются поэты, художники, умельцы. Эти способности должны найти свое приложение. Нельзя ограничить жизнь освободившегося работой и молитвами. Он должен проявлять себя в собственном творчестве, которое будет приносить ему радость, а не искать эту радость в водке. Среди прихожан наших храмов немало художников, музыкантов, писателей, которые могли бы духовно помогать бывшим заключенным. Нужна самодеятельность, духовная реабилитация.
– Татьяна Адольфовна, а как вы сами справляетесь с жизненными трудностями?
– Бог приходил на помощь. Мама меня крестила, когда мне было семь лет. Она родилась до революции. Как-то в 20-е годы она шла по улице и думала, что, наверное, религия уже отошла и с этим покончено. Идет и видит церковь, думает: «дай, зайду». Зашла, а там поют: «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите». Эти слова бессмертия ее так поразили, что она поверила в то, что есть другая жизнь, и так понемногу стала входить в Церковь. С детства я была воспитана в вере. Лет в девятнадцать у меня появился духовник – отец Василий Серебрянников, он уже скончался 11 лет назад. Он, конечно, оказывал очень большую поддержку. Так что Господь посылал помощь, людей посылал хороших. С о. Глебом Каледой мы были прихожанами одного храма – св. Илии Пророка в Обыденском переулке. О. Глеб был 20 лет тайным священником, но мы не знали об этом никто, только потом стало известно. Как-то я прочла в газете или журнале что он занимается заключенными, подошла и стала спрашивать его об этом, а он сказал, что самое важное – это достучаться до сердца человека. И приводил в пример то, как двое его духовных чад, окормлявших тюрьму в Тверской области, так умели тронуть своей беседой сердца людей, что те на прощание расцеловались с ними. И о. Глеб заключил: «Значит, дошло их слово до сердца!»
– Вы по профессии переводчик с древнегреческого языка?
– Да, в 1953 году я окончила классическое отделение филологического факультета МГУ. Преподавала в фармацевтическом институте, а потом работала в Институте мировой литературы Академии наук в секторе античной литературы.
– Чем отличается современный греческий язык от древнегреческого?
– Во-первых, произношением. Потом современный греческий язык существует в двух ипостасях: есть так называемый «катарэуса» – очищенный, он близок к древнему, а есть «демотики», то есть народный язык, который испытал на себе влияние турецкого языка.
– Помогает ли знание древнегреческого языка лучше понимать Священное Писание?
– Конечно! Переводы богослужебных текстов (Триоди, Минеи, Октоиха), и тех же псалмов делались с древнего греческого языка, при этом сохранялся порядок слов. Потом в греческом языке есть артикли, по которым всегда можно понять, где подлежащее, где дополнение. Есть частицы, которые устанавливают связь между словами, определенная частица указывает, на какое слово падает логическое ударение. В славянском языке частиц и артиклей нет, при переводе сохранялся порядок слов греческого предложения, где сказуемое может находиться через несколько строчек от подлежащего, поэтому некоторые места церковнославянского текста псалтири и особенно богослужебных текстов бывает трудно понять. Но постепенно в богослужебные книги вносятся исправления. Есть богослужебная комиссия при Синоде, которая этим занимается.
Существует еще следующая проблема. Мы пользуемся двумя переводами Библии – церковнославянским, сделанным с греческого языка, с так называемого перевода семидесяти толковников, и синодальным – который считается, что сделан с древнееврейского, но скорее всего это перевод с латинского, сверенный с древнееврейским текстом. И эти переводы не всегда совпадают. Заметно отличаются, например, тексты Псалтири на церковнославянском и русском языках. Но есть «Учебная Псалтирь» с переводом на русский язык, который соответствует славянскому тексту.
– Что бы вы хотели пожелать тем, кто находится сейчас в заключении?
– Скорейшего освобождения и возможности как-то реализовать себя с лучшей стороны, найти свой духовный путь в жизни, найти близких по духу людей, друзей, которые бы им помогли.
Беседовала Ольга Ермакова
| Я был погибающим (Письмо Андрея Г. Татьяне Адольфовне Миллер.)Здравствуйте, уважаемая Татьяна Адольфовна. Получил ваше письмо и книги. Благодарю вас от всей души, особенно за молитвослов… Раньше в детстве для меня соприкосновение с церковной книгой или вещью вызывало неприятные ощущения. Пахло чем-то, что напоминало смерть. Это, наверное, от того, что когда деда моего хоронили, Псалтирь читали, свечи жгли и ладан курили, вот в мозгу и отложилось. И верны слова: «Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь» (2 Кор. 2, 15-16). Мне еще люди встречались, которые чувствовали запах тления и смерти, соприкасаясь с Церковью. Я был погибающим. А с 1994 года стал регулярно читать православную литературу и сравнивать с протестантской и католической. Тогда я был огражден от чьего бы то ни было влияния и смог с Божией помощью и с помощью людей разобраться во всем. Православие стало постепенно раскрываться мне, и, в конце концов, количество информации переросло в качество и принесло плод – я стал мыслить по православному. А что было бы, если бы вы послали мне несколько книг для очистки совести и на этом успокоились? Я боюсь за себя, где бы я был теперь? Вот почему долгий и незаметный труд в миллион раз ценнее своим постоянством и пользой, чем шумные кампании, а Бог каждое дело видит и ценит. Я желал бы причаститься Тела и Крови Господних, но Бог не допускал меня к причастию до сего дня. А сегодня читал в журнале «Альфа и Омега» статью диакона Андрея Кураева (признан в РФ иноагентом) «После Херувимской» и нашел ответ на когда-то заданный вам вопрос о хлебе причастия. У католиков он пресный, у православных квасной, и хотя я принял православие душой, но где-то шевелился червячок сомнения: а какой хлеб был на Литургии до разделения? Церковь-то была единой. В статье Кураева есть четкий и ясный ответ: до иудейской пасхи евреи ели квасной хлеб, а Тайную Вечерю Господь сделал до иудейской пасхи, и в греческом языке хлеб Евхаристии называется Артос, то есть квасной хлеб, а древние в этих вещах были точными. Теперь я могу причаститься, только прежде нужно восполнить мое крещение (я же крещен старообрядцами в реке), и миропомазание должен принять от священника и молитвы особые. А потом еще каяться нужно. Я записал свои самые страшные грехи на бумажке, чтоб не забыть, а все и не вспомнить, с самого детства во грехе жил. О часе смертном помню, но нет еще во мне той христианской памяти о смерти, которая полностью мобилизует все силы на служение Господу. Сегодня читал Иоанна Кронштадского, а я каждый день читаю понемногу его книгу «Жизнь во Христе». Пишет о минутном сомнении (от шепота лукавого) в словах молитвы о Богоматери как единственной нашей надежде. Как, мол, единственной, а Бог разве не надежда? О. Иоанн быстро развеял лукавый домысел, я грешный долго носил его в себе как занозу. А ответ-то проще простого. Да если б без молитв святых и Матери Божией такой как я окаянный жил да творил непотребства, то Бог был просто обязан уничтожить меня как Содом и Гоморру. И как Моисей вымолил у Бога иудеев после их идолопоклонства, так и святые вымаливают долготерпение Божие к роду человеческому, тем более Матерь Божия, носившая Бога во чреве. «Преступление и наказание» Достоевского в детстве видел, но не читал, так пробежал по скорому, пропуская «скучные» места. Теперь прочел, сильно написано, и плен собственных теорий описан предельно четко. Сколько людей погибло в сетях собственных мудрований! И я был Раскольниковым, только грязней в миллион раз. Он хотя бы до преступления жил чистой жизнью, а я с детства в таком болоте сидел, что и каяться стыдно. Да поможет мне Господь побороть этот стыд. И вы молитесь за меня, чтоб «отверз мне Господь покаяния дверь». «Братьев Карамазовых» читал два раза – в детстве и в тюрьме уже. Я считаю, что Алеша Карамазов оставил монастырь по той же причине, что и пошел туда. Не мог Алеша отдать Богу не всего себя, только целиком, для этого в монастырь пошел. И вышел, чтоб людям послужить, неся слово Божие. Творения святит. Игнатия Брянчанинова читал в брошюрах, просто пишет, доходчиво, но давно читал, с «протестантским» мышлением еще. На заметку брал то, с чем соглашался – типичное мышление еретика, выбирающего и ищущего только «свое» или чтоб «свое» мнение подтвердить. Иконы делаю. Из журнала вырезал изображение Иверской Божией Матери, приклеил на картон, рамку сделал из тюбиков от зубной пасты, они изнутри покрыты чем-то, бывает, как золото блестят. Я научился чеканки из них выдавливать, не хвалюсь, но красиво получается. А еще (кроме Иверской) сделал икону «Троицы Рублева», «Владимирскую», но все отдал людям… На этом все. Храни вас, Бог. С уважением, Андрей. 28.05.97. |
Источник: сайт Центра духовной поддержки православных общин в заключении во имя прп. Ефрема Сирина при ПСГТУ
