Мальчик А., второй из наших детей, заканчивал школу. Завтра уже должен был звенеть для него последний звонок. И вот, во второй половине дня, после работы, наш папа поехал с ним в магазин за костюмом.
В 21:00 муж позвонил мне и голосом «уставшим, но довольным» сообщил, что все куплено и они едут обратно, но… брюки надо немного подшить.
Эти чудесные, распрекрасные брюки, конечно, нельзя доверить просто мне. Подшить – по мнению моего мужа – должен был профессионал. Поэтому, пока они ехали домой, мне предстояло найти в селе, где мы живем, того, кто правильно подшил бы эти штаны.
Да, 40 лет не просто возраст, это – категория, она означает: «для меня невозможного мало». Я моментально вспоминаю, что буквально недавно познакомилась с милой девушкой, которая, как и я, приводит на занятия своего ребенка, а как раз утром мы обменялись с ней телефонами. Эта девушка имела неосторожность сказать, что хорошо шьет, и любит это дело.
В 21:03 я звоню ей и прошу помочь мне подшить брюки сыну, объясняю ситуацию, она готова, встреча назначена на 23:00.
И вот мы с мальчиком А. и брюками под мышкой едем по нашему темному и спящему поселку. Ищем сначала улицу Герцена, а потом ее пересечение с улицей Огарева. На перекрестке двух разбитых сельских дорог, олицетворяющих собой дружбу, стоит нужный дом.
Мы стоим у ворот и ждем, вдали зажигается фонарь и в калитке появляется молодой мужчина. «Здраффстффуйте!» – говорит он на ломанном русском, и я вспоминаю, что муж прекрасной соседки – немец.
Высокий, светлорусый, с голубыми глазами он ведет нас в дом, по дороге показывает любимый мотоцикл. Я, чтобы поддержать разговор, говорю, что и у моего мужа тоже есть, не кроссовый, конечно, но… Входим в дом. А дальше начинается история о том, как настоящие сельчане выручают друг друга в любое время дня и ночи. Эпопея со штанами длилась часа три-четыре.
Мы сидели наверху, и она рассказывала мне, как ее Ханс стал печь в России хлеб, потому что тот, что у нас продается, «вообще не хлеб, с точки зрения немца». Для этого он привез из карьера глину и смастерил печку, и вот в такой уличной печи стал готовить немецкие булочки и пиццу. А еще он совершенно не признает наших колбас и мороженого.
Я как раз хотела спросить, не стал ли он собственноручно заготовлять колбасы, но тут вошел Ханс: «Тфой муш любит мотоцикл? Я подарить ему два новый покрышка. Из Берлина».
Я уже давно готова в принципе ко всему, поэтому, когда мне в незнакомом доме в три часа ночи настоящий немец дарит две шины из Берлина, я беру паузу всего на минуту. «Спасибо, Ханс! – говорю я. – Это прекрасно, но надо спросить у мужа, нужны ли они ему». «Из Берлина, – говорит он, – это настоящие!» Кажется, они точно наши.
Ханс уходит, его жена берет оверлок. Мы продолжаем нашу неспешную беседу обо всем. Когда-то ее муж приехал в Россию на работу, он инженер и принимал участие в реставрации МХАТа, потом Большого. А в последнее время он пытается наладить собственный бизнес. Она рассказала, как они ездили на мотоциклах на Байкал вместе с немецкими байкерами. Это было успешным бизнесом ее мужа, пока в Европе не стали пугать бедных немцев нами.
Ханс снова входит к нам. «Ф России не умеют строить дома, – говорит он. – Во-первых, тут всегда текут крыши, во-вторых, холодно, и, в-третьих, перекошены фундаменты». И вот тут мне становится обидно. «Приглашаю вас в гости. Я покажу вам дом с идеальным фундаментом, идеальной крышей, и теплый», – говорю я горячо. Ханс улыбается как Дитер Болен времен моей молодости.
«Все готово», – говорит его прекрасная жена, мы договариваемся о встрече у нас, и я уезжаю. Три часа ночи, все вокруг спят, нигде ни фонаря, я жму на газ на перекрестке Герцена и Огарева и думаю о новых знакомых.
Дома я вешаю штаны на кресло и иду спать, муж сидит за компьютером и работает. По дороге сообщаю ему: «Я познакомилась с немцем, он печет в уличной печке хлеб и подарил тебе шины из Берлина». Муж молча смотрит на меня, сказать-то нечего.
Ранее:
Кот бобтейл и бабушка на родительском собрании
Шейхами не становятся, шейхами рождаются
