«Наркотики плавно скользят к нам в Россию»

В конце прошлой недели председатель Государственного антинаркотического комитета, директор Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН) Российской Федерации ВИКТОР ИВАНОВ представил новую концепцию государственной антинаркотической политики России. Среди прочего она предполагает внешнеполитические действия, направленные на признание производства наркотиков в Афганистане угрозой международной безопасности и на уничтожение наркоинфраструктуры силами НАТО.

— В минувшую пятницу на заседании Государственного антинаркотического комитета вы предложили новую концепцию наркобезопасности России. Она отличается от прежней повышенным интересом к проблеме Афганистана. ..

— Предыдущая концепция была принята еще в 1993 году, она была, по сути, декларативной. С того времени прошло 16 лет, ситуация только ухудшилась. Да, основное направление нового проекта — международное, это прежде всего Афганистан. При этом мы стараемся не демонизировать эту страну. Для нас Афганистан, я считаю, всегда был и должен остаться дружественным.

— Афганские чиновники согласны с тем, что их страна — основная наркоугроза для мира?

— А здесь их согласия и не требуется, потому что есть ООН, которая ведет мировую статистику по наркотикам. Буквально на днях в ООН был представлен соответствующий отчет, охватывающий 2007-2008 годы. Там четко прописано, что Афганистан является лидером по производству наркотиков опиатной группы. В Афганистане сегодня производится 94% всего героина, выпускаемого в мире.

— При талибах производилось меньше?

— «Талибан», придя к власти, культивировал наркотики. Им направлялись уведомления по линии ООН о прекращении культивации опиумного мака. И начиная с 1998 года «Талибан» издавал соответствующие нормативные акты. В 2000 году верховный правитель «Талибана» Мула Омар издал указ, предписывающий полную ликвидацию посевов опиумного мака. 2001 год прошел под знаком ликвидации этих посевов. Производство опиума в стране было практически нулевым, за исключением северных провинций, которые находились под контролем Северного альянса. Таким образом, «Талибан» добивался признания мировым сообществом. Но после начала операции и вхождения в Афганистан иностранных вооруженных сил в 2002 году производство наркотиков только нарастало.

— Почему? Из-за высокой урожайности наркокультур?

— Урожайность, конечно, просто рекордная. Если мы возьмем урожайность опиума в период, когда в этом процессе доминировали страны золотого треугольника — Лаос, Бирма и Таиланд, то там она достигала 28 кг с 1 га. А сейчас в южных провинциях Афганистана она доходит до 58 кг с 1 га. Как будто селекция происходит, видимо, какие-то Мичурины повышают урожайность опиумного мака.

— Эта как-то связано с присутствием иностранных войск?

— Я, конечно, далек от конспирологии и обвинять иностранные войска, НАТО или США, в том, что они выращивают там мак, не буду — они этим не занимаются. Но о том, что они не препятствуют этому, заявил даже вице-президент Афганистана Карим Халили, когда был в Москве. Да и Томас Швайк, который был уполномочен от госдепартамента США на борьбу с наркотиками, в прошлом году в интервью газете The New York Times отметил, что вооруженные контингенты НАТО не ставят перед собой задачу борьбы с наркотиками.

Афганистан

— И, как вам кажется, почему?

— Боятся, видимо, потерь. Как-то генерал Кредок (главнокомандующий НАТО в Европе Джон Кредок.— «Ъ») поставил вопрос о том, что надо уничтожать наркоинфраструктуру, и сразу последовал окрик со стороны его руководства, что надо закрыть этот вопрос. Понятно, что уничтожение наркоинфраструктуры вызовет более сильную реакцию тех людей, которые стоят за выращиванием опиумного мака. Крестьяне, которые просто мотыгой работают, получают за это гроши. А вот те, кто организовывает… Все эти люди живут далеко, возможно, в ОАЭ, Саудовской Аравии, у них есть деньги, и они могут организовать такое сопротивление, что ни одна армия мира его не сломит.

Наша позиция сегодня заключается в том, чтобы мировое сообщество в лице Совбеза ООН квалифицировало это феноменальное производство опиума в Афганистане как угрозу международной безопасности. Терроризм уже признан такой угрозой, как и пиратство в Аденском заливе. За последние пять лет там несколько десятков человек погибли. А только у нас от наркотиков умирают ежегодно порядка 30 тыс. человек.

— Если Совбез ООН примет такую резолюцию, операция будет переориентирована на уничтожение опиумных плантаций?

— Правовые последствия такой резолюции — это возможность и необходимость составления санкционного списка наркобаронов. Сегодня такой список никто не ведет, и правовых оснований для него нет. Скажем, санкционный список по террористам есть, это большой список физических лиц и организаций. А по наркотикам нет, хотя угрозу миру они представляют, несомненно, большую. Тем более что наркопроизводство в Афганистане, а ежегодно это 150 млрд разовых доз в героиновом эквиваленте, направлено на экспорт.

— Недавно вы заявили, что границу Таджикистана ежедневно пересекают до 300 грузовиков с наркотиками, и это вызвало резкий протест со стороны руководства этой страны.

— Я говорил, что при содействии США построен мост, соединяющий Афганистан с Таджикистаном, и что его проходит приблизительно до 300 автопоездов в день. Но я никогда не говорил, что это грузовики с наркотиками. Другое дело, что транзит наркотиков никогда не осуществляется сам по себе, нет специализированных грузовиков и вагонов, которые возили бы наркотики. Такой транзит камуфлируется, подстраивается под товарообмен. По данным нашего Минсельхоза, только плодоовощной продукции из среднеазиатских республик, то есть республик транзита наркотиков, мы импортируем свыше 6 млн тонн. И именно этот канал используется для транзита наркотиков. 6 млн тонн в год это свыше полумиллиона автопоездов, каждый, как правило, везет по 20-30 тонн. Досмотреть каждый из них просто невозможно.

«Россия — самая пострадавшая страна от афганского наркотрафика»
— Наркотики из Афганистана распространяются несколькими путями. Какой процент приходится на северный путь, ведущий в Россию?

— Вообще мы рассматриваем три основных пути. Это балканский маршрут, который существовал еще до того, как Афганистан стал наркогосударством. На Балканский полуостров наркотики попадают через Иран и Турцию. Турецкие группировки держали до недавнего времени лидерство по разноске наркотиков по странам ЕС. Сейчас пальму первенства у них уверенно перехватила республика так называемого Косово, точнее, косовские преступные группировки. Все мои полицейские коллеги в Евросоюзе это подтверждают. Следующий маршрут — северный, его еще называют северный шелковый путь. Афганско-таджикская, афганско-узбекская и афгано-туркменская границы фактически не охраняются. Поэтому наркотики плавно скользят к нам в Россию. И через границу с Казахстаном, а это 7,5 тыс. км практически необорудованной границы, они распыляются по всей стране.

Есть и третий путь. Это южное направление из Афганистана — Пакистан и Индия. Как вы понимаете, никто не взвешивает, сколько куда уходит наркотиков. Но я считаю, что в Россию идет половина того груза, который экспортируется из Афганистана. А остальные 50% делятся между балканским путем и южным. Я исхожу из анализа уголовных дел, а также из данных о количестве наркобольных и наркозависимых, которые употребляют именно опиаты. Сегодня в России до 2% населения регулярно употребляет опиаты. В Евросоюзе эта цифра на порядок меньше. В Германии их, к примеру, 60 тыс. человек, а в России — до 2 млн. То есть Россия — самая пострадавшая страна от афганского наркотрафика.

— А из России наркотики уходят дальше?

— Ведется дискуссия на эту тему, но я как руководитель ФСКН могу сказать, что из России транзита героина мы не наблюдаем. Иногда, встречаясь с европейскими политиками, слышу: «Россия — транзитная страна». Хорошо, приведите пример транзита афганского героина. У них таких примеров нет. А вот у нас масса примеров экспорта синтетических наркотиков в Россию. Особенно активны прибалтийские республики, например, Эстония.

«Ситуация в нашей стране напрямую связана с проблемами Афганистана»
— Вы считаете, что Россия должна работать с Афганистаном более прицельно?

— Я не думаю, что тут нужны какие-то резкие движения. Надо активизировать работу с учетом реально действующих пружин и механизмов. Ведь ситуация в нашей стране напрямую связана с проблемами Афганистана. Это и угроза здоровью нации, и финансирование терроризма, в том числе на Северном Кавказе, и еще ряд проблем.

Я уже сказал, что необходима международная правовая квалификация наркоугрозы из Афганистана. Необходимо воздействовать и на войска, которые там находятся, а они находятся по мандату ООН, за исключением американской составляющей, для которой использовали ст. 51 Устава ООН на право наций на самооборону. Действие мандата ежегодно продлевается через Совбез ООН. Я предложил обусловить наш голос в пользу его продления условием, что эти силы начнут бороться с наркопроизводством.

Но тут интересная ситуация получается. Все мировое сообщество ставит задачу через ООН отказываться от действий по пресечению наркотрафика в самом Афганистане. То есть борются с этим преимущественно в Таджикистане, Киргизии, Узбекистане, Казахстане — на пути наркотрафика. А в самом месте, где наркотик производится, говорят, что это задача правительства Афганистана. Если пользоваться терминологией медицинской, то вся мощь мирового сообщества борется с метастазами на периферии, а саму причину, опухоль, устранить оставляют Афганистану. При этом интересна точка зрения Парламентской ассамблеи НАТО, которая начнет работу в сентябре и на которой будет обсуждение этой проблемы,— так вот, они дают оценку дееспособности государств. И по их оценкам, Афганистан переместился с 11-го места в 2007 году на 7-е место в 2008 году как самый недееспособный. Впереди находятся, например, Чад да Сомали, где процветает пиратство. Выходит, что одно из самых недееспособных государств должно бороться с самым могущественным наркопроизводством в мире. Где логика?

— Вы не думаете, что России стоит ввести в Афганистан свой контингент, чтобы как-то влиять на ситуацию?

— Чем больше там войск, тем меньше там стабильности. А Барак Обама принял решение еще 21 тыс. туда добавить. Носители талибского учения, пуштуны, ведут племенной образ жизни. Находятся они по обе стороны так называемой линии Дюранда, которая делит Афганистан и Пакистан. Для них это виртуальная граница. А количество пуштунов порядка 50 млн человек. И если мы валом зачислим их в террористы, получится мироедская идеология. И ввод туда дополнительных войск вызовет только рост напряженности. Поэтому мы должны быть заинтересованы только в мирном и сильном Афганистане.

«Чисто полицейского решения эта задача не имеет»
— Насколько ФСКН эффективна в полицейском плане?

— ФСКН — это структура полицейского типа, за пять лет мы добились осуждения свыше полумиллиона человек. Сегодня каждое десятое дело в судах — по наркотикам. Но чисто полицейского решения проблема наркотиков не имеет. Нужны государственные меры, совершенствование правовой системы. Политика, направленная на уменьшение спроса населения на наркотики. Если не будет спроса, привозить сюда ничего не надо.

Конечно, растущая безработица прямо толкает в объятия наркоманов. Одни начинают торговать, а другие становятся потребителями. Надо решать вопросы и связанные с пахотными землями. По данным Счетной палаты, 25% пахотных земель у нас не обрабатывается. А это исключительно плодородные земли, там очень быстро все произрастает, например, конопля. Пусть она даже будет дикорастущая, но она позволяет безработным обрабатывать ее и вырабатывать марихуану и гашиш.

— Как вы делите полномочия с милицией?

— Этот вопрос мы и с руководством страны обсуждали, надо ли отдать все это в одни руки. Но решили, что нет, не надо. У нас небольшая и компактная структура, если, конечно, можно говорить о компактности, когда речь идет о почти 40 тыс. человек. МВД же это разветвленная территориальная структура с огромным спектром обязанностей. Вот эта структура позволяет активно работать на пресечение розничной торговли наркотиками. Мы же работаем больше по оптовой торговле. И по результатам мы это видим. В прошлом году пресечено порядка 8,5 тыс. фактов оптовой торговли наркотиками. Из них почти 7 тыс.— это ФСКН. Изъято за прошлый год из оборота 38 тонн наркотиков. Из них 24 тонны — это ФСКН.

— Периодически ваши сотрудники попадаются на том, что подбрасывают наркотики, а потом вымогают деньги. Что посоветуете делать пострадавшим?

— Я бы не сказал, что таких случаев много. Может быть, вы имеете в виду вообще сотрудников правоохранительных органов? Мы больше все-таки работаем с оптовиками, а там ничего не подбросишь, там мы уже доказываем наличие иерархии, группы, сплоченности. Но если все-таки произошла такая ситуация, надо обращаться к руководителю ведомства. Я отправлю заявление в службу собственной безопасности, которая все изучит и предпримет необходимые действия. Я вам могу сказать, что у нас за год применены уголовные санкции в отношении порядка 100 сотрудников. Из них около 15 так или иначе связаны с наркотиками. В основном это случаи, когда сотрудник сам употреблял наркотики, но три случая есть, когда сотрудник собирал наркотики для распространения.

— Организации типа «Город без наркотиков» опираются на силовые методы решения проблемы, зачищают наркоторговцев. Как вы относитесь к такой инициативе снизу?

— Это инициатива не снизу, а сбоку. Удары ниже пояса. Работать надо правовыми средствами. Мне нравится Глеб Жеглов своей непримиримостью, но подбрасывать, избивать — это не позволено никому.

— Но общественный эффект от таких акций, кажется, больше, чем от ваших.

— Там больше шума и пиара, но никак не эффекта.

«Мы обязаны ввести контроль за продажей аптечных препаратов»
— Правда, что вы предлагаете ввести пожизненный срок за торговлю наркотиками?

— Да, мы выступаем за то, чтобы ужесточить уголовную ответственность для тех, кто в оптовых формах торгует наркотиками, вплоть до пожизненного срока. Наркоторговля наносит огромный ущерб не только генофонду, но и экономике страны. Считается, что потери общества от наркомании у нас составляют 2-3% ВВП. Это данные ООН. Поэтому мы за жесткие меры.

— Вашу службу обвиняют в жестких проверках кондитеров, с чем они связаны?

— Один из каналов, который был вскрыт недавно,— это как раз поставки кондитерского мака, который наша экономика сегодня не производит. Хотя такая потребность есть — это наполнитель с хорошими вкусовыми качествами. Так вот, возникла потребность в кондитерском маке. Быстренько эту тему оседлали наркобарыги, которые организовали его импорт из европейских стран. В этом маке содержатся наркосодержащие элементы, позволяющие извлекать опиум либо морфий. В Калужской области было реализовано дело: 56 тонн кондитерского мака было доставлено, при том что годовая потребность кондитерских заводов, которые там работают, составляет 700 кг. А привезли 56 тонн. Так вот, наркотик, который там растворен и который оттуда экстрагируют, стоит в 30 раз дороже, чем все эти 56 тонн кондитерского мака. Но очень многие начали вокруг этого раскручивать политические кампании, что вот, мол, наркоконтроль увлекся кондитерским маком, не дает жизни предпринимателям.

— А с чем связано повышенное внимание ФСКН к аптекам?

— Мы как страна, которая интегрируется в мировую экономику и в том числе подписала Конвенцию ООН по наркотикам, обязаны ввести контроль за продажей аптечных препаратов. У нас уже активно начали использовать таблетки от головной боли. Мы провели анализ в Пермском крае: количество продаваемых болеутоляющих препаратов за год возросло в шесть раз. В такое же количество раз мы больше стали в этом регионе изымать так называемый дезоморфин. Это морфий, но более грязный, он экстрагируется из этих таблеток. Это страшная зараза — у человека через три-пять месяцев употребления возникает гангрена конечностей и закупорка вен, он просто шансов не имеет.

Поэтому практически во всех странах аптечные препараты находятся под рецептурным контролем. А у нас, когда поднимаешь этот вопрос, сразу шквал эмоций: почему наркоконтроль занимается аптечными делами?

— В каких регионах России высокий спрос на наркотики?

— Статистика такая есть, но я не сказал бы, что регионы сильно разнятся между собой. Вот структура наркорынка разная. На Дальнем Востоке, к примеру, в основном наркотики растительного характера — марихуана, гашиш и т. д. Недавно нами реализовано дело, задержан авиадиспетчер в аэропорту Артем — наркоман со стажем, употреблял гашиш. Еще было дело, взрыв на шахте в Кемеровской области. Установили, что он произошел из-за того, что один из наркоманов, испытывая ломку, на огне приготовлял себе наркотики и метан взорвался. Совместно с Тулеевым мы провели исследования на шахтах и еще человек 200 нашли. Я уж не говорю про армию, про подводные лодки, про водителей. За 2007-2008 годы задержаны свыше 1 млн водителей, которые управляли машинами в состоянии наркотического опьянения. Из них только 3% состояли на учете как наркозависимые.

«Я никогда это не воспринимал как войну спецслужб»
— В прошлом году вы сказали, что война спецслужб, между ФСБ и ФСКН, закончилась. Это действительно так?

— Я не почувствовал никакой войны. Я работал на Лубянке одно время, потом в администрации президента. Я пришел на эту службу (в ФСКН.— «Ъ») и нашел ее в работоспособном состоянии, поблагодарил прежнего руководителя Виктора Черкесова, наградил его пистолетом за пять лет работы здесь и продолжил работу. Какие-то акценты я сместил, но я никогда это не воспринимал как войну спецслужб. Возможно, были эксцессы исполнителей. Если вы имеете в виду генерала Бульбова, то я с ним лично не знаком и какой-то потаенной конспирологии там не вижу. Материалы дела переданы в суд, и суд расставит все точки.

— Как вы относитесь к делу генерала Бульбова?

— Конечно, возникает ощущение очевидности, но нужно пройти все стадии процесса и доказать, было ли такое преступление и было ли это вообще преступлением. И виновен ли человек. Пока я бы это квалифицировал как события, в которых усматриваются признаки преступления, но надо доказать.

— Возглавив ФСКН, вы привели с собой новую команду.

— Да, руководство заменилось. Но двое (заместителей директора ФСКН.— «Ъ») у нас уже были, по сути, пенсионного возраста. Александр Федоров (бывший замдиректора службы.— «Ъ»), к примеру, очень хороший юрист. Но когда ему предложили должность первого заместителя министра юстиции, он пришел ко мне, и я сказал: «Благословляю».

— Хотите сказать, не было никакой чистки?

— Я не принимал никаких экстраординарных усилий, поскольку не считал это необходимым. Когда я пришел в администрацию президента, практически все остались на своих местах. Начальник управления кадров до сих пор работает. Двое его заместителей тоже. Я исповедаю такой подход, что люди должны быть профессионально подготовлены, работоспособны, чтобы была отдача. Если это не отвечает требованиям, ну тогда другое дело, тогда ищем другое применение человеку.

— Бывшего полпреда президента в Дальневосточном федеральном округе Олега Сафонова по вашей инициативе перевели в ФСКН?

— Он работает заместителем директора, но это не моя компетенция, назначать или освобождать от должности, это компетенция президента. Это (назначение в ФСКН.— «Ъ») было нормальное кадровое решение, тем более он ранее работал замминистра внутренних дел, такая же силовая структура, та же компетенция. Мне представляется, что в руководящем составе у нас сейчас серьезные интересные люди. Это люди с хорошим образованием, знанием языков, международники. Чего не хватает нашим спецслужбам, так это людей, которые бы хорошо знали иностранные языки. Ведь проблемы, которыми мы занимаемся, международные.

— Как вы взаимодействуете с национальным антитеррористическим комитетом (НАК)? Говорят, ваш государственный антинаркотический комитет (ГАК) сильно отстает от него в плане финансирования и раскрученности. Что НАК создали под предшественника Александра Бортникова Николая Патрушева, а ГАКом поставили на один уровень с ним Виктора Черкесова.

— Я знаю, что бытуют спекуляции на эту тему… Я являюсь членом НАКа. А Бортников Александр Васильевич, председатель НАКа, является членом Государственного антинаркотического комитета, который я возглавляю. Так что никакой конкуренции.

Интервью взяли Ольга Алленова и Максим Варывдин