Преждевременные роды врачи сравнивают с аварией на дороге: есть пострадавшие, и им нужно оказывать помощь. Возможно, человек, попавший в аварию, станет инвалидом, может быть, будет лежать в коме, а, может быть, будет абсолютно здоров. Вот так же и преждевременные роды. Катастрофа случилась, и теперь нужно помочь ребенку выбраться из нее. Ведь получается, что малыш не успел развиться в привычных условиях внутриутробной жизни, и попадает в условия, в которых не может существовать самостоятельно.
Только вот врачей-неонатологов иногда даже упрекают – зачем вы это делаете? Выживать должны те, кто может это сделать самостоятельно, а ваше вмешательство приводит к сохранению жизни детей, которые становятся инвалидами. Наши собеседники с таким подходом не согласны. Жизнь бесценна, и нужно сделать все, чтобы сохранить ее. Кроме того, сегодняшний уровень неонатологии позволяет не просто сохранить жизнь младенцу, но и обеспечить ее качество.
Первым в СССР учреждении, которое начало заниматься проблемой невынашиваемости, был 13-й родильный дом. Параллельно над выхаживанием таких детей работала 10-я детская городская больница. В итоге было решено их объединить, чтобы вместе заниматься такими вопросами, – и случилось это еще в 1948 году. А уже в 1975 году было создано отделение реанимации для недоношенных детей. В этом году отделению исполняется 40 лет. Оно одно из старейших в Москве, и, пожалуй, самое известное.
«Но в те далекие времена в СССР дети весом меньше 1000 граммов не считались рожденными. Но если они прожили 7 дней, то уже узаконивались, и на них выписывались документы, – рассказывает Ольга Бабак, заведующая вторым отделением реанимации и интенсивной терапии филиала № 2 ГКБ № 24, – Но все равно считалось, что это дети малоперспективные и многозатратные.
Тогда такие дети могли по месяцу лежать в родильном доме, из которого потом их переводили в детское отделение. Потом в 2012 году вышел наш российский закон, по которому все дети от 500 граммов считаются рожденными, – это соответствовало и требованиям ВОЗ. Стало понятно, что проблемы «крупных» невыношенных детей – от 2 кг примерно – уже в целом решены. Акушеры-гинекологи научились выхаживать и тех, у кого 1300-1500 граммов. Теперь к нам приходят те дети, которые бы раньше просто бы не могли родиться. То есть жизнь и медицина поставила перед нами новые задачи».
Малышей нужно довести до состояния, когда они могут уже без приборов и мониторов дальше функционировать сами. То есть не обязательно до веса обычного ребенка, уже доношенного. Например, недавно в отделение поступила девочка в 500 граммов на 32-й неделе. Ее довели до 800 граммов, и потом уже перевели в детское отделение. Она была стабильна и уже не нуждалась в неонатологической реанимации.
«Мама, будь рядом со мной!»
Бывают ли летальные исходы? К сожалению, да. Чаще всего такой риск есть у критично недоношенных детей. «Как правило, дети, которые изначально очень тяжелые, рискуют, – говорит Ольга Бабак. – Мы всегда сразу обсуждаем ситуацию с родителями. Первое, о чем я им говорю: давайте договоримся на берегу. Мы имеем ребенка, который родился в сложной ситуации, в которой трудно что-то прогнозировать. Он может умереть. Он может жить. Выжить он может и практически здоровым, и полным инвалидом, по разным причинам. Но на сегодня никто из нас не может сказать, что будет. Поэтому задача нас, врачей, делать все, что в наших силах. А от родителей требуется их вера в то, что все будет хорошо».
Но все ли родители готовы к такому испытанию? Ольга Бабак вспоминает, что в ее практике был только один случай, когда мама отказалась от своих двойняшек, родившихся недоношенными. Но врачи не могут отказать ни одному ребенку в шансе на жизнь. К сожалению, один из этих детей умер, вторая – девочка – была выхожена в отделении и затем передана в Дом малютки. «Если ребенок живет – он живет, наша задача – не рассуждать, надо ли это, и как он живет, а спасать его и помочь ему жить. Мы должны делать свое дело. А там уж как Господь управит. Мы исполнители», – говорит Ольга Бабак.
Врачи и родители вместе проживают тяжелый и неоднозначный этап жизни. «Но не говорить правду я не имею права. Тут есть тонкость: ребенок живет у нас в реанимации месяц, полтора, два… и мамам и папам кажется, что все уже позади. Стирается эта граница тревожности. Но ведь произойти может всякое. И мы сталкивались с такими ситуациями, когда потом гибель такого ребенка через два месяца становится просто шоком. А родители в такой ситуации часто слышат избирательно – не усваивают всю информацию, которая им дается. Так что наша задача – мы должны подать родителям информацию так, чтобы достучаться до них. Но при этом не испугать, не выбить почву из-под ног. Помочь сохранить надежду и веру, иначе ничего не получится».
Родители в отделении неонатологии или помогают, или мешают, или бездействуют. Чем быстрее, отмечают врачи, родители осознают, что могут помочь своему ребенку, и включаются в процесс, тем больше вероятности, что малыш выдержит, выживет, вырастет здоровым. Это те самые проявления психосоматики, уже доказанные.
Биологический и психологический контакт с ребенком очень важен. «Когда родители настроены на победу, ситуация развивается немного иначе. Хотя иногда победы и не случается, а случается поражение. Но и к этому нужно быть готовыми. Не нам знать, у кого какой путь. Есть известное выражение: сделай, что можешь, прими то, что изменить не можешь. А третье – самое главное – умей отличить одно от другого», – отмечает Ольга Бабак.
В реанимации недоношенных считают крайне важным тактильный контакт с малышом. Мамы и папы могут приходить сюда на два часа каждый день, даже в выходные, и проводить все это время со своим ребенком. Правда, здесь пока нет технической возможности выхаживания по типу кенгуру, как это делается за рубежом: когда папа или мама сидят в кресле, малыш лежит у них на груди.
Однако доступ к малышу для родителей неограничен, они могут держать его за ручки или ножки, гладить, и, конечно же, общаться. Мамы признаются, что очень любят петь своим сыновьям и дочкам песенки. Обязательно рассказывают, как прошел день, что нового случилось в жизни там, за окном, пока малыш лежит здесь, в кювезе, обмотанный проводками.
Дети чувствуют и ощущают, что к ним приходят родные люди. Ольга Бабак рассказывает, что даже сама как-то испытала такое: однажды она навещала малыша, который был переведен из ее отделения в уже обычную детскую больницу. Ребенок плакал и кричал. «Но как только я обратилась к нему «Что же ты так себя ведешь?», он тут же замолчал, открыл глаза и посмотрел на меня. Доктор в больнице удивилась. Мы не можем знать, что у них в мыслях, но мы однозначно видим, как ребенок реагирует на состояние матери.
Это работает в любом возрасте малыша. Если мама в нервозном, взвинченном состоянии, то это тут же передается ребенку. Вот приходит мама – она первый раз видит своего ребенка, ее всю трясет, и с ним происходит что-то ужасное – он кричит, дергается. Я говорю: «Мама, что вы делаете? Вот посмотрите. Сейчас я вам покажу волшебство». Я подхожу к нему, кладу руки на голову, на ножки – и он замолкает, обмякает, успокаивается.
«Я никакой экстрасенсорикой не владею. Почему ваших детей должны успокаивать чужие люди, врачи, когда рядом – мама? Справьтесь со своими эмоциями – оставить их за дверью не получится, они все равно будут с вами, просто переборите их». Если ребенок чувствует нас, врачей, то уж родную маму он ощущает еще больше».
Кто-то читает молитвы, кто-то – книги. Кто-то просто поет. Ребенок отзывается. Если он на аппарате искусственной вентиляции легких, то он не сможет издать и звука. Но все эмоции на лице – нахмуренные брови, или улыбка, кряхтение, шевеление, сопение.
Мария Мумрикова, врач-реаниматолог второго отделения реанимации, рассказывает, что сейчас ее коллеги увлечены зарубежной идеей – там в таких отделениях неонатологии вяжут для детей осьминогов.
Дети очень любят держаться за щупальца игрушечных осьминогов, как за пуповину матери. У наших малышей есть вариант хватать ручкой провода от аппаратуры. Но, наверное, скоро здесь тоже появятся осьминожки, и станут первыми игрушками подопечных отделения реанимации недоношенных
Мамы сцеживают молоко – оно обычно приходит в любом случае, даже если ребенок рождается раньше срока. Молоко дети пьют через зонд. Совсем маленьким детям грудное молоко специально готовят, поскольку дети в утробе матери еще не готовы к такой пище.
Принятие неизбежного
Лариса склоняется над кювезом и что-то шепчет сыну, лежащему в нем. Кузьма родился практически доношенным. Но у него хромосомная патология – синдром Эдвардса. Этот ребенок умрет все равно. Когда и от чего – никому не известно. Это или порок легких, или порок сердца – такие дети беззащитны перед будущим. Они могут находиться на ИВЛ, могут лежать в детском отделении. «Это сложно. Страх смерти, страх потери близких для нас велик. Тяжело, когда нашим пожилым родителям пора уходить. Но когда родители хоронят своих детей – это страшно. Но если пара верующая, то этот путь они проходят спокойнее, мягче», – отмечает Ольга Бабак. Рано или поздно, но родители отдаются своему материнству и отцовству, любят своих детей и хотят, чтобы они жили как можно дольше.
Здесь помнят историю, как в подобной ситуации мама еще в роддоме отказалась навещать ребенка – сказала, что ей это очень тяжело. Родители приносили памперсы и все необходимое, узнавали, как здоровье малыша, но не навещали. Потом ребенка сняли с ИВЛ, перевели в детское отделение. Однажды ему стало плохо. Когда врач вышла из палаты, мама малыша бросилась к ней. «Она рыдала и просила: «Ольга Алексеевна, пусть хоть немножко, но он еще поживет!».
К сожалению, ребенок потом умер, ведь с синдромом Эдвардса не выживают. Но мама остается мамой, никуда от этого не деться. Но все же, полагают врачи, вера помогает поддержать и себя, и ребенка в такой безвыходной ситуации. «Этап отторжения, агрессии – сначала внешней, выплеснутой на кого-то, потом направленной на себя – «это все из-за меня», проходит, перемалывается. С большими потерями, психологическими – и для себя, и для семьи. Потом человек приходит к смирению, к принятию. Люди воцерковленные проходят этот путь легче», – признает Ольга Бабак.
Лариса, мама Кузьмы, рассказывает, что во время беременности врачи после УЗИ предположили, что у ребенка синдром Дауна, отметили, что что-то не так с сердечком, с головным мозгом. Но родители не планировали прерывать беременность и доносили малыша. Мальчик родился в срок, весом 2300 граммов. Однако все же родился с патологией – синдрома Дауна не оказалось, но оказался тот самый смертельный синдром Эдвардса. «Нас предупредили, что он проживет 2-3 месяца. Ну, сейчас сын живет уже четыре месяца. Сначала я плакала. Но мы воцерковленные с мужем. Мы приняли эту ситуацию», – рассказывает Лариса. В семье еще трое сыновей. Однажды к Кузьме пустили его старшего, 11-летнего брата. Обычно детей в отделение не пускают.
Лариса отмечает профессионализм врачей. «Это удивительные люди. Я вообще поражаюсь, как они здесь работают. Это очень эмоциональная работа. Столько нужно нервов… Мы все им очень благодарны». В отделении, кстати, есть психолог, но Лариса признает, что ей проще сходить на исповедь, чем беседовать с психологом. А еще очень помогают беседы с врачами.
«Я езжу сюда из Бутово. Каждый день. Девчонки ездят и из Зеленограда, и из Мытищ, многие издалека. Ну а как еще. Мы же знаем, что нас тут ждут наши дети», – говорит Лариса.
На Кузьме – красные пинетки. К приходу родителей здесь наряжают детей. Многие мамы здесь вяжут, но все связанные вещи складываются в «общий котел» и потом попадают то к одному, то к другому малышу. Лариса говорит, что всегда беседует с сыном, рассказывает, какие новости дома, кто что делал, как прошел день. На звук маминого голоса Кузьма поворачивает голову. «Запомнилось, как я его поцеловала первый раз. Он так удивился, напрягся и замер», – вспоминает Лариса.
Вся семья молится за Кузьму. Кузьму покрестили – в отделение специально приезжал священник, хотя и при самой реанимации недоношенных есть отец Михаил, которого очень любят все родители детей в отделении. «Отец Михаил мне сказал: «Вы за него не волнуйтесь. Волноваться надо за живущих. А он ангел. С ним все будет хорошо»», – говорит Лариса.
Хрупкая жизнь
«Сегодня мы оперировали ребенка, родившегося в 22 недели», – рассказывает Ольга Бабак. Это тоже своего рода рекорд – раньше на таком сроке «родить» было еще нельзя, ребенок не считался рожденным. А сегодня – не только рожденный, но и, пожалуйста, прооперированный и живой!
Пришлось оперировать глаза – все дети, рожденные до 32 недели беременности, имеют риск – у них ретинопатия недоношенных. Операцию делает окулист, который в штате отделения, – такие дети должны постоянно наблюдаться у врача такой специальности. Раньше, лет 15 назад, такой возможности не было, и у недоношенных детей часто оставались проблемы со зрением. В прошлом году, отмечает Ольга Бабак, только один малыш из всех, наблюдавшихся в отделении, остался слепым – зрение восстановить не удалось. Такие случаи сейчас крайне редки.
Мы приходим в палату к прооперированному мальчику. Его мама Марина уже рядом с ним. Марина рассказывает, что забеременела при наличии миомы в матке – врачи сказали, что потом миома устранится вместе с рождением ребенка. Но вышло иначе. Возможно, считает Марина, миома стала быстро расти и мешать развиваться малышу. Начались схватки и роды. В итоге ребенок появился на свет, пришлось делать кесарево.
«Мне сказали, что ребенок весит всего 500 граммов и, скорее всего, самостоятельно жить не сможет. Но сын все же выжил, и нас потом перевели в это отделение». Это долгожданный первенец Марины, и все случившееся очень испугало ее. «Я в шоке шла на кесарево. Но когда мне показали ребенка, и сказали, что у меня родился сын, у меня словно второе дыхание открылось. Правда, когда я потом шла в первый раз в реанимацию, меня потряхивало, боялась – что я там увижу? Но теперь я спокойна и верю, что все будет хорошо».
У сына Марины еще и сломана ножка – она в гипсе, поднята кверху. Мария Мумрикова объясняет, что дети получают мочегонные препараты, гормоны – все это влияет на то, что косточки становятся хрупкими. Иногда даже манжетка при измерении давления может излишне сдавить ручку. В отделении когда-то лежал ребенок, у которого было 26 переломов! Но теперь он совершенно здоров, и уже несколько раз навещал своих врачей вместе с мамой. Так что такая детская жизнь – как говорят здесь врачи, «жизнь на ладошке», – очень хрупкая.
«Спасибо вам за то, что я живу!»
…Мы с врачами рассматриваем фотографию маленькой именинницы – на ней ей год. Ева поступила в отделение, когда весила всего 500 граммов. «Всех таких, кто так мало весит, мы очень хорошо запоминаем», – рассказывают врачи. Потом дети с родителями навещают неонатологов, привозят им рисунки и поделки.
«Большое спасибо за то, что я живу, за то, что я могу петь, рисовать, любить и поклониться вам до земли», – так подписан один из рисунков, стоящих в кабинете Ольги Бабак. На рисунке – аисты, принесшие малыша. Это один из подарков, которые приносят сюда родители и дети, бывшие подопечные отделения.
А в помещении для отдыха медиков на стене – самые разные детские фотографии. Это уже сами врачи – вот так придумали оставить здесь свое детство. Появилось время для обеда, мы пьем чай. «Здесь нет тех, кому не нравится у нас работать, у нас самый лучший коллектив в Москве, – считает Наталья Щапова, одна из врачей отделения. – Я очень люблю свою профессию. Причем когда я говорю, что я неонатолог, многие даже не знают, что это за профессия. Я даже радуюсь – значит, не сталкивались с этой проблемой».
Муж Натальи, кстати, неонатальный хирург, работает в Филатовской больнице и оперирует именно таких, самых крохотных пациентов. Так что в семье Наташи это семейная профессия.
«Причем это не асоциальные семьи, а часто наоборот – очень заботливые, и дети эти чаще всего очень долгожданные. Люди долго лечатся от бесплодия – и вдруг потом попадают в такую историю», – говорит Мария Мумрикова. Но бывают и сложные случаи. Например, совершенно здоровая женщина забеременела, и вдруг анализы показали резко повышенное количество лейкоцитов. Оказалось, что у нее лейкоз, и он стал активно прогрессировать. Пришлось делать кесарево, сейчас мама в тяжелом состоянии в больнице, а малыш у нас на выхаживании. Но при таких вынужденных случаях кесарева сечения это не сильно недоношенные дети, а обычно 35 недель и побольше.
«Раньше при таких случаях говорили – прерываем беременность, о жизни ребенка речь не идет. Сейчас в таких случаях удается сохранить жизнь малышу», – отмечает Мария Мумрикова.
«Проблема выгорания – от маловерия»
«Иногда приходят такие тяжелые дети, что даже у нас не хватает веры… – признает Мария Мумрикова. – Вот, к примеру, наша Полина. Она родилась при весе 700 граммов, кишечник оперировали, глаза тоже пришлось оперировать, когда ее вернули, из глаз текла кровь… но все в итоге хорошо. Полина приходит на наши праздники, и мы очень рады, что она жива и здорова». Удивительно, но здесь врачи помнят своих пациентов по именам и помнят историю каждого. Когда в жизнь такого малыша вкладывается столько сил и эмоций, это уже не забывается.
А нужно ли, действительно, спасать такие жизни? Не противоречит ли работа неонатолога жребию, судьбе ребенка, который, может быть, не выживет, и это было ясно изначально? Врачи с такими сомнениями не соглашаются. «Только Бог знает, что правильно, а что неправильно. Но есть целители, есть врачи, причисленные к лику святых. Если все это имеет место быть, значит, на это тоже есть воля Божия.
Рассуждать на тему, почему и зачем, не нужно, – считает Ольга Бабак. – Каждая судьба это промысел Божий однозначно. Когда мне предложили пост заведующей, я брала благословение у священника. И он сказал мне: работай, но не забывай напоминать людям, почему с ними это происходит. Это способ современной совместной жизни, это частые аборты. Но при всем этом, хоть мы и бесконечно грешим, Господь нам посылает свою милость».
Каждый уход ребенка – если ты не относишься к работе просто как к работе – это всегда трагедия. Проблема выгорания, считает Ольга Бабак, связана как раз с маловерием. «Когда человек занимается интенсивной терапией или реанимацией, стоит на грани жизни и смерти, и понимает, что это не в его власти, что он не принимает решений, и должен делать, что должен, – тогда можно принимать этот путь. И не умирать каждый раз вместе с умирающим ребенком. Я прошла этот путь, еще когда была ординатором. Ты думаешь, что ты можешь – а не смог, значит, чего-то не знаешь.
Это не так. Ведь многие ученые, физики, доходя до определенного уровня знаний, приходили к Богу, потому что понимали, что дальше – уже непостижимое, дальше – только Всевышний. Иначе ты не выживешь в твоей профессии. Потому что это правда горе, беда. Беда каждый день».
В отделении и крестят, и причащают детей. Все зависит от желания родителей – и многие идут на это. «Я помню случай – рождается двойня с экстремально низким весом тела. Сердцебиение прощупывается с трудом. Мы зовем Галину Николаевну, нашу нянечку. Недавно она умерла, уже будучи, кстати, монахиней. Она совершает короткий обряд крещения, который может совершить любой мирянин, и на последних словах «во имя Отца, и Сына , и Святого духа», они совершают по одному вздоху. И все».
В итоге мы в отделении совместно с родителями решили, что здесь нужен священник, и поэтому теперь дети отсюда не уйдут из жизни некрещенными. «Мы очень благодарны нашему отцу Михаилу. Он не просто делает свое дело. Он еще и очень теплый человек. Он в хорошем смысле земной человек – поэтому с ним легко тем, кто только приходит к богу, и они раскрываются», – рассказывает Ольга Бабак. Здесь был случай, когда мама-мусульманка покрестила своего ребенка, а через какое-то время и сама приняла христианство.
Во многих странах считается, что дети, родившиеся до 24 недель раньше срока, – неперспективные, и имеют большой процент инвалидизации. И бороться за такого ребенка нужно только если это «золотая беременность» – единственный шанс. Но наши врачи считают, что если ребенок жив – ему нужно помогать. А почему это случается и зачем – объяснять можно по-разному. «Люди чаще идут в церковь в горе и беде, а не в радости. И может быть, если смотреть на это с точки зрения христианина, – все. Что с нами случается, это то, чем мы платим, способ заставить нас одуматься и жить немножко по-другому».
