Надо уметь сказать «Нет»

Однажды из Интернета Ирина узнала о том, что лежачему инвалиду с о.Сахалин нужна помощь. После тяжелой аварии Михаил был прикован к постели, ему требовалась сложная операция, сделать которую могли в столичной клинике. Ирина не смогла пройти мимо чужой беды и активно «включилась» в процесс. Обстоятельства сложились так, что она сделала намного больше, чем планировала сначала. Некоторое время Михаил даже жил у Ирины дома. Полученный опыт оказался далеко не во всем положительным, но оттого не менее ценным. С Ириной Еропкиной беседовала наш корреспондент Алиса ОРЛОВА:

Ирина ЕРОПКИНА (в благотворительном сообществе пока еще больше известна под своей девичьей фамилией Лайхтман, Ирина не так давно вышла замуж). Родилась в Москве в 1965 году в семье врачей, закончила Московский технологический институт пищевой промышленности и аспирантуру при фармфаке Государственного научно-исследовательского института по стандартизации и контролю лекарственных средств, работает в области управления недвижимым имуществом в многопрофильном столичном инвестиционном холдинге. Прихожанка храма во имя иконы Божией Матери «Живоносный источник» (Царицыно). Волонтерской работой занимается с 2005 года. Координатор открытия тем помощи на сайте «Помоги делом»

Рассказывает Ирина:
– «Опыт «сетевой» (в том смысле, что о нуждающихся я узнавала из Сети) благотворительности у меня уже был. Однажды я прочитала на одном форуме обращение священника с просьбой разместить девочку, которая едет в Москву на химиотерапию. Поскольку одна комната была свободна, девочку Аню с мамой я приютила. После Ани появилась Настя с пересаженной печенью. После Насти – Катя…

А с Михаилом получилась такая история. Я познакомилась с ним в декабре 2005 года. Сначала мы просто общались по интернету. Он говорил, что он едет на лечение в Москву, что есть спонсор – а у него был перелом позвоночника. Потом выяснилось, что поездка под угрозой срыва — оргвопросами заниматься некому. Нужно было найти больницу, подписать договор, да и лежачего инвалида одного в самолет не посадят, нужен сопровождающий.

Я прикинула свои возможности и поняла, что мне не сложно будет съездить в больницу, а если будет оплачен билет, я даже могу слетать на Сахалин и доставить Михаила в Москву. Нашла место, где были все нужные специалисты, был выставлен счет. И вот, когда я уже договорилась, оказалось, что питерский бизнесмен, обещавший оплатить счет из клиники, не то пошутил, не то передумал, и, значит, нужно искать деньги. Тогда мне подруга сделала сайт, на котором я опубликовала историю Михаила и его медицинские документы. Во все благотворительные организации, которые я нашла в Интернете, я отправила письма и ссылку на этот сайт. В результате нашла фонд, который пообещал взять на себя расходы, если я буду курировать проект, как организатор.

Я полетела на Сахалин и привезла Михаила в Москву. Здесь снова начались проблемы со спонсорами. Сначала люди из фонда, которые обещали «устроить в госпиталь без вопросов», стали судорожно искать, куда бы его деть и, наконец, нашли клинику. Председатель фонда официально заявил: «Мы все оплачиваем», и я поверила. Внесла как аванс по договору с клиникой свои личные 10 тысяч рублей и занялась своими делами.

А потом вдруг выяснилось, что, пардон за натурализм, Михаилу клизмы не делаются, перевязок по выходным нет. В этой больнице, а она была платной, 10 тысяч очень быстро кончились, а фонд… ничего не выделил. Когда я приехала, увидела, что у Михаила начались ухудшения, увеличились старые пролежни, появились новые. Прооперирован он не был. Единственное что сделали — вывели катетер через брюшную стенку. Завотделением предложил мне его «усыпить». Моя беседа с ним привела меня в ужас, и это еще мягко сказано. Диалог выглядел следующим образом:
– Зачем вы его сюда привезли?
– Что значит – «Зачем»?
– С трупами надо к патологоанатомам обращаться, а не лезть в мое отделение.
– С трупами? Какими трупами? Он же жив!
– Ну, это все условно. Таких больных надо помещать в хосписы, где за ними ухаживают, и в некоторых случаях применяют эвтаназию, чтобы они окружающих не мучили.
– Но у нас запрещена эвтаназия!
– Это тоже условно. Хотите, я вам случай из своей практики расскажу? У меня в больнице было три места в блоке интенсивной терапии. Одно из них занято пациентом, который на аппарате ИВЛ. А мне срочно нужно это место. И вот у нас происходит авария на подстанции. 15 минут не было света.
– А резервное электропитание?
– О чем вы говорите?! Так вот, 15 минут, а ему, чтобы умереть достаточно двух минут. И что это, по-вашему?
– Если у вас ДЕЙСТВИТЕЛЬНО была авария, то это – несчастный случай.
– Умница! Так вот, я хочу сказать, что ни в ваше, девушка благородство, ни ваших спонсоров – я не верю. Этот больной будет лежать в моем отделении тяжким грузом на моих сестрах и нянечках, а я буду ждать – пока он умрет. И хоронить его придется за счет больницы. Впрочем, тут имеются варианты.

Далее завотделением вел себя достаточно последовательно. Все назначения лечащего врача отменялись, уходом никто не занимался, по выходным перевязки не делали. И вскоре, несмотря на то, что и уход, и перевязки по выходным я взяла на себя, Михаила поставили перед фактом: либо его близкие забирают его из больницы, либо его определяют в спецприемник для бомжей, поскольку никакой фонд за него платить не собирается. А в фонде мне сказали, что они, разумеется, оплатят, но дальше обещаний дело не пошло.

После того, как я забрала Михаила из больницы (машину для переезда предоставил главврач), президент фонда, радостно потирая ручки, заявил: «Это ты приняла решение привезти его сюда. Так что теперь, дорогая, выкручивайся сама». При этом на сайте фонда в ленте новостей имеется «новость» – «Мы смогли помочь» – «В рамках благотворительной программы, проводимой нашим фондом, из г. Оха Сахалинской области был доставлен в Москву Ф-в Михаил Михайлович. В настоящее время он находится в госпитале и проходит предоперационный курс. В ближайшее время ему будет проведена сложнейшая операция, стоимость которой составляет не менее 25000 евро.»

Итак, в июле 2006 года я забрала Михаила к себе домой. На тот момент я жила одна, у меня была такая возможность. Конечно, если бы я жила с родителями, об этом речи бы не шло. Родители до сих пор не в курсе всей этой истории. Я забрала его домой, потому что девать его просто было некуда».

Денег на сиделку у Ирины не было, сложнейший уход за лежачим больным она осуществляла сама. Клизмы, пролежни, лечение инфекций. Люди, порой даже не знающие Ирину лично, помогли организовать временную регистрацию Михаила в Москве, без которой получить полис медицинского страхования было невозможно. Деньги на операцию и лечение тоже собирали «всем миром» по крохам, через Интернет.

«В марте прошлого года я его госпитализировала в 19-ую больницу – продолжает Ирина. – Там ему было сделано 5 операций на позвоночнике. И тут выяснилось, что мы с Михаилом понимаем сложившуюся ситуацию очень по-разному. В больнице он всем объявил, что очень выгодно женился на москвичке с квартирой, машиной и т.д., то есть он рассчитывал, что я его заберу к себе, и он у меня будет жить до конца дней – непонятно только чьих.

Я на это не рассчитывала. Он мне никто, и я ему ничем не обязана. Возможно, он обязан мне. И когда он понял, что я его обратно не заберу, начался шантаж. Более того: когда начались переговоры с администрацией Сахалина, чтобы ему выделили там место в доме инвалидов, то он объявил, что я его выселила из его собственной квартиры в Москве. По этому вопросу мне звонил некто, предъявлявший претензии относительно моей квартиры. И мне пришлось написать заявление в отдел милиции. Сейчас Михаил в Подмосковье, в реабилитационном центре».

Оказалось, что Михаил, в сущности, никому не нужен. У него есть три брата, они живут на Сахалине. Ирина созвонилась со старшим, спросила – будут ли они его забирать. Братья забирать отказались. С официальной женой Михаил давно развелся, рассчитывать на то, что он нужен женщине, с которой он расстался, бросив ее 10 лет назад, не приходилось. Ирина увезла его из дома гражданской жены, которая ухаживала за ним три года – и через 4 месяца эта женщина вышла замуж.

– Ирина, Вы ни разу не пожалели о своих поступках? Чужого человека, тяжелого лежачего больного брать домой…
– Уже не было выбора. Если бы человек в эту ситуацию попал не при моем активном содействии, я могла бы отойти в сторону. Фонд обещаний не выполнил, но это не значит, что я не должна держать свое слово. Без моего участия он, скорее всего, уже умер бы.

– «Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили»?
– Да, именно так. В марте на очередное обследование приезжает Настя, которая у меня жила, у которой пересаженная печень. Сейчас обстоятельства у меня изменились, я живу не одна, вышла замуж… Но мы с мужем решили, что Насте мы будем помогать и дальше, при любых обстоятельствах. Пока ей нужна будет наша помощь, она ее получит.
Естественно, определенные выводы из этой истории я сделала.
Нельзя то, что обещают тебе, обещать от своего имени. Мне казалось, что если серьезный благотворительный фонд у себя на сайте вывесил оферту, что выделяет 25 тысяч евро на операцию, то это так и будет. Я соответственно сказала Михаилу: «Тебе выделяют 25 тысяч евро на операцию». А прозвучало как будто от меня.

– Есть такое выражение «С креста не сходят». Как понять, когда какая-то подобная ситуация – твой крест, и сойти с него нельзя, а когда надо сказать этому человеку «До свидания»?
– Рвать отношения можно, если ты понимаешь, что сделать больше ничего не можешь, что сделал все, а с тебя продолжают что-то еще требовать, при этом тебя постоянно обманывая. Но всегда ли можно сказать «до свидания»? Не всегда! Вот в том-то и дело. Если есть возможность устроить человека как-то иначе, можно пойти на это, ревность не по разуму тоже не хорошо. Если нет – то с креста и не сойдешь – отступать некуда. Попрощаться можно, если, например, люди не выполняют элементарных твоих требований. Я никому не позволю пользоваться моей личной зубной щеткой, расческой, мочалкой. Это элементарно. Если моему гостю это не нравится, то я его у себя дома не задерживаю – дверь открыта.

– Когда речь идет о нуждающимся, очень сложно бывает отказать, даже если и понимаешь, что надо.
– Нужно уметь сказать «Нет». Это очень просто, но это одновременно очень сложно. Последняя фраза, которую я сказала Михаилу, звучала так: «Если ты надеешься заставить меня делать то, чего я делать не собираюсь, то ты очень сильно заблуждаешься!». Я перестала лично для него что либо делать, но продолжала решать вопросы с его размещением на государственное обеспечение, в центр социальной адаптации. Сейчас он находится в этом центре, его там кормят, осуществляют уход, но он не получает от меня тех денег, которые он получал, когда лежал в 19-ой больнице.

– Если начать самому решать, что для человека полезно, а что – нет, можно очень ошибиться. И получится, что ты всю жизнь помогаешь тем, что ему и не надо, а он все это время нуждается в какой-то элементарной вещи, о которой ты и не думаешь…
– Вы правы, можно и всю жизнь помогать, а это окажется лишь во вред. Как определить? Нужно, я думаю, исходить из принципа разумной достаточности. Я много работаю с родителями больных детей, участвую в сборе денег для лечения и проживания и т.д. Бывает, особенно когда приезжают из далекой российской глубинки, у них, как говорят, «крышу сносит», появляются все более изысканные желания. И чем дальше – тем больше. С одной мамашей у меня состоялся очень суровый разговор, когда количество ежедневно покупаемых игрушек с целью «порадовать детку» перешло все разумные пределы. А деньги были собраны на лечение и проживание. Денег было даже по московским меркам собрано достаточно много. И мамаше казалось, что этот золотой дождь с неба никогда не кончится. Пришлось очень жестко объяснить – на что она имеет право тратить, а заодно и доступ к средствам ограничить.

– Может быть, надо с благополучателями заключать что-то типа договора с распределением обязательств?
– Договорные отношения еще никогда никому не мешали, но всегда ли уместен договор? Предусмотреть все не всегда возможно. В случае с Михаилом, я бы договор не с ним заключала, а вот с тем самым благотворительным фондом – можно было бы. Какой с Михаилом мог быть договор? Он хотел получить как можно больше и ото всех сразу… Вполне объяснимое желание. Желания старухи из сказки Пушкина тоже вполне объяснимы… Я не хочу сказать, что Михаил остался «у разбитого корыта», но если бы он вел себя по-человечески, то я бы продолжала ему помогать, продолжала бы даже в том случае, если бы средства на него перестали поступать вовсе. Но помогать, когда плюют в душу, я не смогла.

– Пока тянулась история с Михаилом, у вас были периоды отчаяния, разочарования в людях?
– Отчаяние было, разочарования не было. Никогда нельзя требовать от человека больше, чем он может дать. Я выросла в семье врачей и с детства я видела, как к нам в дом приходят люди, и родители никогда не говорят «нет». У меня был кризис чисто психологический, тогда я стала искать психолога и нашла руководителя православного кризисного центра, он мне очень помог.

– Вам помогает вера?
– Я крестилась 13 лет назад, в 30 лет. Я православный человек и помогаю благодаря вере. Батюшка меня поднял на смех, но иногда я слышу своего ангела. Когда казалось что с Михаилом уже все, что денег нет, и он так и останется без лечения на Сахалине, я услышала: «Деньги будут, собирайся, на Сахалин поедешь».

– Как не зазнаться, занимаясь добрыми делами? Вами, наверное, часто восхищаются?
– С теми, кто говорит, что я – святая, я не спорю, зачем? Человеку легче знать, что есть кто-то святой.
Если людям хочется создать себе сказку и верить в нее, помешать я не могу. А свои грехи и недостатки я знаю хорошо.
Ну а чем, собственно говоря, гордиться? Ничего такого я не сделала. Мне наоборот кажется, что я сделала очень мало.

– В масштабах страны?
– Понимаете, я как тот дед Мазай. Вот, в лодку влезло только три зайца. А на берегу осталось еще двадцать три.