Кажется, что сначала появилась женщина-врач, а уж потом – врач-мужчина. Мягкосердечность, сострадание, сочувствие, заботливость, внимательность. Все эти качества, столь необходимые хорошему доктору, скорее обнаружишь в женщине. Тем не менее все было наоборот.
Все началось с мертвого языка
Надежда Прокофьевна Суслова, младшая сестра легендарной Аполлинарии Сусловой, подруги жизни Федора Михайловича Достоевского, а затем и супруги Василия Васильевича Розанова, родилась в 1843 году в селе Панино Нижегородской губернии. Отец – бывший шереметевский крепостной, разбогатевший на ситцебумажном производстве и выправивший у своих хозяев вольную, – придерживался прогрессивных взглядов и сначала дал Наде хорошее домашнее образование, а затем определил ее в московский пансион Пеничкау.
С пансионом, правда, прогадали. Суслова впоследствии писала: «Плохая нам с сестрой досталась школа, где мало развивался ум, совершенно не затрагивалось сердце, а только обременялась память и царила мертвящая дисциплина».
Разумеется, не обошлось без увлечения нигилистами. Надежда даже состояла в небезызвестной революционной организации «Земля и воля», за что была взята «под негласный бдительный надзор полиции».
Однако же борец за счастье всех людей из Надежды Прокофьевны не получился. Она мечтала стать врачом. Началось все, как ни странно, с увлечения латынью. В детстве товарищ ее брата Василия рассказал Надежде, что есть такой мертвый язык, на котором никто не разговаривает, зато выписывают рецепты на лекарства. Он же обучил ее азам латыни и немного подготовил по естественным наукам.
В то время женщине в России стать доктором было невозможно в принципе. Однако же мятежный дух не позволил Надежде покориться судьбе в лице российского законодательства. Да, женщинам запрещалось посещать лекции в университетах. Однако два известных эскулапа, Сеченов и Боткин, на свой страх и риск позволили троим девицам присутствовать в аудитории. Среди них – девица Суслова.
Это произошло в 1862 году. Тогда же Надежда Прокофьевна публикует в «Медицинском вестнике» свою первую научную статью – «Изменение кожных ощущений под влиянием электрического раздражения». Заметим: не вообще какую-то статью общей тематики, а вполне узкопрофильную, требовавшую нешуточной подготовки. В основу этого труда легло открытие: девушка много часов подряд прикладывала к своей руке электрические провода и в какой-то момент заметила, что в некоторых местах чувствительность снижается.
Казалось, лед пробит, плотина прорвана. Но в 1863 году правительство окончательно приняло новый университетский устав, содержавший категорический запрет на женское образование.
Герцен неистовствовал: «Правительство хочет убить и просвещение, и молодежь… «Лицам женского пола посещать университетские лекции не дозволяется». Русская женщина должна оставаться судомойкой или барыней. Она не может научиться ни до того, чтобы быть повивальной бабкой и помогать другим женщинам в болезнях (на это есть немки)».
Одна из упомянутых трех слушательниц направила прошение царю. Царь отказал. Другой – Варваре Александровне Кашеваровой – было после долгих препирательств все-таки позволено окончить Медико-хирургическую академию. Она получила диплом на год позже Сусловой.
А Надежда Прокофьевна едет в Швейцарию. В который раз благодарила своего любимого отца – в то время незамужним барышням для поездки за границу требовалось разрешение родителей, и это разрешение было получено. Там она режет лягушек и постигает всевозможные врачебные премудрости у своего старого знакомого – Ивана Михайловича Сеченова. Ей несказанно повезло: в то время Сеченов работал в Западной Европе.
Трофейный Эрисман
Весной 1868 года Суслова возвращается в Россию. С собой она везет диплом доктора медицины, хирургии и акушерства, полученный в 1867 году, а также окулиста Фридриха Гульдрейха Эрисмана. Последнего – в качестве мужа. На своей новой родине Фридриху Гульдрейху предстоит стать Федором Федоровичем, принять православие, изобрести школьную парту и войти в историю в качестве основоположника российской гигиенистики.
Брак же с Сусловой распался. Она встретила другого человека – гистолога А.Голубева – и вместе с ним переехала в провинцию, в свой родной Нижний.
Научных и общественных амбиций у Надежды Прокофьевны не было. Она хотела одного – помогать людям. В Нижнем в ее помощи нуждались больше, чем в Петербурге и в Москве.
Правда, для получения медицинской практики Сусловой потребовалось подтвердить свою врачебную квалификацию уже на родине. К счастью, с этим проблем не возникло: посещать лекции не было необходимости. Надежда Прокофьевна вторично защитила диссертацию, уже в Санкт-Петербурге, и наконец-то стала первой русской женщиной-врачом.
В качестве специализации Надежда выбрала гинекологию, и практика ее была громадная, а слава о ней достигала столицы. Эрисман восклицал: «Хотелось бы мне знать, обладает ли какой-либо врач в Петербурге симпатией, даже любовью своих пациентов в большей мере, чем ты; хотелось бы знать, есть ли такой врач, которым пациенты довольны больше, чем тобой».
А в 1892 году Надежда Прокофьевна – уже не Суслова, а Голубева – вместе с супругом переехала из Нижнего Новгорода в Алушту.
Несостоявшееся знамя русской эмансипации
Надежда Прокофьевна Суслова – женщина необычной и странной судьбы. Необычной, потому что выдержала нечеловеческое сопротивление общества и впервые в стране стала женщиной-доктором. Странной, потому что, добившись этого, добровольно и с видимым удовольствием удалилась от жизни столиц с их кружками, манифестами, журналами и демонстрациями и вместо того, чтобы пожинать лавры своего триумфа, тихим образом пользовалась его результатом.
А в лаврах, как не трудно догадаться, недостатка не было. Достоевский писал о Надежде Прокофьевне: «Она твердо объявила свое желание участвовать в общем деле и приступила к нему не только бескорыстно, но и самоотверженно… В жажде высшего образования она проявила серьезность, терпение и представила пример величайшего мужества».
Публицист Григорий Елисеев называл ее «почтенным первенцем нового женского русского мира».
Она могла бы стать своего рода знаменем эмансипации, как стала им несколько позже Софья Ковалевская. Не захотела.
Авдотья Панаева писала о Сусловой: «Она резко отличалась от других тогдашних барышень, которые тоже посещали лекции в университете и в медицинской академии. В ее манерах и разговоре не было кичливого хвастовства своими знаниями и того смешного презрения, с каким относились они к другим женщинам, не посещавшим лекций. Видно было по энергичному и умному выражению лица молодой Сусловой, что она не из пустого тщеславия прослыть современной передовой барышней занялась медициной, а с разумной целью, и серьезно относилась к своим занятиям».
На одежду вообще не обращала внимания – ходила, по словам одной из современниц, «в каком-то черном шерстяном балахоне, перепоясанном ремневым кушаком».
Волосы подстригала коротко.
Как и многие прогрессивные барышни того времени, пробовала себя в литературе, но с литературой как-то не сложилось. Медицина была во много раз интереснее. Да и в упомянутой «Земле и воле» она в общем-то была случайным человеком. Не забываем – ей в то время было всего 20 лет, хотелось всякого попробовать.
Лекарства для бедных
А еще Надежда Суслова – известная благотворительница. Еще проживая в столице, она организовала женские фельдшерские курсы. 25 ее слушательниц участвовали в русско-турецкой войне 1887 года и поразили военных врачей редкой своей компетентностью.
Однако же основная благотворительная деятельность пришлась на Алушту. Ее пациентами в основном были местные небогатые жители. Мало того, что она не брала с них денег, так еще и за лекарства по ее рецептам с них не брали ни копейки. Просто раз в месяц хозяин аптеки отправлял Сусловой счет.
Надежда Прокофьевна пожертвовала приличную сумму на сооружение алуштинской гимназии, устроила сельскую школу, выплачивала небольшую пенсию пострадавшим от русско-японских баталий. В городе Нальчике открыла санаторий – пусть небольшой, но для бедных, опять же, бесплатный.
Деньги же на эту деятельность Голубевы зарабатывали производством вина: в имении были свои виноградники.
Последнее пожертвование Надежды Прокофьевны состоялось уже после смерти: все свои медицинские инструменты, профессиональную библиотеку и имеющиеся у нее на тот момент лекарства Суслова завещала местным медицинским учреждениям.
У нее было как бы две жизни: настоящая, в Алуште, и виртуальная парадная, в Санкт-Петербурге и Москве. В столице давно уже действовали и Женские врачебные курсы, и Женский медицинский институт. Счет дипломированным женщинам-врачам давно уж шел на сотни, сама фамилия Сусловой была для них священной, а ее личность с каждым годом все больше и больше обрастала легендами.
* * *
Суслова спокойно дожила до 74 лет и спустя полгода после революции скончалась. Вероятно, она была счастлива. У нее была мечта, на пути к достижению этой мечты были серьезные преграды, ей удалось их преодолеть и избежать соблазна разменять свою мечту на суетность столичного общества.
