Евгения Яковлева
Странная профессия
Я прихожу в уютную ординаторскую. Переодеваюсь в удобную, не стесняющую движений, одежду и настраиваюсь на новый рабочий день. Еще несколько минут, и я отправлюсь в нашу группу, где живут 14 детей с множественными нарушениями развития. У каждого из них несколько тяжелейших диагнозов, среди которых – умственная отсталость как следствие серьезных поражений головного мозга в раннем возрасте. Не знаю, ждут ли меня дети, но я каждой встречи с ними жду с радостью и трепетом. Я – психолог проекта поддержки особых детей «Дети.pro» на базе государственного центра «Кунцевский».
Наверное, со стороны моя работа выглядит очень странно. Ведь в представлении большинства людей психолог – это человек, который проводит индивидуальные сессии, беседуя с клиентом и помогая ему решить какие-то личностные проблемы. В нашей группе практически никто из детей не говорит, так что психотерапевтические разговоры с ними невозможны, равно как и многие игры, доступные обычным малышам. Но все-таки основная часть моей работы – это именно индивидуальные встречи.
В час икс, согласно расписанию, я забираю из группы одного из детей, и мы идем заниматься. Точнее, едем. Ходит у нас только одна шустрая девочка Кристина, а остальные нуждаются в специальных колясках.
Иногда я беру с собой игрушки, иногда вообще ничего не беру, потому что не всем нашим детям есть дело до каких-то предметов. Следующие сорок минут мы проведем с ребенком один на один. И это будет настоящая психологическая сессия.
Есть ли в этом смысл? Может ли психолог как-то помочь ребенку с глубокой задержкой развития? Я уверена, что может.
Голод по детству
Когда мы в нашем проекте проводим диагностику детей, часто обнаруживается, что навыки, которые освоили наши 8-ми,10-ти и даже 16-летние ребята, не в полной мере соответствуют даже первому году жизни. И мои задачи как психолога относятся именно к этому возрасту.
У большинства детей из нашей группы огромный опыт одиночества, в раннем детстве им довелось много лежать в больницах, некоторые пережили по несколько тяжелейших операций. Хотя в их жизни за ними ухаживало множество взрослых, рядом с ними не было мамы и папы, которые помогли бы им пережить ужас их болезни, разделили с ними их боль и были бы для них утешением. В результате, причиной задержки развития детей явились не только полученные в раннем детстве травмы, но и отсутствие теплых и любящих близких.
В мире научной психологии давно известно, что для развития детей крайне важна та среда, в которой они находятся, а формирует ее самый близкий для них человек. Именно поэтому в проекте «Дети.pro» особое внимание уделяется тому, чтобы у каждого ребенка был свой личный взрослый – человек, который отдает свое внимание именно этому ребенку.
В дополнение к личным взрослым я должна стать тем человеком, который даст ребенку опыт глубокого и радостного эмоционального общения. Я должна быть тем, кто замечает малейший сигнал, поступающий от ребенка, кто отзывается на этот сигнал и дает обратную связь «я слышу тебя», «ты значим и ценен».
Для любящей мамы все это абсолютно естественно. Она слышит, как ребенок гулит – и подражает ему, замечает, что он плачет – и тут же к нему приходит, видит, как он радуется – и радуется вместе с ним. Я не мама, я всего лишь сотрудник центра, и наши встречи с каждым из детей слишком коротки, слишком редки, но, тем не менее, и они очень важны.
Сорок минут включенного присутствия в жизнь ребенка, сорок минут, в течение которых я разделяю с ребенком его чувства – это немало, это может дать ребенку стимул выбраться из своего младенчества и постепенно начать взрослеть. Переживая опыт безопасности, удовольствия и легкости общения, мозг ребенка начинает работать в режиме обучения, исследуя новые возможности.
Что я делаю на своих сессиях? Да, в общем, ничего особенного. Я просто нахожусь рядом и разделяю с ребенком все, что с ним происходит.
Если он пытается встать на коленки, я даю ему поддержку. Если он произносит какие-то звуки, я стараюсь их повторять, чтобы ему захотелось произносить их снова. У нас в группе есть дети, которые настолько замкнулись и отгородились от мира, что не используют совсем никаких звуков. А звук – это замечательный способ себя проявить, поэтому я очень радуюсь, если ребенок начинает звучать, и сразу подхватываю.
Должно быть, это очень смешно выглядит. Взрослая тетя с высшим образованием сидит на полу и вслед за ребенком повторяет «мммму», «трррруууу», «кх-кх-кх». Да, я рычу, мычу, подвываю и издаю еще множество таких звуков, которые без тренировки так сразу не воспроизвести. Вплетаю эти звуки в какие-то совместные действия и движения, где это возможно – наполняю их смыслом. И это очень важная часть моей психологической работы. Ничего не поделаешь. Наши дети готовы разговаривать с нами именно таким образом. Если мы не примем их язык, диалог может просто не состояться.
Надо сказать, что сегодняшние достижения детей – итог усилий всей команды проекта. Ведь с ними работают и воспитатели, и самые разные специалисты. Дефектолог раскрывает для них мир разных ощущений и предметов, физический терапевт занимается развитием двигательных навыков, музыкальный терапевт приглашает в удивительный мир звуков.
Мне же как психологу важно понять, какая у ребенка зона ближайшего развития с точки зрения проявления себя, своих потребностей, и не просто работать с этим самой, а рассказать об этом воспитателям, может быть подсказать им, как в данный момент им лучше действовать. Или поддержать тот способ, который они изобрели сами. Только так, общими усилиями можно работать с нашими детьми.
Гриша
Когда я познакомилась с Гришей, ему было 12 лет. Он не ходил, но активно ползал. Я хорошо помню, как мы начинали работать. Я принимала такую же позу, как и он, и вместе мы на руках и коленках перемещались по группе. Проползем несколько метров и останавливаемся. Потом еще. Потом Гриша натянет платок себе на голову и раскачивается из стороны в сторону. Или заберется на кровать и без устали на ней прыгает, не обращая на меня никакого внимания. Вот так выглядели наши встречи.
Прошло несколько месяцев. Казалось бы, в поведении Гриши ничего не изменилось: он все так же ползал по полу и прыгал на кровати. И все-таки появилось нечто новое. В какой-то момент Гриша стал обращать внимание, ползу я с ним или нет, и без меня уже далеко не уползал! Прыгая на кровати, он время от времени начал останавливаться и ждать, когда я его обниму. А произнеся тот или иной звук, он теперь делает паузу, чтобы я его повторила, и улыбается.
А еще он стал «скандалить», когда мы завершаем какое-то радостное для него занятие. И вроде бы это негативный результат наших занятий. Но для меня это большая радость – ведь так Гриша сообщает о своих желаниях. Просто теперь наша задача – найти для него менее буйный способ выражать свои чувства.
Непростая оттепель
На самом деле, по мере того как ребята в общении с личными взрослыми «оттаивают», они нередко испытывают мир на прочность. Слишком долго они не видели в нем никакой радости. Правда ли, что после многих лет одиночества в их жизни вдруг появились люди, которым они небезразличны? Можно ли доверять этим людям? Или лучше не рисковать?
Выходя из своего кокона отчужденности, некоторые ребята (конечно, неосознанно) отчаянно проверяют, насколько они важны для своих воспитателей, насколько те готовы их принять. Дети могут становиться крайне непослушными, агрессивными, плохо управляемыми. Если личные взрослые не выдержат этой проверки и откажутся работать с ребенком, они в очередной раз разрушат его доверие к миру. Поэтому в моей работе не менее важно поддержать самих воспитателей, помочь им справиться со своими эмоциями.
Впрочем, мне тоже устраивают проверки на прочность. И для меня это тоже бывает непросто. Я, как и любой человек, могу испытать злость, когда меня кусают, тянут за волосы или пытаются ударить. Но я не имею права выйти из себя или резко прервать общение с ребенком.
Когда психолог теряет внутреннее спокойствие, то вместе с ним он теряет и контакт с ребенком.
А вот если взрослый выдерживает жесткую эмоцию ребенка, если продолжает при этом оставаться рядом, включенный, переживающий свою злость и вместе с тем принимающий, то для ребенка это самый мощный стимул самому не испугаться своей боли или агрессии, встретиться с ней и потихоньку учиться с ней обходиться. Конечно, вспышки агрессии сразу не уходят, но благодаря спокойствию взрослого, который рядом, ребенок постепенно обретает способность самостоятельно с ними справляться.
Сева
Сева как раз тот мальчик, который умеет испытывать на прочность. Два года назад, когда проект «Дети.pro» только начинался, это был абсолютно пассивный, ни в ком не заинтересованный 12-летний ребенок. Большую часть времени он проводил с полузакрытыми глазами, либо отвернувшись лицом к стене, либо раскачиваясь и подвывая.
Можно себе представить, как тяжко ему пришлось, если он решил уйти внутрь себя и совсем не контактировать с внешним миром. «Возвращение» Севы происходило очень постепенно и очень непросто. В какой-то момент он начал себя проявлять, причем так, что взрослым стало сложно с ним справляться. Он кусался, толкался, дрался. Для воспитателей это стало настоящей проблемой, и я должна была что-то предпринять.
Первым делом я постаралась поддержать самих воспитателей. Ну и, конечно же, нужно было помочь Севе справиться с чувствами. На наших встречах с ним я старалась быть предельно внимательной и отражать все, что с ним происходило.
Он раскачивался – и я раскачивалась, он мычал – и я мычала, он играл с моими руками, прикладывал к своему лицу – и я давала ему столько телесной поддержки, сколько ему было нужно.
Сева не раз меня кусал и пинал, заметив, что я на минутку отвлеклась от него или просто чем-то недовольна.
Прошло полгода. Сева и сейчас по-прежнему очень ярко выражает свои чувства, но теперь это не только злость – он научился радоваться, грустить, обижаться и быть нежным. Постепенно в Севе проявляется вся палитра человеческих эмоций. Это стало возможным, потому что взрослые давали ему поддержку несмотря ни на какие «проверки» с его стороны.
Удивительно, что с каждым месяцем у Севы появляется все больше друзей. Среди наших сотрудников и добровольцев иногда даже возникает конкуренция за возможность покормить Севу или побыть с ним. Когда ребенок видит, что его слышат, он раскрывается и растет в буквальном смысле – за последний год Сева очень вытянулся, забасил и временами ведет себя как самый настоящий подросток.
Источник силы
Вообще, работать с особыми детьми – большая радость. Если задаться вопросом, как я восстанавливаю силы и где черпаю ресурсы, то самый первый ответ будет: мой источник вдохновения – в самих детях. И это правда.
Во-первых, у них все просто. Им грустно – они плачут, им радостно – они радуются, им что-то не нравится – они злятся. Ты всегда видишь, с чем ты имеешь дело, и это так здорово! Ребенок говорит тебе «уау-уау» – ты ему отвечаешь «уау-уау» и чувствуешь, что вы на одной волне. Наши дети не таскают в себе свои переживания неделями, месяцами, годами. Если разозлились, то через пять минут уже радуются. Обиделись – тут же прощают.
С нашими ребятами очень ярко ощущаешь ценность каждого мгновения, каждого дня. Ты не живешь прошлым, не живешь будущим, а вместе переживаешь этот уникальный момент жизни, который уже не повторится.
Бывает, конечно, очень трудно, иногда к концу дня ощущаешь огромную усталость. Но это усталость, наполненная смыслом.
Для меня наша группа детей с тяжелыми множественными нарушениями – самый настоящий островок спокойствия и мира душевного. Столько в них искренности и чистоты! Куда сложнее мы – взрослые и условно здоровые! В мире, где интеллект столь ценится, истинными сокровищами обладают те, кто живет с диагнозом «глубокая умственная отсталость». Если бы я хоть немного научилась той запредельной простоте, доброте и любви, которая есть у наших ребят, это было бы для меня самым большим подарком в моей работе.
