Мальчик-аутист гулял с папой по свежезаснеженному Крылатскому. Все счастье детского соприкосновения с зимой прилагалось: брызги снега, завораживающие мальчика следы, ныряние в целину, налипающие на варежки комки, пробелы между которыми можно долго разглядывать, первые ледяные тест-драйвы, румяно-персиковые щеки, кураж под съехавшей шапкой. Пора домой. Мальчик вприпрыжку обгоняет папу, направляясь к подземному переходу. Вдруг на лестнице его походка меняется: он притормаживает, обмякает, еще по инерции делает несколько шагов и падает вниз лицом вперед по ступенькам.
» Портрет Рокко с сыном» Ренато Гуттузо; фрагмент. Изображение с сайта www.artcontext.info
У мальчика эпиприступ. Тихий, бессудорожный. Потеряв сознание, он ударяется лицом, разбивает щеку и лежит, превратившись в тяжеленную груду беспомощной драгоценности. Отец мальчика поднимает его, чтобы отнести домой. Мальчику 9 лет, он весит 35 килограмм без одежды – без мокрой зимней одежды.
Ранний вечер. Людей, стремящихся спуститься или подняться по переходу, перейти дорогу, попасть в метро, заскочить в магазин, пройти к остановке автобуса, словом, прохожих – масса. Никто, ни один даже не оглядывается. Мужчина несет крупного, явно отключившегося ребенка на двух руках. Кто этот мужчина? Куда он несет мальчика? Зачем? Ни у кого это не вызывает вопросов.
Любой мужчина может куда угодно нести отключенного мальчика на глазах сотен людей в Москве. Куда угодно. С любой целью. Ну ладно, не будем думать о мужчине дурно. Допустим, он заведомо вызывает всеобщее несомненное доверие. Тогда другие вопросы – почему в доверительных руках мужчины мальчик, который должен прыгать или просто идти самостоятельно, а не свисать недвижимым грузом? Может быть, с мальчиком что-то не так?
Мужчина доносит груз до дороги, называемой, к несчастью, Рублевское шоссе. Он не может голосовать – на обеих его руках обмякшее детское тело. Он подходит к самому краю и, делая шаг на проезжую часть, пытается своей общей слабеющей пластикой дать сигнал о помощи. Мимо него летят танки – весь этот характерный транспорт западно-московского направления. Вжик, вжик, проносится череда четырехколесных разочарований, летит мимо скоростное джиповое безразличие. Ноги несущего мужчины подкашиваются, куртка измазывается кровью разбитой детской щеки, и одна только безысходность удерживает этот крест, образованный из шаткой вертикали отца и обмякшей горизонтали сына. До дома всего пара кварталов.
Вдруг с этой живой неразручностью равняется и притормаживает спасение. Оно воплощено в виде таджикского грузчика, толкающего грузовую платформу (освобожденную от ящиков, видимо, в ближайшей овощной лавке). Таджик останавливается и на плохом русском предлагает свой транспорт. Он усаживает мужчину с ребенком на тележку и катит ее до вожделенного дома. Мальчик медленно начинает приходить в чувство.
«Я тогда уже немножко препитался, то есть проглотил несколько кусочков сырого мяса, и стоял с медвежьим окороком на руках над спящим дикарем и вопрошал себя: «Что за загадочное странствие совершает этот чистый, высокий дух в этом неуклюжем теле и в этой ужасной пустыне? Зачем он воплощен здесь, а не в странах, благословенных природою?» … И в этом раздумье не заметил я, как небо вдруг вспыхнуло, загорелось и облило нас волшебным светом: все приняло опять огромные, фантастические размеры, и мой спящий избавитель представлялся мне очарованным могучим сказочным богатырем. Я пригнулся к нему и стал его рассматривать, словно никогда его до сей поры не видел, и что я скажу вам? – он мне показался прекрасен». (Н.Лесков)
