«Дети отравлены кортизолом». Почему каждому ребенку нужен свой взрослый

Мишка всегда был в детском доме самым сложным, самым агрессивным. Он плевался, кусался и царапался. А еще придушивал сам себя свернутой футболкой или полотенцем, обернутыми вокруг шеи. Воспитатели отказывались работать в его группе и предлагали новому директору перевести ставшего совершеннолетним Мишку в ПНИ. А потом появился Вадим.

Вадим, тогда студент медколледжа, пришел в Арзамасский дом социального обслуживания для детей «Маяк» сначала как волонтер. А глядя как он прикипел душой к Мишке, Евгения Ивановна Габова, директор «Маяка», оформила Вадиму сначала зарплату из благотворительных денег «Региона заботы», а потом добилась для него новой ставки как сотрудника Дома социального обслуживания.

Теперь Вадим приходит каждый день. Он занимается только с Мишей. Переодевает его, помогает умыться, поесть, выводит на прогулку, собирает с ним пазлы.

Вадим почти ровесник Мишке: одному 22, другому – 23 года. По старому уставу в детском доме могли оставаться ребята до 23 лет, по-новому – до 35 лет.

«Когда мы познакомились, он был похож на загнанного зверька, сидел в стороне от остальных, – вспоминает Вадим. – Я подошел к нему, и он стал подниматься мне навстречу, как будто хочет меня обнять. Но это было не объятие, он тут же вцепился зубами в мою руку. Очень больно».

Кусаться и царапаться – было единственное средство коммуникации у Миши. Нянечек приходилось возить в травмпункт.

«В какой-то момент Вадим попросился ко мне на разговор, – вспоминает Евгения Ивановна. – Я решила: будет увольняться. Аккуратный, скромный, застенчивый, Вадим зашел в кабинет довольно решительно: «Вам, Евгения Ивановна, наверное, кажется, что я не справляюсь», – начал он разговор. Я живо вспомнила недавний рассказ нянечки, которая наблюдала, как Вадим с Мишкой в схватке катались по асфальту, но вслух не призналась: «Нет, что ты! Мне так не кажется!»

«А ну хорошо, тогда я пойду работать!» И продолжил работать».

Главное – сделать так, чтобы дети жили в семьях

Ребенок в детском доме ничей. Как бы ни привязывались к ним воспитатели, как бы хорошо ни относились – никто из них не возьмет больничный и не сядет рядом, если какой-то ребенок в детском доме заболел.

«Использовать лучшую стратегию развития для каждого ребенка почти невозможно. Мы можем приближаться к этому, но никогда не приблизимся, поэтому главное, чего мы хотим добиться, – деинституализация, – объясняет Евгения Габова. – Проще говоря: все дети должны жить в семьях. А после совершеннолетия, – на сопровождаемом проживании. Это когда дети и молодые взрослые с инвалидностью живут в социуме за забором интерната в сопровождении специалистов, которое помогают им вести быт.

Мы над этим плотно работаем. И Тоня (соцработник Антонина Говоркова) два года занимается поиском родных. Эта работа организована на благотворительные средства, собранные «Регионом заботы». В штатном расписании детского дома нет сотрудника, который занимался бы восстановлением семей. Также нужно оплачивать дорогу родственникам и работу специалистов: психологов, дефектологов. Оказалось, у 50 ребят есть родственники. Некоторые из них стали навещать наших детей, участвовать в их жизни. Мы, конечно, надеемся, что они когда-нибудь заберут их домой. Но даже если они просто приходят в гости, приводят своих друзей, берут наших ребят на прогулку или в гости – это огромный ресурс для ребят!»

Никита

Марина вышла из тюрьмы в феврале. Ее встречала только соцработник Антонина. 19-летний сын Марины Никита ждал в интернате. Над его кроватью висел календарь, по которому он отсчитывал дни. Пять с половиной лет Никита жил в детском доме и ждал этой встречи.

Никита оказался в детском доме для умственно отсталых детей, потому что у него аутизм и потому что у него больше никого нет. Мама оказалась в тюрьме. А папы нет. Потому что мама убила папу. Случайно, в самообороне, защищаясь от побоев.

Марина сама вызвала и скорую, и полицию. Никиту в тот же день забрали. С этого момента он совсем перестал разговаривать.

Марина писала письма на волю, но только спустя три года узнала, куда поместили сына – в Арзамасский детский дом-интернат для умственно отсталых детей (теперь он стал называться Арзамасский дом социального обслуживания для детей «Маяк»).

Евгения Габова, которая совсем недавно стала директором, прочитала письмо от Марины и тут же подхватила эту идею – связать маму с сыном. Вместе с соцработником Антониной Говорковой они узнали про доступный способ связи – «Зонателеком». Никита впервые за три года увидел маму по видеосвязи и сказал первые слова. Воспитатели плакали.

Когда разрешили свидание в тюрьме, Антонина повезла Никиту к маме на свидание.

Потом она съездила в деревню Марины посмотреть, в каком состоянии ее дом. И поняла, что вернуться Марине некуда. В доме нужно менять все, начиная от пола, заканчивая крышей. Антонина связалась с фондом «Протяни руку», и фонд оплатил Марине на первое время жилье поближе к сыну.

Теперь Марина живет в Арзамасе и каждый день приходит к Никите. «Общаться довольно трудно… он сильно изменился. Был мне вот так (Марина показывает ладонью под подбородком)». За пять с половиной лет Никита стал выше мамы. А главное – совсем замкнулся в себе.

Марина с Никитой сидят на диване. Им выделяют комнату, чтобы общаться наедине. Они сидят молча. Никита – высокий голубоглазый блондин, наклонив вперед голову, держит на коленях младенческую игрушку – панель с музыкальными кнопочками. Смотрит исподлобья немигающим взглядом. Не на меня, не на игрушку, не на Марину. Куда-то вдаль.

Но стоит обратиться к нему лично: «Никита, ты как думаешь?», он бросает на меня хитрый взгляд и улыбается как будто он все это время прикалывался и все понимает, но не хочет участвовать в разговоре.

В какой-то момент он молча встает и выходит в туалет.

«Он был обычным ребенком, только говорил мало. Несколько фраз, но все-таки говорил. Озорной, как все мальчишки. Ну у вас вот тоже дети, они озорничали? Ну вот! Он такой был – и не присядет. Бегает вокруг стола, даже ел стоя. На улицу выходить не любил. Только Викторию (сорт клубники. – Ред.) поливать я его могла уговорить. И воду в бочку любил набирать. Накануне того дня (убийства. – Ред.) мы с ним как раз в огород ходили. Виктория такая крупная уродилась! Но собрать не успели…»

Марина чистит ему апельсин дольку за долькой, Никита с удовольствием ест.

– А почему вы сами не едите?

– Я вообще мало ем. Я ем только, чтобы ноги носили.

У Марины нет никакого дохода. Всю жизнь она прожила в деревне, держала двух коров, выращивала овощи. Этим и жила. Теперь у нее нет ни коров, ни огорода. Дом требует ремонта. До пенсии далеко.

Возможно, она получит инвалидность. Пройти медицинское обследование она смогла только благодаря Тоне и средствам благотворителей. Только при такой комплексной поддержке она сможет забрать Никиту.

«Я конечно очень хочу поехать домой. Хочу на землю. Снег уже сошел, нужно все выбросить, пограбастать там. А какой у нас огород красивый! Тоня говорит: все заросло. Ну и что! Я бы сама справилась как-то. Но я же хочу с ним (кивает на Никиту). Он же мой!»

«Главное работа органов опеки – это работа с семьями, – настаивает Евгения Ивановна, – Причем еще в тихом кризисе, когда ситуация только осложнилась, но еще не вышла из-под контроля. А опеки сами испытывают кадровый дефицит. Для них передать ребенка в детский дом значит «решить проблему». В детские дома попадают дети из слабых семей: у них клубок проблем, с которыми они не могут сами справиться. Но могли бы, если бы им помогали. И тогда дети оставались бы дома.

Стресс от расставания с самым близким человеком вызывает выброс кортизола. Наши дети отравлены кортизолом».

Миша. Агрессия – от обиды

Постепенно Мишка перестал быть таким агрессивным, перестал кусаться, перестал быть грозой и ужасом воспитателей. «Я понял, что агрессия у него появляется от обиды. И я научился с ним договариваться», – делится Вадим.

«Посмотрите, какой он красивый!» – стал говорить Вадим. Воспитатели, покусанные и поцарапанные Мишей, сначала отнеслись к его открытию с недоверием. Но постепенно тоже увидели: действительно красивый. И юморной. И с сильным характером.

«Иногда мне кажется, что, если Миша был бы обычным, он не стал бы со мной дружить. Он более активный, инициативный, чем я», – признается Вадим.

У Вадима сегодня день рождения, и у них с Мишкой задумана прогулка в городе и покупка торта. Мишка будет на кресле-коляске: на такие далекие расстояния ходить ему тяжело. «Погнали!» – командует Мишка. Он говорит таким тонким голоском, даже не верится, что это именно тот Мишка, который держал в страхе весь детский дом.

Задачка со звездочкой выбрать продукты вместе с Мишей. Он никогда этого не делал. И никогда за свои 22 года не совершал покупок.

Видя яркие упаковки на стеллажах, он пытается схватить любые из них. Вадим терпеливо подвозит его к нужным отделам. «Смотри, Миша, это сосиски. С укропом, с сыром, из индейки. Какие ты выбираешь?» «Сосиски дам Лехе», – Миша произвольно хватает одну упаковку из трех предложенных Вадимом.

Больше трех вариантов Вадим старается ему не предлагать. Корзина пополняется помело, сосисками, йогуртом. Но для праздника нужно купить торт. По дороге Миша ухватывает пачку чипсов. Где-то он про них слышал.

Мы как раз подъехали к холодильнику с тортами. От яркости красок у Миши расширяются глаза – он хватает первую попавшуюся упаковку – это оказалось тесто -полуфабрикат. «Это не торт, возьми другое». Но Миша уже ухватился и готов за нее подраться. Силы у него больше, чем у Вадима. Щуплый на вид Вадим мягко и ловко, как тренер айкидо, перехватывает его руку и направляет в другую сторону. Миша хватает другую упаковку – пирог с кремом. Хочешь такой торт? Да! Конфликт исчерпан. «Вот видите? Нужно его просто отвлечь, переключить».

Наконец едем с покупками обратно в детский дом. Миша настоял, чтобы ему по дороге открыли заветный пакет с чипсами. Он никогда раньше не ел чипсы. Запускает руку целиком в пачку, и комок поломанных чипсов медленно отправляет в рот.

Кажется, что в этот момент его не может больше ничего интересовать. Но несколько минут спустя он достает из пакета и молча протягивает мне несколько чипсов-лепестков – делится. «Если Миша контактировал с людьми раньше, то только с посылом «дай мне что-нибудь». Потому что люди, в основном, хотели от него откупиться. А сейчас я вижу, какой Миша добрый».

Вадиму положено находиться с Мишей с 9 до 17 часов. Он остается до 20 часов. «Почему? Ну я же не могу сказать ему «мои часы кончились, дальше сам как-нибудь». Я обращаюсь с ним так, как хотел бы, чтобы обращались со мной.

Поэтому я остаюсь до вечера. Он купается в ванне, я ему купил бомбочки, светящиеся кубики, он это очень любит… Читаем на ночь сказки.

– Какие сказки?

– Посадил дед репку, – подсказывает Миша.

– Точно. Укладываю его и потом ухожу. Чтобы утром он встал – а я уже снова у него».

«Сначала я думал, что я для него – развлекуха на день. Ушел, пришел – ему по фигу… А потом я уехал в командировку и не предупредил его. И он реально расстроился. Он грустил, постоянно спрашивал, где Вадим.

А когда я вернулся – он так радовался! Это словами не передать… Я никогда в жизни ни у кого не вызывал такой радости. Даже у родных.

Это был экстаз. Он прыгал, смеялся без остановки, обнимал меня и не мог отпустить, приговаривая «Вадимчик мой пришел наконец-то!»

И у меня в голове уложилось: «Я человеку важен».