За спиной у Игоря Антонова две кругосветки, но последние 10 лет он занимается социальной работой. В частности помогает бездомным в петербургском фонде «Диакония».
Про море и бродяг
Я романтик, моряк. 10 лет отработал в торговом флоте. Я и поваром был, и механиком, и мотористом, и матросом. У меня две кругосветки.
Это была отчасти мечта детства, по мотивам Джека Лондона, бродяжничество такое, и потом я из морской семьи, у меня отец был капитаном, старший брат кок, он сегодня ушел в очередной свой рейс.
Все годы, когда я ходил в море, проблем с работой у меня не было вообще. Валюта, хорошие деньги зарабатывал. Я приходил с моря, сидел и думал, купить мне квартиру или не купить, пойду лучше машину куплю. А это развращает. Потом мне много лет было очень тяжело помещаться в зарплату и привыкать к тому, что я себе что-то не могу позволить.
Моряк – это очень простая работа. Тебя накормили, напоили, до рабочего места две минуты, никакой тебе квартплаты, социальной ответственности.
Когда я среди бездомных встречаю бывших моряков, не удивляюсь. Это люди, которые в подавляющей своей массе жить не умеют. Это та профессия, которая по-своему опасна.
Ты отработал свои полгода в рейсе и потом свободен. Это чувство свободы не только там, когда ты не видишь горизонта в прямом смысле слова, стоишь на палубе и глазу не за что зацепиться, но и здесь на берегу. Я тоже свободен, мне не нужно на работу, у меня действительно очень много денег.
Это романтика, это отсутствие чувства страха: мы же попадаем в серьезные шторма, ломается техника, глохнет главный двигатель, если он через две секунды не заведется, то мы утонем, все. Я ходил еще в те времена, 1990-е годы, когда пароходы были старые, было мало электроники. В море ты ничем не управляешь.
Про авантюризм
Авантюризм я использую сейчас как рабочий инструмент. Чем серьезнее ты занимаешься социальной работой, это парадокс, тем больше тебе нужно нестандартное мышление.
Портовые драки – это не так, как показывают в старом кино. Где-нибудь в Восточной Африке это совершенно жутко, чувство самосохранения и страха атрофируется. Умение чувствовать людей, договариваться с ними – оттуда.
Для меня формат социального патруля, когда ты ездишь на машине по улицам, когда неизвестно, что будет, регламенты минимальны, а набор рабочих инструментов ничем не ограничен – самый любимый. Пойди туда, не знаю куда – в этом вся соль социальной работы. Это не про «сделать мир лучше», это скорее форма борьбы и протеста. Я реализую свою потребность к сопротивлению. Потому что не так все должно быть устроено.
В свое время, когда флот уже начал разваливаться, чтобы не остаться на берегу, а уйти в море, я был вынужден подписывать любые контракты на любых условиях.
Однажды я расставил на собеседование галочки, что я знаю английский, что я работал в иностранных экипажах, что я умею стоять на руле и слушать команды лоцмана на четырех языках. И вот мне позвонили, и я, имея на тот момент опыт работы только механиком, оказался рулевым на огромном белом пароходе в африканском экипаже.
Это про умение выживать эффективно. И этому я учу сейчас своих клиентов. Когда у них все пропало, я говорю: «Нет, ребята, у вас ничего не пропало».
Я для себя вывел формулу, что решение есть всегда, просто я его сейчас не знаю. Это моя поговорочка. Решение нужно найти.
И вот я стоял на руле со словариком. Мы шли по Миссисипи, я рулил первый раз в жизни. Я посадил тогда пароход на мель, перепутал сигнальные флаги, я совершал ошибки. Тем не менее я проработал в этой компании несколько лет, у меня была прекрасная репутация.
Про перемены
В какой-то момент я понял, что это не мое, и начал потихоньку разворачиваться, менять круг общения. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы научиться жить на берегу. Я был грузчиком на складе, кровельщиком, работал строителем, водителем скорой помощи, работал в автосервисе, у меня была палатка на рынке. Я выучился и работал экспертом в страховой компании, в рекламном агентстве наружной рекламы всякие буквы прикручивал.
Потом уже пошел учиться на психолога, был волонтером в психиатрической больнице. Начал заниматься социальной работой и как-то внезапно стал специалистом по работе с бездомными.
Как шар в бильярде катится в разные стороны, отталкивается от бортов, а потом наконец-то попадает в лузу.
Про людей
Мне нравится выслушивать людей, у меня совершенно нет брезгливости, я с бездомными, с зависимыми людьми, с преступниками общаюсь и у меня нет какого-то барьера.
Когда я работал водителем на скорой помощи, мы госпитализировали женщину, уже лежачую, отвозили ее в хоспис. Я зачем-то заглянул к ней в глаза, когда загружал ее на носилках. У нее были и дети, и муж, но я обратил внимание, что в эту машину, практически умирать, ее никто не проводил. Я даже сейчас вспоминаю иногда этот взгляд.
На самом деле работа складывается из мелочей. Одну девочку со стоянки уличного кормления я устроил в приют для бездомных. Я работал в то время в «Ночлежке». И она на моих глазах из вечно пьяной, побитой превратилась в молодую симпатичную девушку, которая сделала прическу, покрасила волосы, у нее засветились глаза, она до сих пор мне пишет в соцсетях.
Это один из первых случаев был, когда я понял, что могу быть сопричастным каким-то изменениям в людях.
Про милосердие
Важен душевный контакт – посидеть вместе на поребрике и попить чаю из пластикового стаканчика. У психологов это называется создание доверительного пространства. Его начинаешь плести буквально из ничего.
Зависимые, бездомные – они же насквозь нас видят. Они смотрят на тебя, будет ли толк, будем ли мы им полезны, ни с чем не перепутаешь это состояние перехода из чужаков в людей, которым можно доверять.
Хорошо проявлять милосердие в праздники возле церкви, когда ты идешь такой благостный, кладешь монетку. Сложнее проявить милосердие к тем людям, которые отвергнуты, к человеку, от которого воняет, к которому подойти не хочется, кто нарушает твой покой в метро.
Я из тех людей, которые помогают. Вот дочке надо делать поделку в садик – танк, не знаю, как буду делать, мне неприятно делать танк.
Про семью
Сейчас меня не вытащишь из дома в вечернее время. Я не хочу на футбол, избегаю шумных компаний. Я либо дома, либо на работе. У меня дети, я люблю готовить плов, мне комфортно в этой обстановке. Супруга у меня инженер-картограф, она тоже волонтерит, вяжет по вечерам шапочки для недоношенных детей.
Говорят, родители нужны, чтобы ругать детей и все запрещать. Нет, родители нужны, чтобы все разрешать, но научить, показать то, что нельзя.
Часто бывает, когда иду по улице с семьей, бездомные меня узнают, начинаем здороваться, это такой культурный шок у прохожих вызывает.
У меня совершенно обычный график с выходными, отпусками. В отпуске я полностью отключаюсь от работы. У нас традиция, мы много лет ездим в Архангельскую область на острова, где нет никакой связи.
У нас большая северная изба. Я там занимаюсь тупой механической работой. Нужно дрова наколоть или кучу перетащить, я весь день таскаю – мне так хорошо!
