Но есть и другой путь: несмотря на принципиальные различия и противоположные позиции, попытаться сохранить хрупкий мир. Мы поговорили с людьми, которым это (ну, почти) удается. Специально не уточняем, к какому лагерю принадлежат наши собеседники – быть может, потому, что на самом деле лагерей далеко не два, и даже не десять, а нюансов во взглядах на происходящее и того больше. Но это не повод усугублять наше разделение.
«Перед разговором с родственниками помолилась, и мы помирились. Сама бы так не смогла, явно Кто-то помог»
Рассказывает Анна, педагог, 34 года:
– Помню, как весной многие стали чистить свои странички в социальных сетях, а заодно удалять друзей с «неправильным» флажком на аватарке. Меня, конечно, тоже многие удалили, может быть, из-за голубя с пальмовой ветвью, а может еще почему-нибудь. А я подумала и решила не удалять никого. Подумала, что один разговор едва ли может кого-то в чем-то переубедить, а уж тем более один комментарий. Сейчас между людьми выросла настоящая стена, и очень хочется со своей стороны делать что-то, чтобы эта стена рушилась, а не укреплялась со всех сторон рвами и колючей проволокой.
Скажу неожиданную вещь: постепенно я пришла к выводу, что позиция вообще никак не связана с личными качествами человека. Правда, с одной важной оговоркой – если эта позиция не подразумевает жажду крови и разрушений. По-моему, позиция – это то, что объясняется рядом обстоятельств в каждой конкретной жизни. Великий австрийский психолог, врач и философ Виктор Франкл, переживший заключение в концлагере Дахау, говорил, что и среди нацистов были порядочные люди, и среди узников – подлецы.
Пару раз мы со старшими родственниками приступали к обсуждению ситуации в Украине, но почти всегда это заканчивалось ничем. В какой-то момент я решила всегда говорить в конце такого разговора, как сильно я каждого из своих собеседников люблю, например свою бабушку. Мы обнимались, и это очень помогало не уходить друг от друга с обидой. Как будто наше прикосновение друг к другу было важнее, чем все сказанное. Для меня лично это еще про детские ощущения: бабушкино тепло, бабушкин запах рядом со мной – залог безопасности и гарантия любви.
Ситуация резко обострилась с объявлением мобилизации в сентябре. В этот момент я была вынуждена пойти на лобовое (так мне это тогда представлялось) столкновение из-за моего любимого крестника Гриши. Он первокурсник, парень призывного возраста. И, поскольку отношение к службе в российской армии у нас с его папой Глебом были ровно противоположными, я решилась поехать к ним и поговорить. Бабушка там тоже была, мы все родня.
Незадолго до встречи мы c Глебом стали обмениваться сообщениями в WhatsApp. Спор завязался уже мессенджере. Он присылал мне пророссийских политологов, я ему – интервью Юрия Шевчука. Так мы перебрасывались ссылками, и было страшно, что при встрече кого-нибудь обязательно «бомбанет». Штука в том, что вскоре после этого разговора мне предстоял еще и отъезд из России. Уезжать поссорившись совсем не хотелось, ведь на самом деле мы все очень родные и близкие люди. Глеба и его жену я люблю так же сильно, как и Гришку!
Я долго подбирала слова, но в итоге, как верующий человек, решила просто почитать псалмы (26, 50, 90) и попросить помощи у Бога. А когда приехала, все произошло само собой.
Мы пили чай, смотрели музыкальные клипы и видео из семейной хроники. Никто напрямую не обсуждал мобилизацию, Украину, не обсуждали даже мой переезд в другую страну. Но между делом сошлись, что люди – везде люди и все мы имеем право на жизнь. А убийство одних людей другими – это просто-напросто абсурд. Это и определило наше общее отношение к Гришкиной ситуации: пусть учится человек. Хорошо, что вузы дают отсрочку! А еще мы в этот вечер пели и обнимались. Было очень хорошо! Сама бы я так не смогла. Но явно с нами там был Кто-то еще.
«Друг написал мне о том, как сильно я заблуждаюсь. Но я все равно жду, когда мы вновь сможем общаться»
Рассказывает Антон, инженер, 36 лет:
– Наверное, даже подсознательно многие ощущают, что при обсуждении нынешней ситуации в любой момент можно потерять контроль над собой. Я часто замечал в людях дрожь еще до того, как начался спор. Состояние это очень опасное.
Например, у моей мамы бывает такое, и в этот момент можно услышать от нее самые страшные слова: «уничтожать», «убивать», «наказывать» и т. д. Хотя мы с ней по большинству вопросов совпадаем и мама для меня человек очень дорогой, для меня этот радикализм недопустим даже на уровне языка. Считаю, что важно и внутренне, и внешне удерживать себя от подобных формулировок.
В конце февраля у меня вообще не было желания говорить на эти темы. Было ясно, что людям важен не диалог, а возможность маркировать тебя: кто ты? Ты за или ты против? Поэтому у меня появилась идея – посидеть с листом бумаги и сформулировать собственное отношение ко всей этой ситуации, попытаться хотя бы для себя распутать этот клубок. Казалось, что вести диалог с самим собой продуктивнее, чем с другими.
Себя я считаю человеком максимально контактным. Около полутора лет я провел в путешествиях по миру, видел людей разных национальностей, с очень разным культурным багажом, опытом, взглядами на жизнь. Для меня общение с другими, возможность услышать и понять их, поставить себя на их место, всегда представляло живой интерес. Может быть, поэтому сейчас мне удается справляться с ситуацией легче, чем многим.
На днях у нас в гостях был один наш хороший знакомый, мы обсуждали в том числе то, что нас всех между собой разделяет.
Я постарался объяснить ему, что глобально вижу разделение так: мы находимся не в двух противоборствующих лагерях, а в двух альтернативных лагерях. Просто есть люди, которые хотят налаживать мосты и продолжать общение, а есть те, которые этого не хотят категорически. Вот тут и надо определяться, кто мы?
Говорить на эти темы просто так, вхолостую, я не буду. Особенно если чувствую, что в собеседнике нет спокойствия. Без этого ни аргументы, ни логика не работают. Например, у нас с моей возлюбленной взгляды полностью противоположные. Ее сильно захлестывают эмоции в такого рода спорах. Порой она может сказать, что наши разногласия – повод расстаться. Но мы вместе. И я, зная ее эмоциональность и категоричность, просто стараюсь уберечь ее от всего этого как могу. Избегаю напряженных разговоров, а если они возникают – молчу. Я люблю человека, она мне важна, зачем расстраивать ее? У нас есть и другие заботы. Сейчас, например, котята растут, недавно нашей кошке сделали операцию.
Отдельная боль – это мой друг детства из Харькова. Сейчас он вместе с семьей осел в Бергене, Норвегия. Наше общение полностью остановлено: нас разъединила мобилизация. Ранее мы созванивались и удавалось тему России и Украины обходить, в основном общались на личные темы: как у кого дела, кто как устроился, как работа и т. д.
Однажды он спросил, не хочу ли я уехать из Москвы, и я ответил достаточно твердо, что нахожусь там, где всегда хотел быть, и никуда уезжать не собираюсь. Возможно, он меня стал считать заложником ситуации, потому что мы с семьей уехали из Харькова в Россию еще до всех событий, а потом стал разгораться военный конфликт. Но на вопрос о мобилизации я ответил так же прямо: «Если призовут – пойду». Для него это было полной неожиданностью. И еще большей неожиданностью это стало для его жены Ани: я слышал через трубку, как она начала возмущаться. А после неожиданно получил длинное сообщение на украинском о том, как сильно я заблуждаюсь, хотя до этого мы всегда общались на русском. Видимо, должно пройти какое-то время, прежде чем мы сможем общаться вновь. По крайней мере, я этого жду, и для меня тут не существует никаких ограничений.
«Иногда обсуждаю события с сыном, хотя его взгляды противоположны моим. Для нас это обмен мнениями»
Рассказывает Дмитрий, офисный сотрудник, 48 лет:
– Когда все началось в 2014 году, много людей принялись что-то доказывать друг другу, открывать друг другу глаза. Тогда я тоже пытался кого-то переубеждать, нести правду. Но быстро выяснилось, что это бесполезно. Все уверены, что уж они-то точно знают истину, а их оппоненты, те, кто думает по-другому, – зомбированы пропагандой.
Я с тех пор не пытаюсь никого ни в чем убеждать. Если кому-то интересна моя точка зрения, мой взгляд на происходящее и человек готов принять мою позицию, я ему ее расскажу. Если чувствую, что собеседник начинает заводиться или изначально резко высказывает свою позицию, я не буду даже не то что его переубеждать, наоборот, постараюсь сразу же перевести разговор на другую тему или просто прекращу разговор.
Иногда обсуждаю события со своим сыном, хотя его взгляды противоположны моим. Я изначально определил формат общения как обмен мнениями, поэтому наши разговоры никак не влияют на отношения. Мне кажется, он тоже это ценит. Хотя в самом начале спецоперации, когда в центре Москвы планировался митинг, я пытался донести до него, что лучше быть осторожнее. Но при этом у нас отношения полного доверия: он взрослый человек, окончил вуз, работает и сам решает, что ему делать.
Есть еще пару близких мне людей, с которыми у меня диаметрально противоположные взгляды. С ними тоже иногда обмениваемся мнениями. Но среди моего окружения, я догадываюсь, есть множество людей с разными взглядами. Как догадываюсь? По случайным оговоркам, постам в соцсетях, по тому, на кого мои знакомые подписаны. Никто не говорит об этом постоянно и открыто. Тут все зависит от людей: если они хотят пойти на конфликт, они пойдут, если хотят услышать другую точку зрения – они ее услышат.
Я заметил, что каждый раз после дискуссии на эту тему у меня наступает какое-то опустошение, депрессия: от ощущения, что общество сильно разобщено, разведено по противоположным лагерям; от осознания собственного бессилия понять, что происходит, когда и чем это закончится; от раздражения, что снова впустую потратил энергию на бесцельные разговоры.
Я так понимаю, что сейчас на эту тему лучше вообще не говорить. Мир вошел в такую фазу, когда все разговоры закончены. Пытаться простому человеку понять, что происходит, это все равно что первокласснику понять квантовую теорию. К сожалению, скорее всего, это только начало. Поэтому нам нужно по максимуму любить своих близких, стараться нести вокруг себя свет.
Коллажи Татьяны Соколовой
