Музыкальные классы для слепых и слабовидящих детей при Охтинском центре эстетического воспитания отметили на днях свое 20-летие. Уникальность этой школы в том, что обучение незрячих детей музыке ведётся здесь по точечно-рельефной нотации. Ее, наряду с азбукой, изобрел французский незрячий музыкант Луи Брайль в середине XIX века. Обучение здесь длится не семь лет, как в обычной музыкальной школе, а девять. Музыкальное образование, которое дает эта школа – весьма высокого уровня. Многие родители специально переезжают в Санкт-Петербург ради того, чтобы их дети могли учиться в этих классах.
О музыкальных классах для слепых и слабовидящих детей рассказывают преподаватель вокала и сольфеджио Светлана ГАЛИМОВА, преподаватель по классу фортепиано Ирина ВЕРДИШ и давний друг школы арт-психотерапевт Александр КОЛЕСИН:
– В чем состоит уникальность ваших музыкальных классов?
С. Г.: Как правило, слепые и слабовидящие дети обучаются музыке по слуху или с рук. Мы с самых первых дней существования школы поняли, что нужно учить их, опираясь на нотную грамоту Брайля. Определённое сочетание точек на специальной бумаге соответствует определённой ноте. С первого класса дети таким образом обучаются извлекать нужные ноты из инструментов. Мы очень много работаем над чистотой интонаций, тембров, стиля а для этого опять и опять возвращаемся к нотной грамоте Брайля. Это – отличие нашей школы, а самодеятельность есть при каждом интернате.
И. В.: Если для зрячего музыканта нотная запись – это комплекс нескольких понятий одновременно: звуковысотности, динамики, метроритма, то для незрячего музыканта большая сложность состоит в том, что он по очереди воспринимает знаки, показывающие октаву, ноту, длительность ноты и так далее, и должен мысленно представить себе на слух, как это будет объединяться. Мы начинаем обучать детей нотной грамоте Брайля с первого класса, и обучение продолжается все девять лет. Первые пять уходят на освоение всех знаков и комплексов, а дальше идёт совершенствование – чтение с постоянным усложнением задач. Это очень способствует развитию памяти.
С. Г.: Когда я диктую хоровую партию, я поначалу делаю это очень медленно. Но с каждым годом темп увеличивается. И потом я уже диктую с такой скоростью, что иногда мне кажется: даже зрячий человек не смог бы успеть за моей речью. Но наши дети здорово осваивают нотную грамоту Брайля и схватывают все молниеносно.
– На что существует школа?
А. К.: Материальное благополучие музыкальных классов поддерживалось и общественниками, и государством. Это очень важный момент. Дело в том, что у нас традиционно инвалидов относят к той группе населения, о которой заботятся либо службы социального обеспечения, либо общественники (как правило, это родители, заинтересованные лица). Но 20 лет назад было принято мудрое государственное решение, и финансирование музыкальных классов по сей день идёт по линии отделов образования и культуры Красногвардейского района Санкт-Петербурга. Это ещё одна уникальность заведения, о котором мы говорим.
– Вы принимаете детей всех желающих или существует конкурс?
И. В.: Конечно, у нас есть обязательное предварительное прослушивание. Бывает, что мы понимаем: ребёнок не сможет учиться. Как правило, это тогда, когда у него какие-то психологические или двигательные сложности. Но мы всегда стараемся какие-то пути взаимодействия найти. Вот у нас есть мальчик Серафим, он очень сложный, у него сильные паралитические явления, но он рвётся к музыке, и потому мы, конечно, не можем отказать ему. Мы занимаемся с такими детьми, находим другие пути, индивидуальные. Уже за два года обучения Серафим сделал заметные успехи – он музыкальный ребёнок, но проблемы его физического развития не дают ему развиваться по общей программе.
– Где проходит грань между арт-терапией и музыкальной педагогикой?
И. В.: Понимание этого различия пришло к нам не сразу. Поскольку наши музыкальные классы – часть Охтинского центра эстетического воспитания, программа должна была базироваться на программе центра – учебного заведения для зрячих детей. Отступать от неё было сложно. Но мы поняли, что наши дети не смогут соответствовать обычному уровню и идти класс в класс с остальными. Тем более что среди наших тоже есть разные дети – и очень слабенькие, и средние, и потрясающе талантливые. В соответствии с этим обучение идет на трех уровнях. Есть терапевтическая программа, где всё очень упрощено – это не столько обучение, сколько общение с музыкой и большая радость. Дальше идёт программа среднего уровня, которую осваивает большинство детей. И высший уровень –программа для сильных детей, их не так много, но они есть. У нас есть настоящие звёздочки, которые постоянно побеждают на музыкальных конкурсах.
– Продолжают ли ваши ученики музыкальное образование по окончании школы?
С. Г.: Это не обязательно. Но тут то же, что и у зрячих детей. Только часть выпускников музыкальных школ, выбирают музыку в качестве своей профессии.
– Многие дети потом навсегда оставляют инструмент потому, что учиться музыке их заставляли родители…
С. Г.: Может быть, и кто-то из наших учеников имеет такое же неприятие. Но поймите, что этим детям именно музыка раскрывает мир общения, становится средством социальной адаптации. Наши дети отличаются от других выпускников школы-интерната для слепых и слабовидящих общительностью, большей развитостью. Они более социально приспособлены. Мы часто общаемся с музыкальными коллективами, состоящими из зрячих детей и, вы знаете, никаких препятствий нет. И мы сами-то часто забываем, что работаем с какими-то особыми детьми. Лично я к ним всегда отношусь очень требовательно, они для меня, как обычные здоровые дети.
– Бытует мнение, что слепые и слабовидящие люди более восприимчивы к музыке, чем зрячие, что у них более развитый слух. Так ли это?
И. В.: Незрячие люди по степени музыкальной одарённости нисколько не отличаются от зрячих. Другое дело, что многие из них имеют обострённый слух. Но отсюда не следует, что они станут настоящими исполнителями.
С. Г.: Это связано со стереотипами, с литературным образом слепого музыканта. Мне многие говорили: «Если они слепые, они прекрасно слышат». Но музыкальный слух – это особое явление. Человек может слышать очень тонко, но в плане музыкального слуха он из тех, кому медведь на ухо наступил. То есть, всё так же, как и у зрячих людей.
– Как правило, музыкальный слух можно развить. Легче ли его развить у незрячих детей за счёт их обостренного обычного слуха?
С. Г.: Нет. Значение имеет желание ребёнка, интерес преподавателя, постоянные и кропотливые занятия.
– Вы много лет ведёте работу с сиротами. Как это складывается?
С. Г.: В интернат сирот свозят со всего Северо-Западного региона, иногда из такой глубинки, где первые их шесть или семь лет жизни вообще никак не занимались. На первых арт-терапевтических занятиях некоторых приходится учить различать право и лево. Нам порой приходится решать и бытовые их проблемы. Не потому, что больше некому, а потому, что они с нами всё время рядом. Много им помогаем и чисто по-человечески, и психологически, и в музыкальном плане. Многие из сирот-выпускников приходят к нам до сих пор потому, что мы старались общаться с ними, как родители.
– Расскажите о концертах, которые дают дети.
А. К.: Мы выступали в самых разных местах, перед детскими и взрослыми аудиториями, вплоть до женской колонии в Саблино. Я помню эту готовность детей в любой момент поехать и выступить на высоком профессиональном уровне. Слушатели всегда очень трепетно воспринимают выступления этих детей потому, что с одной стороны, они относятся к особой категории, но когда они берут в руки инструменты, к ним изменяется отношение.
С. Г.: Наши дети участвовали в фестивалях «День благодарения», «Надежда. Вера. Любовь», во Всероссийском фестивале художественного творчества детей-инвалидов». Наши ученики исполняют и духовную музыку. Мы выступали даже в храмах – например, в церкви Воскресения Христова на Обводном канале.
Справка. У истоков создания музыкальных классов для слепых и слабовидящих детей при Охтинском центре эстетического воспитания в конце 80-х- начале 90-х годов стояли тогдашний директор Охтинского центра эстетического воспитания М. Мазур и директор школы-интерната для слепых и слабовидящих детей В. Мезрин. Центр взял на себя организацию учебного процесса, обеспечение педагогическими кадрами, а школа-интернат разместила новый его филиал в своих стенах, переоборудовав часть помещений. Сегодня в музыкальных классах для слепых и слабовидящих детей учатся 80 детей с глубокими нарушениями зрения. Среди предметов – хоровое пение, классы фортепиано, домры и балалайки, баяна и аккордеона. Нотная грамота Брайля изучается как отдельный предмет.
Выпускники музыкальных классов при Охтинском центре эстетического воспитания получают аттестат государственного образца о среднем музыкальном образовании, в котором к обычным для музыкальной школы предметам добавлен ещё один: нотная грамота Брайля. После окончания этой музыкальной школы ребята могут поступать в высшие музыкальные учебные заведения. Большую роль в развитии школы сыграли и такие люди, как Наталья Борисовна Резник, преподаватель фортепиано и первый завуч музыкальной школы, и Вячеслав Дмитриевич Озеров, председатель Ассоциации родителей детей-инвалидов по зрению.
