Присвоение Бога
«Партия опирается на основу позитивного христианства, то есть национал-социализм. Последний исходит из воли Божией, явленной в немецкой крови. Говорить, что христианство состоит в вере во Христа, Сына Божия, смешно. Настоящее христианство – это партия и немецкий народ, призванный фюрером исполнить истинное и конкретное христианство. В фюрере воплощено новое откровение», – писал в 1937 году министр Германии по делам Церкви Ганс Керрл.
«Когда мне было 16 лет, я поехала в Берлин как медсестра Красного Креста. Там мы принесли клятву, что считаем Гитлера нашим Богом, и подписали обещание больше никогда не ходить в церковь. Церковь и все остальное были только обманом», – вспоминала немецкая медсестра, свидетельница медэкспериментов над узниками концлагерей и сделавшая в Дахау смертельный укол католическому священнику.
Да, в нацистской Германии церкви были открыты, проводились мессы, проходили исповеди, совершалась Евхаристия, но появился «еще один бог – фюрер», сначала тихо, явно лишь для ближнего круга, а потом все более откровенно вытесняющий Христа. И многие фюреру поклонились.
«Осталось лишь совсем немного людей, распознавших сатану именно в облике ангела света, то есть в облике Гитлера, с его притязанием быть вершителем исторической справедливости, посланным Богом», – писал казненный пастор, мученик веры Дитрих Бонхёффер.
Дитрих Бонхёффер: «Истинная борьба сводится просто к страданию с верой»
«Христу, нашему Царю, вечно верны»
За 12 лет нацистского режима в Германии пострадало 12 000 немецких священников и пасторов.
Блаженный Бернхард Лихтенберг проповедовал в окраинных районах Берлина среди польских и итальянских люмпен-пролетариев и вступил в борьбу с нацизмом еще до их прихода к власти в 1933 году. В 1935 году, узнав, что творится в концлагере Эстервеген, он лично отправился на прием к начальнику гестапо Герингу с нотой протеста. В кафедральном соборе Берлина, настоятелем которого он стал, Лихтенберг проводил ежевечерние публичные молитвы о людях, преследуемых нацистами, особенно евреях, для которых организовал общество помощи. Он публично осудил проведение эвтаназии в письме главному врачу рейха.
Лихтенберга арестовали в 1941 году. За обещание не проповедовать во время войны ему обещали свободу. Отец Бернхард ответил: «Если мы, священники, будем молчать, то люди совсем собьются с пути и уже не будут знать, где находятся». Его отправили в Дахау, но, измученный и больной, он умер по дороге.
«Время, проведенное в тюрьме, было исполнено для меня благодатью. Благодарю Бога, что … в последние месяцы мне не пришлось предаваться отчаянию, потому что бывают такие часы, когда и священник испытывает искушение отчаянием», – говорил о. Бернхард.
Австрийский священник отец Гапп на допросе в гестапо прямо ответил, что нацизм с христианством несовместим, а свою веру надо защищать даже ценой жизни. В протоколе дела осужденного на казнь отца Гаппа записано: «Приговоренный к обезглавливанию, спокойный и невозмутимый, он не оказал никакого сопротивления, когда его положили под гильотину».
Австрийского священника Отто Нойрурера гестапо арестовало в 1938-м за то, что он посоветовал девушке не выходить за члена нацистской партии. Его отправили в Дахау, потом в Бухенвальд. Один из узников писал: «Все мы, знавшие его, были тронуты его священнической серьезностью и глубокой верой, характерной для тирольцев. В самых тяжких условиях он оставался деятельным пастором».
Когда лагерное начальство узнало о том, что отец Отто подготовил одного узника к крещению, его связали и подвесили к балке вниз головой. Через два дня агонии он умер.
Францисканская монахиня Мария Реститута из благотворительной организации «Каритас» с 1919 года работала главной хирургической сестрой в Венской больнице. После аншлюса Австрии в больнице возник конфликт между сестрой Марией и директором, членом СС, запрещавшим звать к умирающим священника. Сестра Мария повесила в новом корпусе больницы распятия, чем вызвала гнев врачей-нацистов. Поступил приказ убрать распятия, монахиня не подчинилась. Сестру Марию арестовали прямо в операционной, обвинив в госизмене. В письме своей настоятельнице сестра Мария писала: «Умоляю вас, не держите ни на кого зла, но простите всех от чистого сердца, как и я».
Сидевшая с ней в той же тюрьме коммунистка вспоминала о последней встрече: «В ночь после вынесенного сестре Марии Реституте приговора я сумела с ней попрощаться. Она читала розарий. Встав перед ней на колени, я сказала: „Боже мой, Рестл, вот и пришел твой час«. По ее щекам текли крупные слезы. А потом она мне сказала: „Для Христа я жила, для Христа хочу умереть и умру«».
Одиннадцать монахинь конгрегации Святого Семейства из Назарета были замучены в 1943 году в городе Новогрудок. Сестры опекали приют с начальной школой, которую посещали поляки, православные и татары-мусульмане. В середине 1943 года немцы арестовали 120 жителей города. Настоятельница, сестра Стелла, заявила о готовности сестер пожертвовать собой ради арестованных: «Было бы лучше, чтобы расстреляли нас, а не тех, у которых есть семьи». Вечером этого дня монахинь арестовали гестаповцы и, уведя за три километра от города, расстреляли.
Немецкий генерал до войны защищал евреев, потом стал антифашистом
«Я сделал то, чему меня учили в Церкви, когда я был маленький»
В Италии, в провинции Эмилия-Романья, войска СС разрушили несколько деревень в окрестностях Монтесоле, оскверняя церкви, стреляя в Чаши со Святыми Дарами. Тогда погибли 316 женщин, 216 детей и 142 старика и пять священников. Некоторые женщины были изнасилованы, беременные – замучены.
«В то утро дня святого Михаила, – рассказывала сестра Антоньетта Бенни, монахиня-урсулинка, – отец Убальдо Маркьони совершил особенно трогательную службу в Сан-Мартино и призвал всех готовиться к смерти. В церкви Казальи он застал сотню людей, охваченных паникой, и остался с ними, читая розарий. Тут появились немцы и погнали всех на кладбище. Среди них была бедная женщина с парализованными ногами, она пыталась ползти … ее расстреляли прямо в церкви, на виду у всех. А на кладбище убили остальных».
Отец Альдо Мен был арестован немцами прямо в церкви по обвинению в том, что дал приют евреям и партизанам. Истязаемый, весь в крови, он не переставал ни молиться, ни улыбаться. Ему было 33 года, когда его расстреляли.
Почему она помогала гонимым, 72-летняя Анита Сантаморрони объяснила немцам перед самым расстрелом: «Я помогала им не потому, что они англичане, но потому, что я христианка и они тоже христиане».
47-летний пастух Микеле дель Греко также вынужден был объяснить нацистам, почему он помогал, – они никак не могли понять: «Я умираю потому, что сделал то, чему меня учили в Церкви, когда я был маленьким, – накормил голодных».
В Польше нацисты запретили даже музыку Шопена
Для польской самобытности Церковь имела огромное значение, поэтому нацисты стремились уничтожить в первую очередь духовно-интеллектуальную элиту польского народа – священников и монахов, опасаясь их влияния на людей. В стране закрывались монастыри, храмы, богословские факультеты, семинарии, благотворительные организации, связанные с Церковью. Из многих общественных зданий убирались распятия.
За время оккупации было убито 1923 священника, 580 монахов, 289 монахинь. Всего же во время нацистской оккупации Польша потеряла убитыми и замученными 22% – почти четверть своего населения.
Сестра Мария Вишневская, монахиня ордена святого Винсента де Поля, ухаживала за больными и тайно готовила детей к первому причастию. В 1943 году по обвинению в сотрудничестве с участниками сопротивления, она была арестована гестапо. В тюрьме ее жестоко пытали, вырывали волосы, зубы. Сидевшие с ней в камере женщины слышали, что она читала розарий и пела церковные песнопения. Вскоре сестра Мария была застрелена комендантом тюрьмы.
Польская Церковь во время оккупации организовала подпольную сеть обучения новых священников, в годы войны было подготовлено 1100 человек.
Блаженный Франтишек Джевецкий служил на приходе города Влоцлавека, где был небольшой приют для душевнобольных. Храм и приют стали прибежищем для беженцев. Отец Франтишек ухаживал за ранеными и умирающими. Во время бомбежек подвал приходской церкви стал для всех убежищем:
«Все мы молились. Время от времени я брал Святые Дары и всех благословлял. Это ободряло людей. После полуночи я служил Божественную Литургию, причащал верующих, которые говорили: „Дайте нам, отец, причаститься Господа Иисуса: тогда, если нас убьют или дом рухнет, у нас в сердцах будет Господь Иисус Христос«», – вспоминал о. Франтишек.
О. Франтишека арестовали и вместе с другими священниками повезли в концлагерь. «Во время остановок к нам подходили люди и спрашивали, кого это везут. Конвойные отвечали: „Польских бандитов«. Тогда люди нас проклинали и били палками», – рассказывал о. Франтишек своему земляку в лагере. Позже священник погиб в газовой «перевозке» по дороге в крематорий.
«Надо, чтобы какой-то священник умер за Францию»
После оккупации Франции было арестовано 2800 священников, не выказавших лояльности к гитлеровскому режиму. Многие священники и монахи укрывали у себя в храмах и монастырях евреев, членов Французского сопротивления, беглых заключенных.
В Бордо иезуит Луи де Жабрен, до войны опекавший циркачей, бродяг и проституток, помогал заключенным бежать. Его арестовали в 1943 году и депортировали в Бухенвальд, где он и умер.
Парижского священника Франсуа Бассе предупредили, что за ним придут из гестапо, и у него была минута, чтобы скрыться. Он сказал: «Надо, чтобы какой-то священник умер за Францию». Депортированный в лагерь Маутхаузен, он умер там в 1943 году.
Отец Франсуа Марти после отбывания в концлагере в Восточной Пруссии вернулся в свой родной Лион и опять стал служить священником при тюрьме. Он помогал заключенным партизанам, поддерживал связь между узниками и подпольем, способствовал побегам. Был арестован Гестапо и расстрелян.
«Да, в этих местах должен был быть священник»
Заключение в концлагере при постоянном длительном голоде, холоде, унижении, побоях, страхе быть умученным и убитым в любую минуту, изнурительных работах, имело свои страшные особенности.
Цель системы медленного уничтожения была в том, чтобы человек потерял свою душу, сам отдал ее отчаянию, злобе, хуле на Бога, проклял свою жизнь.
Об этом вспоминал итальянский священник Роберто Анджели, когда находился в лагере Маутхаузен:
«Смертность в лагере ужасно увеличилась. Мне тоже становилось все хуже и хуже. Мозг, самое главное, мозг уже не работал: я чувствовал себя медлительным, вялым. Я становился эгоистичным и жалким, реагировал только на позывы голода. Я даже ссорился с некоторыми заключенными, потому что, когда резали хлеб, мне казалось, что мой кусочек был чуть-чуть меньше других.
В цеху я чувствовал, что испытываю зависть и жадность при виде того, как один мастер бросил отцу Паоло яблоко… Значит, нацистам удался их дьявольский замысел разрушить мою личность, довести до состояния грязного голодного скота?
Я работал за моим верстаком, думал об этом и молил Господа не допустить, чтобы во мне погас Его свет…».
Спасала молитва, рожденная из состояния абсолютного собственного бессилия.
«Если тебя застанут за молитвой или узнают, что ты священник, скорее всего, отправят умирать в каменоломню, – вспоминал отец Роберто. – Однако по воскресеньям, после обеда, когда нас освобождали от работ, я шел в барак Мариана, куда собирались и другие семинаристы. Забравшись на нары, мы читали в неизвестно как попавшем сюда служебнике святые слова Евхаристических молитв.
Как же прекрасна Литургия! Пожалуй, я никогда не ценил ее так, когда читал ее вполголоса, на соломенном тюфяке, не имея ни хлеба, ни вина для пресуществления, но мы чувствовали присутствие Божие, которое переполняло наши души, развязывало узел отчаяния и давало силу жить и страдать, улыбаясь.
Было полезно, может быть, необходимо, чтобы в этих местах ужаса и смерти были священники… Мы не служили мессу. Но утром, на поверке, когда на лагерном плацу двадцать тысяч страждущих людей начинало свой день, полный невыразимых мучений, мы были там, чтобы выполнять свой долг:
этот кишащий людьми лагерь был как большой дискос, более драгоценный, чем все золотые дискосы наших церквей. Он был, словно жертвенная чаша, наполненная страданиями мира, и мы поднимали ее к небу, моля о милости, прощении и мире.
Да, в этих местах должен был быть священник. Он должен был собрать все эти бесконечные скорби и принести их Богу.
<…> Среди католических священников всех стран, протестанских пасторов, православных священников, – без полномочий, без золотых риз, без привилегий, – страдающих от голода и холода, измученных вшами и страхом, не имеющих никакого иного достоинства, кроме этого невидимого достоинства священства, мы научились открывать сущность жизни и веры».
В статье использованы материалы книги Андреа Риккарди «Век мученичества. Христиане двадцатого столетия», Москва, 2018, из-во «Познание»
