Перевод статьи Кэрри Иган — капеллана хосписа в Массачусетте и автора книги «Рассказ паломника о любви, горе и духовном обновлении на пути в Камино де Сантьяго».
Мне было 26 лет, я была студенткой духовной семинарии и приступила к практике в онкологической больнице. Я только начала изучать, что именно входило в обязанности больничного капеллана, когда профессор колледжа спросил меня, чем я в основном занимаюсь.
— Беседую с пациентами, — ответила я.
— Беседуете с пациентами? Интересно, о чем люди, которые тяжело больны, говорят на пороге смерти с капелланом-практикантом? — спросил он.
До его вопроса я никогда специально об этом не размышляла.
— Да как вам сказать…— я задумалась, — Чаще всего мы говорим об их семьях.
— А о Боге вы говорите?
— Хм. Обычно нет.
— А о религии?
— Не часто.
— О смысле жизни?
— Иногда.
— А как насчет молитвы? Вы молитесь с ними? Совершаете обряды?
— Ну… — я была в замешательстве, — Иногда. Но, как правило, нет.
— Значит, вы просто идете к умирающим для того, чтобы поговорить с ними про их семьи? — насмешливо переспросил профессор.
— Говорят в основном они. Я по большей части слушаю.
— Нда. — профессор откинулся на спинку стула.
Через неделю во время одной из лекций в заполненной до предела аудитории профессор стал рассказывать историю о том, как он однажды встретил студентку, которая работала капелланом в больнице.
— И я спросил ее: «Что именно вы делаете в качестве капеллана?» А она отвечает: «Беседую с людьми об их семьях, — профессор многозначительно помолчал, — «вот таким образом студентка понимала веру! Такова глубина ее духовной жизни. Беседы о семье!»
Студенты смеялись над моей несерьезностью и отсутствием глубины. Профессор вдохновенно продолжал.
— И я подумал, — здесь его пафос достиг своего пика, — что если мне когда-нибудь придется заболеть и лежать в больнице, последний человек, которого я хотел бы видеть, будучи на пороге смерти, это капеллан, студентка Гарвардской духовной семинарии, которая хочет поговорить со мной о моей семье».
Я замерла от стыда. В то же время я думала, что если бы я была настоящим капелланом, я бы лучше знала, как разговаривать с больными о духовных вопросах. Может быть, если бы к умирающим приходила не я, а хороший, опытный капеллан, они бы стали говорить с ним о Боге.
С тех пор прошло 13 лет. Я капеллан хосписа. Я посещаю умирающих у них дома, в больницах, в домах сестринского ухода. И если вы спросите меня опять, о чем говорят умирающие с капелланом, то я без стеснения и сомнения скажу то же самое: чаще всего они говорят о своих семьях, матерях и отцах, сыновьях и дочерях.
Они говорят о любви, которую им довелось испытать. О том, как любили они сами, о том, как чувствовали себя любимыми. Часто приходится слышать о том, как кто-то ждал любви, но не получил ее, или о том, как любил, но не сумел предложить себя любимому. О любви, не нашедшей выхода, о любви несостоявшейся. О том, как кто-то жаждал полюбить близкого человека, полюбить безусловно, безоговорочно, но почему-то не смог.
Они рассказывают мне, как постепенно научились различать, что есть любовь и что на самом деле любовью не является, хоть и принимает на время ее лик. И в последние мгновения жизни они простирают руки к чему-то или кому-то, скрытому от моего взора, и, хрипя, зовут своих родителей: «мама», «папа», «мать»…
Теперь мне понятно то, чего я не понимала в годы студенчества: люди говорят с капелланом о своих семьях, потому что именно так мы говорим о Боге. Сегодня я смогла бы объяснить это своему профессору. Именно так мы говорим о смысле жизни. Именно так мы говорим о духовной части человеческого бытия.
Мы проживаем свои жизни не в головах, не в рассуждениях о теологических теориях. Мы живем в семьях, в тех, в которых мы родились на свет, в тех, которые мы сами создали, в кругу друзей, который с годами становится для нас семейным кругом. Так мы строим свою жизнь, так мы познаем ее смысл, так мы постигаем свое предназначение. Здесь мы впервые ощущаем себя любимыми и испытываем любовь сами. И здесь, в семье, кто-то, возможно, впервые столкнулся с болью, причиненной любимым существом. И хочется надеяться, что именно в семье многие узнают о том, что любовь сильнее, чем боль быть отверженным.
Именно испытание любовью заставляет нас впервые задаваться самыми главными духовными вопросами, и именно оно предлагает нам ответы на них.
За годы своей службы я видела разные лики любви. Муж, нежно протирающий лицо своей жены влажным полотенцем, осторожно приподнимающий ее затылок над подушкой, потому что сама она слишком слаба. Дочь, кормящая кашей из ложечки мать, которая уже много лет ее не узнает. Жена, подкладывающая подушку под голову своего уже бездыханного мужа, которого служащий похоронного бюро укладывает на носилки.
Смысл жизни мы постигаем не в процессе его обсуждения. Мы не найдем его ни в книгах, ни в лекционных залах, ни даже в церквях, синагогах или мечетях. Мы открываем его для себя через такие вот акты любви.
Если Бог — это любовь, а мы верим в то, что это так, то получается, что мы познаем Бога, познавая любовь. А семья — это первый и, как правило, последний класс в школе любви.
Бывает, что в чьей-то жизни любовь несовершенна, а в чьей-то она полностью отсутствует. В семьях случаются жуткие вещи. Часто, увы, гораздо чаще, чем хотелось бы верить в возможность таких вещей, пациенты рассказывают мне о том, что это такое, когда тот, кого ты любишь, бьет или насилует тебя. Мне рассказывают, каково это — знать, что ты совершенно не нужен своим родителям. Мне рассказывают, что такое быть объектом чьей-то ярости и что такое жить, осознавая, что ты бросил своих детей, что ты сам своим пьянством разрушил семью, что ты не сумел заботиться о близких, которым ты был так нужен. И даже в таких случаях я поражаюсь силе человеческого духа. Даже тот, кто не получил любви в семье своих родителей, знает, что и его должны были любить. Каким-то образом он понимает, что именно отсутствовало, причитавшееся ему в детстве и во взрослой жизни.
Когда любовь несовершенна, когда семья разрушена, есть еще одна важная вещь, которой предстоит научиться: прощение. Духовный труд человеческого бытия состоит в постоянном постижении науки любви и прощения.
Не обязательно говорить о Боге в терминах теологии; на пороге смерти люди почти никогда этого не делают. И это учит нас тому, что лучший путь поведать нашим детям о Боге — любить друг друга всей душой и прощать друг друга от всего сердца, так, как мы сами хотим быть любимыми и прощенными нашими родителями и нашими детьми.
