Наполовину казачка
«Бабушка рассказывала, что они с дедом сначала хотели назвать маму «Альбина». Но, увидев, как она беспрестанно вертится в колыбели, поняли, что она — настоящая ЮЛА! Так она и стала Юлей. Ее девичья фамилия — Тараповская. Мой дедушка был донским казаком со всеми положительными и отрицательными качествами. И это на характер мамы очень сильно повлияло – она была казачкой до мозга костей. Мать ее Лебедева Ольга Николаевна, была из семьи земских врачей, родилась в городе Бологое, что между Москвой и Питером. Сама мама родилась уже в Ленинграде.
С 1946 по 1948 годы ее семья жила в Восточном Берлине — мой дед служил в Группе советских войск в Германии. В детстве мама говорила по-немецки лучше, чем по-русски. Но когда они вернулись в СССР, она и мой дядя вскоре забыли немецкий язык. Во время игры в прятки в питерских дворах, они по-немецки подсказывали друг другу, кто и где спрятался. За это местные ребята стали злобно дразнить их «фашистами». Из-за этого невольного стимула немецкий язык быстро ушел. До смерти мама говорила по-немецки слабо, хотя и жила в Берлине. <…>
Единственная политическая
После первого ареста Юлию Вознесенскую приговорили к пяти годам ссылки, по статье 190 часть 1 УК РСФСР — «Распространение злостных клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Мама со смехом вспоминала, что когда она входила в новую общую камеру, и бывалые зечки спрашивали ее про статью, а она скороговоркой ее называла, то умудренные жизнью уголовницы вздыхали:
— За правду, значит….
<…> Однажды во время свидания мы с братом увидели на лбу мамы огромный шрам. Она пояснила.
— Лагерь ведь — уголовный, я здесь — единственная политическая. Мы повздорили с одной из криминальных, она пообещала отомстить. Еще кричала: «Она — политическая! Если ее зарезать, то мне еще срок сократят»! Вот выгоняют нас в лес, на обрубку сучьев — женщины часто выполняли эту работу. Во время перерыва я я пошла к бочке с водой — умыться. Наклонилась над бочкой и увидела, как что-то блеснуло. Подняла голову, и во время: нож в шею шел. Из-за того, что голову подняла, нож лишь по лбу прошел. Другие заключенные скрутили неумелую злодейку, мне стянули рану повязками. Вот — шрам остался…
Впоследствии шрам этот полностью затянулся — ни следа!
По инфаркту на следователя
По окончании срока Юлия Вознесенская вернулась в Ленинград. Ее отказывались прописывать. Приближалась олимпиада 1980 года, перед властями стояла задача — очистить города, где проходили Олимпийские игры, от антисоветских элементов. Маму вызывали в КГБ и настойчиво предлагали уехать. Она отказывалась. Но гебисты надавили через детей. Меня исключили из училища с формулировкой: «в связи с переменой места жительства». Одновременно призвали в армию. Пришлось прятаться.
Мама поняла, что долго это продолжаться не может, и согласилась на эмиграцию. Мы попросили политического убежища в ФРГ.
Уже в Берлине, в трапезной русской церкви, я рассказывал священнику о былых маминых делах. — Характер у мамы боевой. Она даже следователя КГБ на допросах до инфаркта довела. Я не заметил, что мама стоит у меня за спиной. — Сынок, что ты здесь про маму такое рассказываешь? Я обернулся. — Мама, но ты ведь и вправду следователя КГБ до инфаркта довела.
Мама засмеялась. — Одного?! Двоих!
Патриотка
Мама была известной антисоветчицей, за это и сидела. За это нас и выслали из СССР. Но она была русской патриоткой. Она была настоящей белой. Даже монархисткой. Именно поэтому она поддерживала Путина. Еще смеялась: «Никогда бы не поверила прежде, если бы мне сказали, что буду поддерживать офицера КГБ! Но Путин – державник, а сейчас это главное для России». Когда мама работала на радио «Свобода» она часто спорила с украинским сепаратистом Малинковичем, в шутку называя его «вареник», а Малинкович ее в ответ называл «пельмень».
В последние годы мы с ней часто говорили об Украине, мама переживала из-за всего, что там происходит. Ведь для нее это – часть России, причем – ее первая часть, Русь ведь с Киева началась.
Мама все время кому-нибудь помогала. Например, в Санкт-Петербурге она постоянно подкармливала целую группу старушек, и все время сетовала: « Умирают мои бабушки одна за другой»….
Когда ее книги приобрели популярность, многие упрекали ее за то, что она не купила себе дом. Мама отмахивалась, считая, что помогать нужно живым людям. У нее и собственной квартиры до смерти не было, в съемной жила.
Мама-воспитательница
Как могла казачка воспитывать детей? Если мы хулиганничали, то она мокрой тряпкой била нас. Воспитывала своих детей она жестко. <…> Один раз, когда мы с братом подрались, мама просто посадила нас обоих на высокий шкаф: «Сидите, пока не поумнеете»! Спрыгнуть было страшно. Так и сидели, пока мама не успокоилась.
Что касается кухни, то здесь у мамы подход был творческий. Помню, как на мое тринадцатилетние мама купила в охотничьем магазине настоящего тетерева: мои друзья были в восторге! Хвост этого тетерева я потом использовал для изготовления «рыцарского шлема» для наших бесконечных игр с друзьями. В другой раз, в пост, мама весь день трудилась на кухне, чтобы подготовить роскошный стол для гостей. Все были несказанно удивлены, когда она сказала, что все, что они ели, было постным!
Но все это было лишь тогда, когда у мамы было настроение. Когда она была занята, она могла просто бросить: «Посмотри что-нибудь в холодильнике». Или: «Денег нет, ешь что дают».
Еще мама была заядлый садовод. Она вообще очень любила природу. Могла часами возиться в саду. <…> Она все время находила какие-то новые растения, занималась траволечением. Учила меня. Она могла на полдня уйти в лес: по грибы, по ягоды. Со знанием дела варила варенье из лесных и садовых ягод. Помню, как она рискнула и сварила варенье из лепестков шиповника, заросли которого росли под горой, на которой стоит эта деревня. Варенье получилось ароматным, но сами лепестки – ботва-ботвой.
Последнее
Когда ей поставили диагноз — рак, она поначалу пыталась скрывать это от близких, чтобы не травмировать их. Но шила в мешке не утаишь. Первая операция, затем — метастазы. За два года болезни операций было три.
Мама знала, что умирает, поэтому тщательно подготовилась к смерти. Она сама купила себе место на православном кладбище в Тегеле, в Берлине. Сама заказала и утвердила надгробный крест, написала завещание и оставила последние распоряжения.
Из книги Андрея Окулова «Моя мама Юлия Вознесенская»
Фото из архива автора
