История Светланы Телицыной, владельца собаки-поводыря, руководителя клуба «Мудрый пес», обладателя звания «Лучший тандем 2020 года» конкурса Best Russian Dog, о том, как она потеряла зрение и нашла четвероногого друга
Дворовых собак я обожала с детства
– Собак я любила всегда. Но держать ее дома никогда не удавалось. Я из семьи военнослужащего, мы часто переезжали, жили на служебных квартирах. Я просто притаскивала дворовых собак домой и мыла их в ванной, пока родителей не было дома. Папа потом очень удивлялся: «Откуда в ванной блохи?!»
С дворовыми собаками я дружила, глубоко и сердечно: варила овсянку, на скопленные деньги покупала тушенку, размешивала и в бидончике выносила во двор – кормить. Откуда брала деньги? Родители давали на мороженое. Бутылки сдавала.
Мама знала об этом: она очень внимательная. А кроме того, когда я выходила во двор, ко мне бежали хвостатые и ушастые со всех закоулков. Они же очень благодарные!
Я не боялась их совсем. Стоит где-то заскулить собаке – я бежала посмотреть, что с ней случилось. Я могла спокойно взять лапку у скулящей дворовой собаки и вынуть из нее стекло, потом обработать и дать ей в утешение какой-нибудь кусок колбаски.
Даже в чужом дворе меня находили Джимми, Ася, Чип, Лорд… Это были мои дворовые лохматые друзья. Мне с ними было легко. Все это закончилось, когда началась моя болезнь глаз…
Четыре года боли, отчаяния – и слепота
Проблемы со зрением у меня начались в 1996 году. Мне было 12 лет. Врачи сейчас пишут в моем анамнезе: «Этимология заболевания неизвестна». Но одно из исследований показало, что это осложнение после гриппа. Вдруг стали лопаться сосуды в глазах, перед глазами будто появлялись темные пятнышки. Начало расти глазное давление, появилась боль. Обследования показали неоваскулярную глаукому, для подросткового возраста очень неожиданный диагноз.
Я по нескольку месяцев проводила в больницах, начиная с Морозовской в 1996 году, а дальше без остановок вплоть до 1999 года: больница имени Гельмгольца, МОНИКИ, институт Федорова, Краснова… Я целиком изучила географию офтальмологических клиник. Иногда меня выписывали просто на выходные, чтобы моя психика не пострадала. Все это время сопровождалось постоянной болью, порой нестерпимой. Операции, операции, операции…
Меня оперировали лучшие российские специалисты микрохирургии глаза. Но все закончилось полной слепотой на оба глаза.
В Институте Федорова очередной светило обследовал меня и сказал: «В ваших глазах можно копаться бесконечно. Но результат будет нулевой. Подумайте – что именно вам надо». И закончились слезы, растянутые на несколько лет. Родители всю мощь своей любви, которой они хотели спасти меня от слепоты, направили на мою социальную адаптацию.
«Доченька, не плачь, я буду твоими глазами!»
Если вы видите стильного, бодрого, жизнерадостного инвалида, у него, скорее всего, хороший тыл. Родители, друзья, наставники, волонтеры… Это они создали для него островок в этом абсолютно не адаптированном для инвалидов мире. Про себя я это могу сказать совершенно точно. Я как кандидат в президенты, за которым целый штаб. Я – это обложка, плод трудов, любви, работы моих близких и родных: мамы, папы, брата, жены брата. В одиночку инвалиду не справиться!
Лет в 15 было особенно тяжело. Гормоны – природные и лекарственные. Разрыв социальных связей: из обычной школы я перешла в школу для слепых и слабовидящих. Мне предстояло принять, что теперь мой мир – это мир слепых. Хорошо помню, как смотрела невидящими уже глазами вниз с балкона и думала «А зачем мне жить?»… Еще в 12 лет ты прыгал, бегал и скакал. В 13 лет ты видел хотя бы одним глазом. В 14 – ты видел хотя бы смутно. А к 15 годам не видишь собственную руку…
Меня спасла семья. Мой старший брат заметил во мне изменения. Слишком задумчивая, слишком унылая, залипает на балконе… Он сказал маме: «Со Светкой что-то не то».
Они начали пристально наблюдать за мной, старались не оставлять наедине с самой с собой. Сначала меня это очень раздражало: где я – там и они. Я на балкон – они тут же здесь начинают цветочки поливать…
Технические средства адаптации – телефоны, компьютеры – были нам тогда недоступны.
Но мама и папа читали мне вслух книги, учебники, занимались со мной. Родители мне всегда говорили: «Слепой – это не значит тупой. Это просто другая форма жизни. Ты будешь жить полноценной жизнью!» И они сделали все, чтобы моя жизнь была полноценной.
В моей школе для слабовидящих были тусовки зрячих и тусовки незрячих. Однажды мы с одноклассниками поехали на экскурсию. А дальше «зрячие» – те, кто передвигался самостоятельно, – собрались и отправились в Лужники на праздник мороженого. А я пошла с мамой за руку домой. Я шла и плакала: праздник жизни не для меня. Жизнь проходит там, за твоей спиной. Больше 20 лет прошло с того момента.
Но я помню, как моя мама своими словами повернула всю мою жизнь. Как она сказала мне тогда: «Доченька, не плачь! Поехали, я буду твоими глазами. Я не могу вынуть свои глазки и поделиться с тобой. Но я буду везде, где ты хочешь». И она повезла меня, плачущую, на этот праздник.
Я ходила там с мамой, ела мороженое, потихоньку растворяя свою обиду на жизнь…
Есть такие подвиги, за которые дают медали: вытащил из огня, спас из-под грузовика… А есть такие невидимые материнские подвиги: да, вытащила из-под грузовика собственных мыслей.
Мама в итоге ушла с работы, папа стал работать за пятерых, брат тоже рано пошел на подработки. И даже жена брата – когда он потом женился – всегда заботилась обо мне. У моих родных любовь – точно глагол! Я закончила школу с медалью, Московскую Государственную Юридическую Академию с красным дипломом, 11 лет проработала в юридической компании. Я замужем. Я занимаюсь плаванием и прыгаю с парашютом. Я живу полноценной жизнью. Но мне ее подарила моя семья.
Елена Орочко, директор Учебно-кинологического центра «Собаки-помощники инвалидов:
– Чтобы вырастить собаку-поводыря, сначала мы покупаем щенка приблизительно в возрасте 3 месяцев и до года отдаем в волонтерскую семью, где он просто должен расти в любви и заботе.
Раз в неделю к ним приезжает наш куратор, смотрит на поведение щенка в разных ситуациях дома и на улице. Щенок проходит отбор на нескольких уровнях: на стадии выбора; на стадии воспитания в волонтерской семье; в ходе дрессировки в нашем учебном центре.
Собака может не пройти отбор на любом этапе. Например, если выяснится, что она с недоверием относится к незнакомым людям. Или боится резких звуков (выхлопов машин, салютов, грозы), высоты, лестниц, неустойчивых поверхностей. Конечно, щенок может проявлять осторожность. Но одно дело – осторожность, которую он быстро преодолеет, а другое дело – страх, который не пройдет и помешает работать.
Какая-то часть щенков и молодых собак не становится поводырями, их мы устраиваем в обычные семьи, там, где эти черты не имеют такого значения. Если мы видим у щенка непреодолимые недостатки, то на каком-то этапе предлагаем волонтерам оставить его у себя. Иногда семьи соглашаются и даже радуются этому. А некоторые находят возможность и оставить этого, и взять следующего на воспитание.
С собакой поводырем меняется все!
Честер появился у меня два года назад. С собакой-поводырем меняется все! Представляете: у меня было две точки опоры, а стало шесть. Какая это устойчивость и координация движений!
Когда ты идешь один, тебя как незрячую практически не видят, особенно если ты хорошо одета, с макияжем и без трости. Тебя не пропустят и не уступят место. А когда вы – команда, вас сложно проигнорировать. С вами вынуждены считаться.
Раньше в метро я не могла даже пробраться к сидениям. А теперь Честер подходит к сидящим и так смотрит им в глаза, еще и бровками поводит, как будто хочет сказать: «Не понимаю, почему ты сидишь?! Мы же уже подошли!». И людям становится стыдно! Они тут же встают. Я часто говорю, что Честер – это мои «глазки на поводке».
Конечно, какое-то время нужно для привыкания, «настройки» жизни с собакой. Пришлось, например, учиться ездить с собакой на эскалаторе. Мне не сразу это удалось. Но мы справились. Куратор кинологического центра всегда был на связи и всегда готов был мне помочь.
Через какое-то время начинаешь чувствовать собаку, как самого себя. По вибрациям его лап, потому что они передаются в шлейку, по повороту его головы я уже понимаю, что Честера что-то смущает впереди и становлюсь более осторожной.
За то время, что я передвигаюсь с Честером, я ни разу не ударилась. А до собаки было разное – однажды мне даже пришлось зашивать лоб: потому что «вошла» в столб на дороге.
Самым неожиданным препятствием на маршруте всегда становятся люди. Особенно люди, уткнувшиеся в сотовый телефон.
Честер привык доверять людям. Но если человек, идущий нам навстречу, не меняет свою траекторию, Честер поднимает панику: «Шеф, шеф! С этим человеком что-то не так!» Он понимает, что нам надо этого человека, как больное животное, обойти. Начинает перегораживать мне дорогу и корпусом подталкивает меня обходить. А если очень надо – встанет поперек.
Буквально вчера я ходила с собакой в магазин и чувствовала кайф каждого шага. Как же это круто – быть именно в той точке Вселенной, где я сейчас нахожусь! Это ощущение полноценности, свободы передвижения. Не слукавлю, если скажу, что сегодня я испытываю только благодарность. К людям, которых я встречала в жизни, к тем, кто воспитал нашего пса, к нему самому.
Мне сейчас кажется, что эта собака просто создана для меня. Но кинологи мне объяснили, что это особенность лабрадора – подстраиваться под хозяина. Он считывает мои эмоции. Он всегда смотрит мне в лицо. Я для него богиня! Стоило завести собаку, чтобы почувствовать себя богиней! (смеется)
Когда он вздрагивает, садится, напряжен или счастлив, виляет «всем Честером», я это чувствую и рукой, и по тем волнам, которые от него исходят. Когда я грущу, он может прийти, положить мне на колени свои игрушки: «Хозяйка, не грусти! Я тебе отдам своего любимого тукана!»
Честера я не просто чувствую. Я его вижу. Это трудно объяснить. Но ведь самое важное глазами не увидишь, только сердцем. Оно так и есть. В таких отношениях я – не слепая.
Елена Орочко, директор Учебно-кинологического центра «Собаки-помощники инвалидов», делится секретами подготовки собак-поводырей:
– Когда я только начинала готовить поводырей, мы занимались исключительно овчарками. Но постепенно их полностью заменили лабрадоры. У лабрадоров много преимуществ: отсутствие агрессии, отсутствие повышенной возбудимости, которая нужна овчарке, чтобы поддерживать свое настороженное состояние. Для поводыря это ни к чему.
Лабрадоры очень добронравные. Для собаки-поводыря важно, с одной стороны, вызывать доверие у окружающих людей, а с другой стороны – самой не проявлять недоверия. Незрячему человеку часто предлагают какую-то помощь, и его собака не должна отпугивать от него людей.
Важно еще и то, что лабрадоры легко переносят перемены. Обычная собака, как правило, с щенячьего возраста живет в одной и той же семье, у одних и тех же хозяев. А мы приобретаем щенка у заводчика, поселяем на несколько месяцев в волонтерскую семью, потом она живет и тренируется в нашем учебном центре, где ее временным хозяином становится дрессировщик. И только после этого собака попадает к незрячему человеку.
Для большинства лабрадоров передача в промежуточные семьи не становится травмирующей, не угнетает их. Они с удовольствием знакомятся с новыми людьми. Конечно, собака помнит своих хозяев, радуется, когда волонтеры, у которых она прожила несколько месяцев, приезжают в гости. Но расставание для лабрадора не трагедия. Как правило, переживают люди.
У собаки-поводыря обязательно должен быть выходной
Есть люди, которые берут собаку-поводыря как волшебную палочку, в эксплуатацию. Но как я не могу без него обходиться, так и он не может без меня. Я на него настроена так же, как и он на меня.
Если я чувствую, сидя в метро, что он тревожится, я стараюсь проверить. Вдруг ему неудобно? Или его задевает соседская сумка? Я всегда беру ему с собой воду (для таких случаев есть специальная поилка с соской), миску, салфетку, подстилку, если ему придется где-то меня ждать.
Как бы я ни была увлечена, я должна уделить ему время, чтобы он справил свои нужды во время поездки. Я знаю, что после большого количества людей его переполняют эмоции – ему нужно отойти на газон. И это моя ответственность – предложить ему это. Пока он на маршруте – он не может сам отойти.
Я контролирую его физическую и эмоциональную нагрузку.
Я знаю, например, что если мы неделю с ним работали «в поту и в мыле», ему нужно дать выходной.
Устала – не устала, я иду с ним на площадку, играю с пуллером (собачья игрушка в виде резинового кольца), чтобы он просто набегался, напрыгался. Ему нужно снять стресс, сбросить напряжение, а иногда почувствовать себя обычной собакой без поводка и шлейки.
Елена Орочко:
– Бывает, что контакт у незрячего человека с собакой не складывается. Про своих собак-то мы все знаем. А вот тех людей, которые у нас записаны в лист ожидания, – нет. Поэтому мы стараемся узнать о них как можно больше. Последние два года мы ввели в практику предварительные визиты к незрячему.
Во-первых, чтобы понять самого человека. Во-вторых, чтобы ему помочь сформировать представление о том, что такое собака-поводырь. Люди часто не принимают в расчет, что собака не только помощник, она и сама нуждается в уходе и заботе. Ее нужно кормить, с ней нужно гулять. Это постоянная и достаточная обременительная забота.
Когда мы встречаемся с человеком и переходим к доверительному разговору, то можем многое о нем узнать. О его физическом состоянии, условиях жизни, маршрутах. Тогда ему проще подобрать собаку: есть более жизнерадостные, активные собаки, есть более спокойные, есть такие, которые могут охотно и много ходить, есть такие, которые будут хорошо работать, если этой работы будет немного.
Бывают случаи, когда мы приезжаем и видим, что человек страдает алкогольной зависимостью и живет в таких условиях, куда страшно передать собаку. Тогда мы можем отказать ему.
Мы несем ответственность за эту собаку. Ведь это мы выбрали за нее такую миссию и судьбу. Может, она не хотела быть поводырем, хотела на диване лежать (смеется). Поэтому мы отвечаем за ее дальнейшее существование, в том числе юридически. В том договоре, который мы заключаем с незрячим человеком, передавая ему собаку, написано, что собака остается нашей собственностью. Мы передаем ее в пользование на всю жизнь. Но в конечном счете можем забрать, если условия ее содержания окажутся неподходящими. Такие случаи были. Но они были неконфликтные. Человек сам понимал, что не справляется с этой задачей и по обоюдному соглашению мы забирали собаку.
Конечно, мы держим связь со всеми владельцами наших собак. А их сейчас около 150. У нас есть специальная карта, на которой мы флажочками отмечаем их «места обитания». Вот видите: две наши собаки живут в Калининграде, одна – на Сахалине. Так что смело можно сказать: география распространения наших собак раскинулась от запада до востока нашей страны.
А собачку оставьте при входе…
Самое тяжелое для нас – услышать: «Оставьте, пожалуйста, свою собаку при входе». Честеру принципиально важно иметь со мной физический контакт. Он как большая нянька, потерявшая свое дитя, начинает нервничать, тревожиться, метаться, как тигр в клетке.
И хотя существует статья 15 Федерального закона 181 «О социальной защите инвалидов», по которой моя собака-проводник имеет право находиться со мной в общественных местах, никто и никогда еще не пропустил нас сразу, без боя. Даже при наличии паспорта собаки-поводыря, который я всегда ношу с собой. Даже при разъяснении моих гражданских прав, ссылок на закон. Охранники просто разводят руками: «Но это же все равно собака».
Ситуацию неприятия собак-поводырей в нашем обществе и непонимания их значения хорошо иллюстрирует недавний факт: Бориса Вишнякова, руководителя Школы картинга «Слепые гонки», пригласили в качестве мотиватора на конференцию, посвященную Олимпиаде «Я – профессионал». Но предупредили, что с собакой-поводырем в МГУ, где проходила конференция, его не пустят. От участия в конференции он отказался.
А иногда доходит и до скандалов. В поликлинику, например, куда я пришла с Честером за справкой, пришлось вызывать полицию. Доводы медсестры были незамысловатые: «Ты шла в поликлинику, зачем ты сюда потащила собаку…» Так это мое техническое средство реабилитации! По закону я как инвалид первой группы имею право на ТСР в виде собаки-поводыря.
Я хочу жить обычной полноценной жизнью: ходить в магазины, в банк, на почту, в салон красоты. У меня есть друзья, с которыми я хотела бы встречаться в кафе. Я очень люблю музеи и хочу получать такую же энергию радости от искусства, как и другие люди. Как это донести до охранников музеев, администраторов кафе, которые всегда болезненно воспринимают мою собаку? Как источник грязи и инфекции. Да от людей иногда больше грязи…
У меня всегда есть с собой салфетки. При входе в общественное заведение я снимаю с собаки комбинезон и резиновые тапочки (если погода плохая), салфетками вытираю лапки и хвостик.
У него всегда подрезаны когти. Потому что я слежу за ним, ухаживаю, вожу на груминг. Почему мы не можем с ним стать такими же посетителями?
Но все же, надо сказать, ситуация меняется. Да. Во всех ближайших магазинах мне пришлось познакомиться с администраторами. Зато теперь они знают нас в лицо. И для них собака-проводник в магазине стала нормой. Я с Честером теперь для них данность. И тогда по волшебству меняется окружающее пространство. Уже и покупатели нормально реагируют на собаку. И даже если видят нас где-то на улице или в других магазинах, нам улыбаются, с нами здороваются.
Даже охранники передают друг другу: «Да это же собака-проводник, ты что, не знаешь?! Им можно!»
«Ой, прямо расстаться не могут с собакой, даже в магазин прутся…»
Идеальное отношение к незрячему с собакой – доброжелательно-нейтральное. Можешь помочь – подойди и спроси, чем помочь. Не можешь – не лезь, лучше пройди мимо.
Не надо комментариев типа: «Ой-ой-ой, бедненькая, несчастненькая, что ж ты пошла в магазин с собакой, неужели у тебя никого нету…» или «Вот поперлися в магазин, чего это вам дома не сидится, заказали бы в интернете, вам бы все домой принесли…» или «Ой, прямо расстаться не могут с собакой, даже в магазин прутся…».
Неуважение к инвалидам проявляется очень часто и неосознанно, иногда, например, люди считают возможным говорить обо мне за моей спиной. Вслух. «Ой, глянь, слепая, а прям такая ухоженная».
Сейчас мне легко превращать эти ситуации в шутку. Потому что у меня нет ни обиды, ни агрессии внутри. И я не сожалею больше о том, что потеряла зрение.
Для меня нет разницы между словами «слепой» и «незрячий». Кроту все равно, как его назовут. Главное – как ты к этому относишься. Главного глазами не увидишь. Только сердцем. В этом я уверена. Сейчас меня окружают чудесные люди такой отзывчивости и такой силы духа! Я не знаю, встретила бы я их, увидела бы их, способна была бы увидеть их, если бы я была полноценно зрячим человеком…
А сегодня у меня есть силы не только принять мою слепоту, но и помогать другим людям ее принять. Вместе с незрячей подругой Юлией Пашковой (и, конечно, ее четвероногой Мирой) мы придумали, основали и продолжаем вдохновлять Клуб владельцев собак-поводырей Москвы и Московской области «Мудрый пес». Мы хотим, чтобы в обществе перестали сторониться и бояться нас и наших собак.
