Современная реформа Федеральной службы исполнения наказаний идет вразрез с потребностями Церкви и заключенных, считает отец Константин Кобелев. Тюремным священником он служит более десяти лет, восемь из них – в московском СИЗО №2, более известном как Бутырка. Начало интервью читайте здесь
– Европейский суд по правам человека сообщает о том, что порядка 30% осужденных в России сидят заведомо неправосудно…
– Я не могу сказать, какой процент. Потому что мы смотрим с другой стороны. Бывает, что человек невиновен. Но чаще всего на исповеди в СИЗО можно слышать такое: «Вообще-то меня было, за что посадить. Но посадили не за это».
– А что изменилось за годы вашего тюремного служения?
– Прежде всего изменилось отношение к священнику. Вначале, в 2003 году, когда я только пришёл, ловил на себе настороженные взгляды: а что это у вас, акция какая-то? Вы надолго сюда к нам пришли? Некоторые говорили: «Я не хочу подарков от ваших старух, я их ненавижу!» В основном такие вещи встречались среди воров, уголовников.
А сейчас общение совершенно другое. Во всех камерах есть иконы, книги, все заключенные – с крестиками. Конечно, всё это приходится постоянно пополнять, потому что люди уезжают в колонию, и книги, иконы берут с собой. Мы этому не противимся.
У нас уже несколько лет работает Евангельский кружок, каждое воскресенье проходят занятия – читают Евангелие, обсуждают. В этом году один заключённый, который освободился, Сергей, поступил в Свято-Тихоновский православный университет, будет учиться на катехизатора.
У нас свои алтарники, звонари – целая группа людей, 10-15 человек, которые помогают при храме. Читают «Апостол», «Часы», даже какие-то поучения в то время, когда священник исповедует. Можно и заочно учится, писать контрольные работы.
– Храм в Бутырке посвящен новомученикам. А сколько их всего на сегодняшний день?
– Всего в Русской Православной Церкви канонизировано более 1730 новомучеников, из них про 218 святых мы знаем, что они прошли через Бутырскую тюрьму. На самом деле это число больше. Потому что для многих святых указано: «Был в одном из московских СИЗО», а в каком, не написано. Поскольку в то время было три или четыре изолятора, понятно, что приблизительно 30 процентов этих святых сидели у нас. Поэтому это число больше: начиная с 1918 года через Бутырку прошло очень много святых новомучеников. И поэтому сам храм очень намолен.
Для более чем 70-ти святых мы на средства прихожан Свято-Никольского храма в Бирюлёве уже написали иконы. Они не просто висят на стенах, а мы строим на этом работу с заключенными. Иконописцами для нас разработан проект росписи храма образами новомучеников. Пока для этого нет средств, но проект существует.
Сейчас в церкви недостаточно внимания уделяется новомученикам: перестали выпускать книги, им посвященные; начали выпускать Минеи – издали только пять месяцев, а потом прекратили. Всё это очень прискорбно. Ведь канонизируя их, мы призываем этих святых для служения церкви, и их примеры очень важны сейчас в нашей жизни.
– У нас много лет говорят о реформе судебной системы, регулярно рапортуют о нововведениях. Как, по-вашему, что-то меняется в лучшую сторону?
– Много хорошего сделано, изменяются условия содержания заключенных. Но, к сожалению, реформы проводятся по указке Запада. А меры, которые принимаются, остаются популистскими. Ведь от того, что стены покрасят или пол поменяют, система не изменится. Хотя стены красить тоже надо.
В частности, Запад требует приблизиться к европейским нормам по числу квадратных метров на одного заключённого. Это, конечно, хорошо. Но при этом забывается другая норма – число заключённых на одного сотрудника. Если на Западе в некоторых странах на одного заключенного два сотрудника, то в России на десять заключённых – один. Современная реформа Федеральной службы исполнения наказаний идёт вразрез с потребностями Церкви и интересами заключённых. Потому что она направлена на сокращение штата, и в этом ее главная проблема. Ведь есть такие вещи, которые мы сами сделать не можем: открыть камеру, вывести оттуда людей. Без сотрудника мы вообще зайти туда не можем. А по правилам один сотрудник может вывести только несколько человек. И чем меньше будет сотрудников, тем меньше людей приведут они в храм. Мы служим все чаще, а существенного увеличения числа посетителей храма за год не происходит. Это значит, что просто на каждую службу стали приводить меньшее заключённых.
Реформу надо начинать с сотрудников и воспитателей в СИЗО и тюрьмах. Надо повышать им зарплату, заинтересовывать их… И, конечно, бороться с коррупцией, контролировать их работу.
В последнее время персонал заменяют электронными средствами контроля, ставят видеокамеры. Но видеокамера в храм не приведёт! Поэтому, на мой взгляд, нужно расширять штат воспитателей, которые участвуют в церковном служении и которые никак не могут быть заменены электронными средствами.
Что же касается того, чтобы ввести в штат священников, то я против. Для батюшки быть сотрудником – это минус. А вот катехизаторов – да, это правильная мера. Надо катехизаторскую работу проводить и среди сотрудников – организовывать для них занятия, курсы. Но это трудно: насильно – толку будет мало, а добровольно – они и так перегружены. Значит, надо для этого выделять какое-то свободное время, которое они могут на это потратить. Значит, опять же, надо увеличивать штат, а не сокращать.
– Пенитенциарная система отражает процессы, происходящие в обществе. Если общество больно, это отражается и на исправительных учреждениях. В Иркутской области четыре сотни осужденных, недовольных условиями содержания, вышли на плац и порезали себе руки. И таких примеров очень много…
– В системе исполнения наказаний очень многое зависит от администрации. У нас в Бутырке тоже был случай пять лет назад, когда начальник тюрьмы фактически довёл людей до бунта. Причиной послужили очень жёсткие условия содержания: часто устраивались обыски, заключённых постоянно избивали и так далее. Этот начальник превысил меру человеческого терпения.
– В России смертная казнь не отменена – она приостановлена, действует только мораторий на её применение. Каково ваше отношение к этой проблеме?
– Я единомысленен с отцом Глебом Каледой, который всегда призывал к отмене смертной казни. Он говорил: «Мы расстреливаем не того человека, которого судим». Потому что люди в тюрьме меняются. Мы, тюремные священники, это видим. Может быть, после выхода на свободу человек вновь вернётся к старому, но всё равно какое-то семя в него уже заронено. И мы верим, что когда-то в его жизни это семя прорастёт и сыграет свою роль.
Почему во время следствия человеку необходимо попасть в храм? Потому что душа у него открытая, оголённая, он чувствует благодать Божию. И у человека, который сидит пожизненно, всё равно есть смысл жизни. Если он принимает христианство, он начинает молиться за весь мир. И фактически превращается в недобровольного монаха.
Казалось бы, какой смысл сидеть всю жизнь в тюрьме? А дело в том, что душа его живая, он молится, он нужен Богу как живой человек.
– Как вы думаете, Будет ли когда-нибудь в России праведное правосудие?
– Я считаю, что всё зависит от духовности. Если будет в дальнейшем правильное духовное окормление, со временем ситуация может измениться в лучшую сторону.
Но нужно повышать духовность и судей, и прокуроров. Ведь у нас оправдательных приговоров совершенно нет! Я за всю свою практику, более чем за десять лет, встретился только с ОДНИМ оправдательным приговором: при кассационной жалобе отменили приговор. Но не компенсировали ущерб от этого приговора, а просто дали тот срок, который человек уже отсидел. Вместо одиннадцати лет он отсидел в около двух.
