Вышедший недавно сборник проповедей и лекций протоиерея Александра Шмемана «Вера и Церковь» (М., 2012) – чтение, подходящее не только для Страстной недели и не только для воцерковленных христиан, но и для всех, кто в нерешительности пребывает, по образному выражению Василия Розанова, «около церковных стен».
Радость с сединою на висках
Что только ни становилось объектом нашего анализа в рубрике «Культура» за год ее существования (должен исполниться 10 мая). Ладно бы рождественские кино-топы и подборки фильмов о старости, монография об общественном призрении в царской России или белорусский «православный ералаш» – ноблесс, как говорится, оближ. Понятны также и мистические откровения заокеанского отшельника Терренса Малика, и скандальная версия Апокалипсиса от записного еретика Триера, и заигрывающий с гностицизмом сокуровский «Фауст» – премьеры слишком обсуждаемые и, главное, находящиеся в прямой связи с христианской культурой, чтобы не сказать – рожденные ею и вскормленные. Помимо этих, изучали мы и гораздо более неожиданные артефакты: расшифровки приватных бесед военных Третьего Рейха и обсуждение истоков исламского терроризма, юмористический справочник по метафизике и всяческие научпопы – от воинствующего атеизма Кристофера Хитченса (Царствие ему Небесное) до не менее бескомпромиссного вегетарианства Джонатана Фоера, и многое другое. Среди этого невероятного разнообразия, однако, не встречалось, как ни странно, до сих пор, ни одного произведения о православной жизни. Ни одной книжки или картины, непосредственно посвященной смыслу жизни во Христе, житейскому и философскому, повседневному и, извините за высокопарность, высшему. Но, вероятно, правы утверждающие, что всего дождется тот, кто по-настоящему умеет ждать. Потому что если преданный читатель и мечтал все эти месяцы увидеть здесь благую весть о современном (во всех смыслах слова – современном) православии, то нынче он воистину дождался исполнения мечты.
И дело здесь не в том, что книга, о которой речь, написана живым священником (хотя и это, безусловно, очень важно), а в том, что она написана живым языком. И впечатляет в ней не столько воодушевление самого миссионера-автора, сколько неповторимое его искусство проповеди, умеющей подкрадываться к сердцу незаметно; не назидательность и строгость, привычные в этом жанре и – скажем честно – неизбежные, а то, в какие меткие, нетривиальные, тщательно и терпеливо подбираемые выражения может быть, как выясняется, облачен привычнейший прозелитизм в исполнении блестяще образованного, тонко чувствующего и по-хорошему старорежимного христианина (выпускника сначала русского кадетского корпуса в Версале, затем французского лицея Карно и наконец – Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже). Не каждый день миссионеры и церковные служители оказываются, к радости их паствы, настолько одаренными писателями, как Александр Шмеман, рукоположенный архиепископом Владимиром Тихоницким в 1946 г. и после эмиграции из Франции ставший протопресвитером автокефальной Православной церкви в Америке (не считая многих прочих должностей и званий).
Другая радость этой книги в том, что благодаря широкой образованности, глубине мышления и дару слова тексты Шмемана, как правило, выходят за пределы «литературы для верующих» и потенциально интересны всем, кого волнует тайна пребывания человека на Земле. Обычно, что греха таить, прозелитические речи – хоть и адресованы они неверующим в первую очередь – самых благодарных слушателей традиционно обретают в стане обращенных ранее и, по большому счету, ни в каких увещеваниях не нуждающихся, а в догматических – особенно. Но Шмеман как никто умеет совместить специальное знание с универсальным опытом, а внутреннее содержание с его внешней формой. Поэтому, даже несмотря на то, что некоторые работы из вошедших в книгу были изначально адресованы не просто подготовленной, а профессиональной аудитории (см., например, работу «Литургия и жизнь: христианское образование через литургический опыт», собранную к лету 1974 года из лекций для православных преподавателей), этот сборник можно смело рекомендовать к прочтению не только христианам, но и всем, кто ищет настоящего, живого православия.
Дар для всех и каждого
Интерес к представителю русской эмиграции Александру Дмитриевичу Шмеману (1921 – 1983) особенно возрос на его исторической Родине в 90-е и усилился после публикации в нулевые годы многолетних «Дневников», подтвердивших исторический масштаб личности их автора. Нынешняя 600-страничная «Вера и Церковь» – далеко не первое издание писателя в постсоветской России и на исключительную новизну не претендует, но внимания заслуживает, тем не менее, самого пристального – в силу, прежде всего, емкого подбора текстов, написанных в разное время и отражающих самые разные стороны веры и богослужения.
Чтобы подчеркнуть хронологический и тематический охват, приведем отдельные примеры. Самые ранние произведения книги (например, курс лекций «Богословие и богослужение» и статья «Важное и неважное» из обширного цикла «Церковь в мире») датированы 1949-м годом. Еще одна работа – «За Жизнь Мира», написанная по просьбе Национальной Христианской Студенческой Федерации с целью объяснить «подлинное отношение православия к миру», была издана в еще 1963 году в Нью-Йорке и переведена на русский, ввиду «участившихся просьб», лишь перед самой кончиной писателя в 1983 году. Некоторые тексты (в частности, принадлежащие к знаменитым «Беседам», с которых книга начинается) были опубликованы лишь посмертно. И все они, включая публицистические выступления, сохраняют удивительную актуальность даже через тридцать лет после смерти автора. И спустя двадцатилетие – спустя мирное прекращение холодной войны и распад бывшего коммунистического лагеря, неутомимого источника антиклерикальной пропаганды.
Между землей и небом
Первую часть, обширный цикл «Беседы», автор начинает с базовых вопросов человеческой жизни: что значит верить в Бога? Кто верит и в какого Бога? и т.д. Возникающие по пути проблемы не заставляют Шмемана, завидя их, прятаться за общие слова и отговорки: «Религия возникла вместе с человеком и коренным образом отличает человека от животного» (с. 123), а значит, «вера, по утверждению христианства, есть Божий дар («Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (Ин. 6:44))» и «всечеловеческое достояние».
Но именно в непонимании природы этого Божьего дара и этого всечеловеческого достояния – корень пресловутого «непрекращающегося спора» (с. 43) с атеистами. Шмеман подробнейшим образом изучает этот спор, давно уже переросший, по его убеждению, в «новую религиозную войну» (с. 65), объявленную в XX веке не только коммунистами, но и рядом ученых, а также – last, but not least – буржуазными философами и идеологами. Шмеман понимал свою эпоху как эпоху тотальной войны с религией, и едва ли крах Советского Союза протоиерей, долгие годы проработавший на радио «Свобода», воспринял бы как воцарившееся перемирие. Даже если после упразднения Советского Союза, которого наш автор не застал, всемирное значение коммунистической пропаганды заметно упало, остальные оппоненты – насколько им хватило сил – подхватили выпадающее знамя материалистического миропонимания и продолжают нападать со всех сторон на христианство и на религиозное сознание как таковое.
Причина этого конфликта, по мнению Шмемана, таится в корне нынешней цивилиации, которая отвергла «с самого начала – и сознательно! – всякое объяснение мiра [Шмеман предпочитает писать это слово согласно старой орфографии, – Н.П.] и человека сверху и в этом смысле вынесла веру за скобки» (с. 127), логично отказавшись, как мы видим, и от услуг метафизики. Это «чудовищный парадокс» нашей окружаюшей реальности – именовать «прогрессом» и «освобождением» сведение всего вокруг «к животным процессам» (там же). Попутно вера преподносится как нечто вроде «лженауки», меж тем как «верующий – не просто тот, кто верит в существование непостижимого Бога, но тот, кто в мiре и людях, в самой ткани жизни видит и ощущает присутствие и действие света и любви, которые он называет божественными» (с. 109).
На Западном фронте
Оценить успехи автора, а заодно и протяженность фронта, уходящего за горизонт, предоставим читателю, в качестве же примеров приведем лишь две «горячих точки».
Первая: что бы ни говорили оппоненты, вера (как на разные лады доказывает Шмеман) противостоит не научному, а лженаучному мышлению; не науке, а вульгарным спекуляциям от ее имени. Недавно, обсуждая книгу «Бог после Дарвина», мы с вами убедились в том, что даже честный и последовательный дарвинизм не враждебен ни так называемому креационизму, ни концепции «разумному замысла», ни прочим постулатам Единобожия. Не ведая о младшем соотечественнике Джоне Хоте, Александр Шмеман методично вывел близкие или аналогичные доказательства, единой силой логики и здравого смысла, без поддержки «с воздуха» новейших генетических открытий и тому подобного авторитетного вмешательства.
Вторая: об упомянутых догматах, «сковывающих», если верить атеистам, «свободу человека» (с. 50). Шмеман убедительно доказывает, что вера, собственно, и представляет собой именно искомое освобождение от любого ложного абсолютизма, потому что человек «неверующий – образ самой страшной трагедии человечества – трагедии разочарования, маловерия и скепсиса» (104).
Наша служба
Как уже догадался читатель, в цикле «Беседы», сосредоточенном на вызовах, которые приходится учитывать сегодняшним христианам, автор обращается прежде всего к тем, кто очутился в эпицентре этой битвы, – к сомневающимся и колеблющимся людям, ко всем, чьи души и поставлены на кон в этой схватке. Эта половина книги – территория, условно, «Веры», в то время как ее последующая часть (в которую вошли циклы статей «Церковь в мире», «Богословие и Богослужение», «За жизнь мира» и «Литургия и жизнь») скорее принадлежат и к первому, и ко второму (или только ко второму) существительному в заголовке книги – к Церкви.
Александр Шмеман убежден, что ни в чем «Православная вера» и «истинно христианская жизнь» не выражена настолько полно, как в практическом богослужении. «В органической связи Церкви и Ее системы образования мы находим принцип религиозного обучения, свойственный лишь Православию» (с. 254). К сожалению, добавляет Шмеман, мы еще далеки от полного применения и выполнения этого принципа – несмотря на то, что проницательные наблюдатели из других конфессий (среди которых католик Оливье Руссо) точно понимают, что «Восточная Церковь есть церковь литургическая par excellence» (c. 519).
Точно так же до сих пор не занимает должного места богословие, в наше время не интересное никому, кроме самих богословов. Вопреки теперешнему, чуть ли не всеобщему пренебрежению теологией, Шмеман убежден, что без развитого богословия не бывает христианства и именно «теперь, когда жизнь зовет к практическим делам… нужен возврат к прежнему богословию» (с. 455). Однако чтобы возвращение состоялось, надо бы понять, что является объектом христианской теологии. Понять, что «для христиан христианство даже не религия, как это было в понятии римлян, то есть связь человека с Богом; для христиан оно есть живая вера в Иисуса Христа Сына Божия. Когда я говорю, что верую, то я этим утверждаю не новое учение, не новую мораль, не новый принцип. Я утверждаю, что акт этой веры спасителен, и через это утверждаю некое богословие, за которым стоит определенный опыт, ибо только вера знает, кто этот Спаситель» (сс. 457-458).
Когда-то, по словам Тертуллиана, христианами не рождались, а становились: «оглашаемый до присоединения к Церкви должен был пройти период катехизации, то есть приготовления к таинству Крещения. В начале II века в Риме, например, такой подготовительный период длился два года. В то время казалось очевидным, что человек может стать членом Церкви только, когда узнает и усвоит Ее учение, вполне поймет Ее Законы и жизнь» (с. 255).
В наши дни катехизация – необходимое условие конфирмации в Западных Церквях, меж тем как Православная Церковь рассматривает Крещение и Миропомазание в неразрывной связи, не предусматривая послекрещальной катехизации в случае крещения, например, младенца. В результате забывается, что цель религиозного обучения «не просто передача нового знания», а введение в Церковь, ни много ни мало, нового ее члена, нового человека во Христе.
Не гоняясь за количеством в ущерб качеству, возвращая вместо «обязаловки» ту или иную подзабытую процедуру конфирмации (а значит, более сознательный и свободный выбор), мы возвращаем подлинное, глубоко ответственное Православие и очищаем Церковь от случайных, не всегда еще созревших Ее членов. В напоминании о том, что литургия изначально и по замыслу «учительна» и может быть осознана лишь с помощью богослужения, возможно, главное значение проповедей Александра Шмемана.
