Православный портал о благотворительности

Милосердный самарянин. Германия, 1945 г.

Тем, кто искал покоя, вероятно, было трудно, но тем, кто хотел и умел создавать, было раздолье. Запомнилось приветственное сообщение одной из самых юных насельниц Дома, жившей там уже до нас. «Живем как в раю, — сказала она, — едим американские пончики». Это детское сообщение хорошо суммирует необыкновенность времени и обстоятельств

Сегодня, 2 октября, исполняется 5 лет со дня кончины выдающегося деятеля русского Зарубежья, протопресвитера Александра Киселева. Предлагаем вашему вниманию статью о созданном им после Второй мировой войны в Мюнхене Доме «Милосердный самарянин». В работе использованы фрагменты краткого отчета о возникновении и деятельности Дома «Милосердный Самарянин» (Мюнхен, 1947), речи Ольги Раевской-Хьюз «Что мне дал Дом «Милосердного Самарянина»», произнесенной ею на праздновании 50-летия Дома (1995) и других материалов, опубликованных в журнале «Русское возрождение» №81 (памяти прот.Александра) за 2002 г.

Из предисловия прот.Александра к «Краткому отчету», 1947: В предлагаемом отчете о возникновении нашего Дома и его жизни на протяжении первых полутора лет, мы хотим показать не только его деятельность, но главным образом, ту внутреннюю силу, из которой он создавался и рос. Не нашими достижениями мы хотим похвалиться, но воспеть «благодеющего нам Господа», Который невидимо, через наши слабые человеческие силы, дарует Свою помощь. Хотим показать, что возможно сделать с Божией помощью, которая и в немощи человеческой совершается.
В прилагаемом отчете мы описываем события, приводим факты, но не это самое главное. Важно не то, что делалось у нас, а важно то, как оно делалось. Можно сказать больше того — не то важно, что нам удалось сделать, а важно то, что мы хотели, что мы стремились сделать. Для христианского сознания всякое дело важно постольку, поскольку оно является средством для вечного спасения того, кто его делает и того, для кого оно делается.
Самым ценным в жизни нашего Дома был тот момент, когда люди, оставшиеся после войны буквально нищими, не пошли искать в жизни своих личных выгод, а поверили, что начав дело ради помощи ближнему, они получат несравненно больше внутреннего удовлетворения. Не дай нам Господь этой веры, не мог бы создаться наш Дом. Господь — Помощник и Покровитель человеку. Понимать это надлежит в том смысле, что к нашему человеческому дерзанию, началу прилагает Он Свою помощь, которая неизмеримо превосходит все наши старания. Так происходит на земле творчество человеческое.
Самое драгоценное — когда человек ощутит желание, ощутит необходимость служить Богу нераздельно и всецело. Не частичку своей жизни отдавая Богу, а другую оставляя вне Его, но всецело все изгибы и проявления жизни своей представляя лучам Его света.
Страшен симптом современности — распад, секуляризация. Жуткое расчленение атома началось с еще более жуткого расчленения человеческого духа. Этому распадению духа и жизни христианское сознание противополагает целостность, единство, воцерковление жизни. Только живя в Церкви, в ней питая корни своего сознания и мироощущения, человек обретает гармонию внутри себя, познает иерархию ценностей и нераздельно устремляет себя к Богу. Тогда дух Церкви проникает во все поры жизни данного человека, он сам воцерковляется и служит воцерковлению своего ближнего.
Это дивное дыхание Духа Господня было и в стенах нашего Дома. В лучших чаяниях наших мы этого больше всего желали, это было нашим устремлением.
Дело нашего Дома есть прежде всего желание исповедовать нераздельность жизни, и попытка создать нечто на этом утверждении. Наше дело — это движение против общего течения, где Церковь хотя и почтенный, но все же лишь придаток к земным реальностям жизни. Это — стремление подчинить примату Духа и Церкви, насытить этим началом всякое наше дело, стремление воцерковить каждый наш шаг.
Насколько дал нам Господь осуществить все эти мечты — знает только Он один.


Сотрудники Дома «Милосердный Самарянин»


Из речи О.Раевской-Хьюз, 1995: Моя семья попала в Мюнхен в сентябре 1945 г. — мы были вынуждены поспешно уехать из г. Ульма, где мы оказались после конца войны; уехали мы от стремительно нараставшей близости с репатриационной комиссией. Времени на сборы у нас не было, и уехали мы, как говорится, «в чем стояли». Это был канун праздника Рождества Пресвятой Богородицы, и мы отправились в церковь на Salvator Platz и попали к окончанию всенощной. Там мы встретили старых знакомых, которые пригласили нас к себе ночевать. Но они втроем ютились в маленькой комнатке, и долго там оставаться было невозможно.
Кто-то упомянул имя о. Александра Киселева, и что он получил в свое распоряжение дом, и что следует обратиться к нему. И мы отправились на Mauerkircherstrasse.
Здесь начинается целая цепь чего-то нового — первого опыта в моей жизни. Я никогда не видела такого молодого священника, тем более в таком «гражданском» виде и при таком нецерковном занятии. Когда мы нашли о. Александра, он — в самом затрапезном виде — сидел на корточках у стены дома в проезде во двор и починял протекавшую трубу. Они быстро сговорились с моим отцом и, видно, почувствовали взаимное доверие. С этого момента началась наша жизнь в Доме «Милосердного Самарянина» и совместная работа моего отца, доктора Петра Николаевича Раевского с о. Александром. Главным делом моего отца стало заведование медицинской частью, и в первую очередь организация амбулатории при Доме.
Дом «Милосердного Самарянина» был для меня гораздо больше, чем только гимназия. Гимназия была частью — большой, важной и драгоценной, — но только частью того, чем был Дом, так как после первой встречи с о. Александром мы никуда не ушли, а остались в Доме и жили там до отъезда в Америку.
Это было необычное время: неуверенности в будущем, еще очень реальных страхов насильственной репатриации, материальной неустроенности и в то же время замечательной жизни, — жизни без ночных налетов и бомбардировок, жизни, в сравнении с недавним прошлым казавшейся более устойчивой. Вероятно, была в этом и чисто инстинктивная, животная радость выживших. Отчасти благодаря этим совершенно необыкновенным обстоятельствам был необыкновенным и Дом.
Замечательным было то, что все начиналось здесь с самого начала. Вначале, если не ошибаюсь, на Доме даже не было крыши. Во всяком случае, протекал он до первого этажа. Никогда не забуду наш первый ужин в Доме — кислые щи, сваренные в металлической бельевой лохани, а варила их наша знакомая по Праге, Лидия Алексеевна Иордан, дружба с которой не прерывалась до конца ее дней. Тем, кто искал покоя, вероятно, было трудно, но тем, кто хотел и умел создавать, было раздолье. Запомнилось приветственное сообщение одной из самых юных насельниц Дома, жившей там уже до нас. «Живем как в раю, — сказала она, — едим американские пончики». Это детское сообщение хорошо суммирует необыкновенность времени и обстоятельств.


Слева: отец Александр Киселев, основатель и директор Дома «Милосердный Самарянин». Справа: идет починка Дома


Из «Краткого отчета» 1947: В августе 1945 г. священник о. Александр Киселев получил от квартирной комиссии города Мюнхена полуразрушенный дом. Верхние этажи этого дома сгорели, нижние этажи были завалены битым кирпичом, обвалившейся известкой и всяким мусором. Крыша отсутствовала; потолки почти везде обвалились; во всем доме осталась только одна комната, в которой можно было укрыться от дождя; дверей и окон, как правило, не хватало. В общем, дом представлял собой полу развалину. Этот дом раньше принадлежал гитлеровской юношеской организации и по окончании войны автоматически стал «беспризорным».
Создание такого учреждения, которое посвятило бы себя полностью работе с детьми и молодежью, являлось насущной необходимостью, т. к. школ не было и подрастающее поколение было всецело предоставлено самому себе, а пережитое и перевиданное за время войны, многолетнее недостаточное питание, острая нужда, квартирный кризис и всеобщее падение нравов способствовали скорому разложению тех, кто должен прийти к нам на смену.

Отец Александр поставил перед собой задачу помочь русским детям и вырвать их из-под влияния улицы. В активе у него были: полуразрушенный дом, три добровольных помощника и никаких материальных средств.
В первый день занятия нами дома была сделана находка, в которой мы усмотрели чудесную помощь и благословение преп. Серафима Саровского Чудотворца. В одной из комнат при очистительных работах был найден образок св. Серафима Саровского и 200 немецких марок.
Нахождение православной иконки на чужбине, в руинах бывшего партийного немецкого здания в Мюнхене, мы не могли считать случайностью и восприняли как Божие благословение на наше дело, а 200 марок найденных денег были первыми деньгами в нашей нищенской суме.




Из речи О.Раевской-Хьюз, 1995: В Доме с самого начала была церковь. Имя преподобного Серафима, которому она была посвящена, не выбиралось, а было предрешено тем, что в мусоре от разрушенных и обрушившихся верхних этажей была найдена небольшая иконка преподобного Серафима. Церковь была в нижнем этаже, оборудовали ее — приспосабливали для богослужений, как и все в Доме, — своими руками. Для моих родителей это был еще один вариант — в новых условиях — устроения храма: они встретились в 20-е годы на церковной работе, в России, когда вновь открывались храмы, возвращавшиеся из так называемой «живой церкви» под омофор Святейшего Патриарха Тихона. В церкви Дома мама пела в церковном хоре и шила церковные облачения.

Из «Краткого отчета» 1947: Бросая теперь, при составлении отчета, ретроспективный взгляд на пройденный трудный организационный период, мы видим ясно, что Господь не посрамил наши надежды и упования на Его помощь. Чтобы убедить читателя в этой мысли, мы решили подробнее остановиться на описании возникших трудностей и способов их преодоления.
Краткая история нашего «Дома» — многознаменательна именно в религиозном отношении.
Развернутая в хронологической последовательности деятельность нашей организации, неуклонный рост ее в глубину и ширину, свидетельствует о несомненной помощи свыше и наполняет наши сердца благодарной радостью.

Мы счастливы сознанием, что в то время, когда рушатся все принципы устроения общественной жизни без Бога, наш скромный опыт построения Дома «Милосердный Самарянин» на принципах христианской любви оказался столь плодотворным.
Первые наши заботы, были заботы в буквальном смысле слова о крове, т. е. о крыше.
В последних числах сентября мы оказались счастливыми обладателями «бецугшайна» (разрешения на право покупки) на толь и, получивши автомобиль для его перевоза, поехали на склад. Там мы узнали, что в последнюю ночь наш толь был кем-то украден, а другого на складе не было. Постороннему читателю трудно себе представить, что для нас тогда значило потерять толь. Ведь была осень, шли дожди, и у нас всюду протекало, вплоть до первого этажа. Разрушались последние уцелевшие потолки — набухшая водой известка отпадала большими кусками. Где было достать новый толь? Это было почти невозможно в тогдашних условиях. Начались новые недели беготни с утра до вечера по американским офицерам, немецким учреждениям и остаткам разрушенных фабрик и наконец… привезен новый толь. К этому времени вся крыша была уже покрыта досками, на которые должен был быть положен толь. Доски ради экономии были положены не сплошь, а с довольно внушительными интервалами в надежде, что плотный и крепкий толь покроет эти провалы. С большим трудом мы получили гвозди и прибили толь. Он не оправдал наших надежд, и к весне в скромные хоромы 3-го этажа с картонными потолками хлынула вода. Починка крыши была трудной задачей и потребовала много длительных и самоотверженных трудов педагогов, врачей, поэтов и др. «неквалифицированных кровельщиков», не исключая и нашего духовного руководителя. Пока они занимались постройкой крыши, другая группа тружеников хлопотала о домашнем уюте внутри дома.
В первом этаже работы было меньше всего: там только отсутствовали двери и окна и обвалились потолки. В этом этаже устраивались комнаты для временного жилья. Нужно было подумать о самой необходимой обстановке и утвари.

Бытовые условия живущих были трудные. Кроватей не было. Спали на голых досках, подостлав вместо матрацев несколько рядов газет. Но вскоре наши хлопоты о настоящих кроватях увенчались успехом: в одном из лагерей нам дали 10 тройных железных кроватей с тюфяками. За кроватями были получены кастрюли, кружки, тарелки с ложками.
Кухня переехала в подвал — бывшее бомбоубежище — и туда же перекочевала столовая. Здесь все было солидно и прочно и напоминало средневековый замок.
Вопрос с питанием сначала был труден и сложен. Семья наша постепенно разрасталась, а потому борщ делался все жиже, а порция картошки все меньше. Каким «рогом изобилия» показался грузовик, привезший нам однажды подарок от русских людей: мешок гороха, несколько мешков галет и муки, а главное около ста буханок хлеба. Правда, хлеб был в пути больше недели и сверху позеленел, но это обстоятельство, конечно, нас ничуть не смутило. Мы обрезали плесень и ели хлеб. Хлеба можно было есть досыта, как это было хорошо!




Из речи О.Раевской-Хьюз, 1995: Занятия в гимназии начались той же осенью. Вначале было мало учителей и очень мало учеников, но их число росло буквально не по дням, а по часам. Директором гимназии стал энергичнейший Павел Дмитриевич Ильинский, прекрасно справлявшийся с непрестанными переменами в составе преподавателей и учеников. В моей жизни Богенхаузеновская гимназия — четыре учебных года — это был самый продолжительный период в одной школе и самый плодотворный. Здесь у меня наконец появились подруги и друзья, здесь я впервые почувствовала себя частью какой-то общности, которая стала мне своей. Упомяну здесь же летние лагеря. Опять что-то в моей жизни в первый раз. И опять ценный опыт общения.
Навсегда осталась благодарность учителям. Запомнились больше всего не «предметы» и не «уроки», хотя нет сомнения, что в то время это было главным, а то, что как будто не имело прямого отношения к занятиям. Думаю, что это говорит о качестве наших преподавателей — они были педагогами в широком смысле слова, не ограниченными рамками своих предметов. Наши учителя были представителями тех русских педагогов, которые заботились не об узком образовании, а о всестороннем воспитании человека.

Из «Краткого отчета» 1947: Благодаря неуклонной энергии побеждались трудности, казавшиеся непреодолимыми. Дом постепенно восстанавливали, и 10 октября 1945 года в нем открылась русская гимназия, в размере 2 классов.
С этого времени прошло полтора года. Слабое, бедное начинание разрослось в большое православное — русское дело.
Сейчас в Доме работают: гимназия, детский сад, амбулатория, небольшая иконописная мастерская, отдел социальной помощи, отдел внешкольной работы с молодежью, издательство книг духовного содержания и учебников и книжный магазин.
Вот несколько отдельных цифр, иллюстрирующих то, что было сделано за этот год.
Гимназия, которая при открытии имела только 2 класса, насчитывает теперь: 4 класса начальной школы (дети от 6 до 19 лет), 7 классов гимназии и специальный класс, предназначенный для детей, знания которых резко не соответствуют их возрасту, в котором этих детей подготавливают в так называемом «ударном порядке». Всего в гимназии учится около 250 русских детей. Все ученики нашей гимназии получают горячий обед во время большой перемены. Благодаря поддержки УНРРА (Организация помощи Объединенных наций беженцам – ред. РВ), с февраля 1946 г. питание улучшено. Но не все ученики пользуются поддержкой (в настоящее время 50 проц. детей ее не получают) и, чтобы не делать различия между теми и другими детьми, Дом приобретает на собственные средства продукты питания и выдает одинаковый обед всем детям. Таким образом, за этот год было выдано 13000 бесплатных обедов ученикам, не пользующимся помощью УНРРА.
Чем можно объяснить, что в течение одного года, почти на ровном месте, без средств, вдруг могла сложиться хорошо налаженная гимназия? Это объяснимо только той героической энергией, которую проявили педагоги, как муравьи созидая свое «детище». Разве педагог или любой другой сотрудник, работали с такого-то по такой-то час? Нет, он работал столько, сколько было нужно и пока хватало сил. Мы не нанимались «служить» за определенное вознаграждение, а шли создавать дело, которому отдавали душу, получая из своей кассы те крохи, которые она в состоянии была нам дать.
Вот пример: учительница поскользнулась и сломала ногу. Свезли в больницу, наложили гипс. После больницы, с ногой в гипсе, она едет не домой, а… поселиться в учительской, чтобы не пропускать уроков.

Такими жертвенными людьми созидался наш Дом.
20 декабря 1945 г. был открыт детский сад, в котором сейчас обучается 35 малышей под наблюдением опытных учительниц.
В апреле 1946 г. был организован отдел внешкольной работы с молодежью. Этот отдел провел летний лагерь на лоне природы, в котором приняли участие 130 детей.

В настоящее время внешкольный отдел ведет воспитательную работу с детьми в скаутских группах, в коих участвует свыше 100 детей. Молодежь старшего возраста объединяется в евангельских и религиозно-философских кружках.

Из издаваемого в те годы в Доме «Милосердный Самарянин» «Вестника РСХД» (№. 11 за 1949 г. ) можно почерпнуть более подробную информацию о размерах работы с детьми и молодежью:
Кружки — 4 по изучению Евангелия (2 в Доме, по одному в предместьях Пазинг и Гаутинг), 1 святоотеческий, 1 иконописный.
«Четверги» — лекции на различные темы из области православной культуры. Например: «О молитве» — проф. И. П. Четвериков, «Преп. Сергий Радонежский» — прот. Г. Бенигсен, «В. И. Качалов» — С. Н. Дубровский, «Роль Иоанна Грозного в процессе русского социального развития» — проф. В. В. Леонтович, «Русское национальное самосознание» — проф. Е. Р. Кельзи, «Творения св. Отцов Церкви» — архим. Аверкий, «Жизнь Англиканской Церкви» — архим. Гермоген, «Проблема смерти в христианстве и медицине» — проф. П. Н. Раевский и прот. А. Киселев, «Русская икона» — В. Завалишин, «Происхождение атеизма и пути его преодоления» — проф. И. П. Четвериков, «Об о. Иоанне Кронштадтском» — игумен Георгий и др.
Юношеский отдел — работа посвящена углублению религиозного сознания и церковной жизни русской учащейся молодежи. Были устроены две «елки» — детская и юношеская. Их посетило свыше 400 детей. Юные христославы посетили митрополитов Серафима и Анастасия, которым председатель Делового комитета О. М. Родзянко преподнес первый номер «Вестника».
Детская работа — По воскресным дням в 4 местах скопления русских эмигрантов ведется работа, кладущая начало религиозному воспитанию детей младшего возраста
Съезды — «Доклады (Л. А. Зандер — «Идеология РСХД», проф. Ф. А. Степун — «Духовные истоки русской культуры», Г. Г. Габричевский — «О религиозном и безрелигиозным творчестве», проф. И. П. Четвериков — «О Церкви»), прочитанные на съезде были прекрасны, прения — интересны и оживленны, семинары (Евангельский — о. Сергий Щукин, Литургический — о. архим. Аверкий и экуменический — Л. А. Зандер) — содержательны и глубоки. <... >
Храм, как всегда, стал тем центром и источником благодати, которая всех соединяла воедино, сделала близкими тех, кто еще вчера не знали друг друга, сгладила все разногласия и противоречия. Чем дальше, тем больше чувствовалась эта радость оцерковления, в конце концов вылившаяся в затянувшуюся далеко за полночь исповедь всех участников съезда и общее причастие в последний день съезда».

Из «Краткого отчета» 1947: В декабре 1945 г. в нашем Доме была открыта амбулатория. Более нищенского «оборудования», чем то, которым была украшена наша амбулатория в момент своего открытия, вряд ли можно сыскать.
Вот результат ее годичной работы:
Амбулаторию обслуживают 4 профессора и 10 врачей по разным специальностям. За этот год зарегистрировано около 17000 случаев оказания медицинской помощи, как приходящим больным, так и на дому. Медицинская помощь оказывается бесплатно, принимаются лишь добровольные пожертвования. Кроме того, нуждающимся больным также бесплатно выдаются необходимые лекарства.
Но главное не в том, в скольких случаях была оказана медицинская помощь, а в том, что в жалких маленьких комнатушках (местонахождение амбулатории) все сильнее крепнет дух старых русских медицинских традиций. Дело врача и сестры есть дело служения! Старые профессора, часто многим жертвуя, урывают часы для консультации с молодыми врачами и передают им свой опыт и традиции. Наши врачи получают мизерное вознаграждение за свою работу, а консультирующие профессора и вовсе не оплачиваются.
Амбулатория наша стоит горячим желанием русских медиков любой ценой сохранить за собой право служить медицине.
Возьмем пример: один из наших врачей живет в бараке, за несколько станций от города (в разбитом Мюнхене совершенно нет свободных комнат). Он получает 75 марок в месяц, а железнодорожный месячный билет стоит 35 марок. Как же живет этот врач?

Из речи О.Раевской-Хьюз, 1995: Началась работа в амбулатории; здесь тоже все росло и менялось, рос и штат персонала, росло число пациентов. Подбирались хорошие сотрудники. Упомяну Лидию Николаевну Месснер, должность которой называлась на мои нынешний слух архаичным словом «регистраторша». Ее выдержка и такт не давали множеству мелких недоразумений разрастаться до серьезных масштабов.
Кроме чисто медицинской работы амбулатории, значительным начинанием при Доме были курсы сестер милосердия. Подчеркиваю это название, так как курсы были задуманы не только и не просто как курсы медицинских сестер. Здесь, пожалуй, главной вдохновительницей была матушка Каллиста Ивановна Киселева. Ее роль в создании и работе этих курсов была основной — у нее был талант незаурядного педагога, но главная ее сила была в чутком отношении к людям и в щедрости личных контактов. Не ошибусь, если скажу, что идея милосердия, заложенная в самом названии Дома, т. е. помощи не по долгу, не по службе, а по доброму влечению сердца, была не просто выставлена как красивое название, а воспитывалась и развивалась в студентках, которые скоро стали известны как сестры-самарянки. Этим, однако, не исчерпывалась работа в «Милосердном Самарянине». Упомяну издательский отдел; детский сад; воскресные школы в лагерях беженцев на окраинах города и социальный отдел, помогавший нуждающимся, особенно тем, кто боялся регистрироваться как Ди-Пи (помню, как Екатерина Аполлоновна Банг, одна из руководительниц этого отдела, каждый вечер устраивала на ночлег многочисленных бездомных соотечественников, неизменно появлявшихся в Доме после окончания рабочего дня, и наши классы превращались в своего рода ночлежный дом).
(Термин Ди-Пи образован из первых букв английской фразы dysplace person, что переводится на русский язык как «перемещенное лицо», то есть лицо без гражданства. В послевоенные лагеря ДИ-ПИ попадали все люди, говорящие по-русски. Причем не только бывшие советские граждане из числа угнанных восточных рабочих (остарбайтеров), военнопленных, перебежчиков и т.д., но и бывшие подданные Российской империи, с оружием в руках ушедшие с полей сражений после окончания Гражданской войны в России и нашедшие приют в европейских странах – ред. Милосердие.ru

На илл.: С.Корольков. Выдача казаков в Лиенце, 1 июня 1945 г. По распоряжению британских властей, в этот день советской стороне были выданы от 22 до 35 000 казаков – как воевавших под командованием ген.Краснова в рядах Вермахта мужчин, так и членов их семей
)

Из «Краткого отчета» 1947: В конце 1945 г. мы приступили к организации школы сестер-самарянок. Задачей этой школы было воспитать молодых девушек убежденными православными работниками, могущими нести в жизнь наши идеи воцерковления и милосердия.

В этом начинании было нечто новое. С одной стороны ставилась задача привить молодым сестрам лучшие старые сестринские традиции, с другой — закладывался новый тип сестер-самарянок. Новизна его в том, что сестра-самаритянка везде и всегда сестра. Она не только тогда сестра, когда находится у больного, но всякий случай в жизни — объект для ее христианского служения. Это молодые, жизнерадостные девушки, которых форма не сковывает, но углубляет. Они ничем не связаны, кроме как сердцем, познавшим Бога и желающим на всех путях жизни служить Ему. «Чадо, дай мне сердце твое».
Школу с успехом окончили 14 сестер, которые получили звание медицинской и социальной сестры, а также детской воспитательницы.
В конце 1946 г. нами была проведена, так наз. «финансовая неделя». Русская общественность широко откликнулась на наш призыв и вместо намеченных 32400 марок, было собрано свыше 45000 марок, которые распределены были между амбулаторией, гимназией и отделом социальной помощи.
Благодаря собранным средствам нам удалось открыть отдел социальной помощи, снабдить его твердым бюджетом и дать ему возможность оказывать материальную помощь все более многочисленным нуждающимся русским. Но и до открытия отдела социальной помощи мы старались помогать нашим соотечественникам. За прошлый год Домом было разослано нуждающимся русским свыше 2000 вещевых и съестных посылок.

Кроме того, за это время нашей кухней было выдано около 2000 бесплатных обедов посторонним для Дома лицам. Был оказан приют на одну или несколько ночей более чем 600 путешественникам.
Наш издательский отдел выпустил за этот же период времени 26 книг. Наше издательство работает главным образом при помощи ротатора, через который прошло свыше 500000 страниц духовной литературы и учебников. Неимущим книги высылаются бесплатно. Книжный магазин продает книги, как нашего издательства, так и взятые на комиссию, иконы и кустарные изделия.

Вся вышеуказанная деятельность сосредоточена в одном четырехэтажном доме. В погребе находятся кухня, столовая, мастерская, пищевой и угольный склады и склад лекарств.
В первом этаже находятся церковь, амбулатория в 4 крохотных комнатках, отдел социальной помощи, детский сад, книжный магазин, и канцелярия Дома. В этом же этаже живут еще 5 служащих.

Во втором этаже преобладает гимназия. Из 9 комнат этого этажа на долю гимназии приходится 7 — учительская и 6 классов. Из-за недостатка места учение проводится в 2 смены.

В третьем этаже три комнаты занимает издательство вместе со складом книг и экспедицией (издательство посылает много книг иногородним), одна комната отведена под общежитие сестер, а в оставшихся 7 комнатах живут служащие дома и их семьи — всего 29 человек.
Четвертый этаж сгорел и ни для жилья, ни для каких-либо других целей не годится. Но жилищный кризис настолько велик, что наиболее сохранившуюся часть его пришлось осенью домашними средствами приспособить для жилья. Иначе 7 человек принуждены были бы остаться на зиму в палатке во дворе.

Мы очень надеемся на то, что в этом году нам удастся в конце концов поставить постоянную крышу, отстроить четвертый этаж и таким образом увеличить жилищную площадь нашего дома. В настоящее время мы буквально задыхаемся в тесноте. В доме нет ни одного уголка, который бы не был каким-нибудь способом использован. Использованы даже коридоры, площадки лестниц и уборные. Трудность заключается не только в финансировании предприятия, т. е. отстройки 4-го этажа, но главным образом происходит из-за острого недостатка строительных материалов.



Сестры-самарянки — Мюнхен, Германия


Из речи О.Раевской-Хьюз, 1995: Отец Александр и Матушка Каллиста Киселевы создавали этот Дом, этот «Ноев ковчег» как воплощение своей идеи-мечты. В бюллетене Дома, под названием «Путь жизни», один номер которого недавно попал мне в руки, отчетам руководителей о работе летних лагерей лета 47 г. предпослана заметка о. Александра. В ней осмысляется девиз лагеря: «За веру, за родину!». Говоря о воспитании молодежи, о. Александр пишет: «Мы хотим, чтобы наша молодежь восприняла веру не традиционно-формально, но увидела бы, что без Бога нет жизни. <... > За призывом к вере следует призыв к родине — к земле, на которой сразу же должно осуществляться делом то, что понято сердцем». Молитвенные взлеты — а при встрече с ближними только раздражение и осуждение — это, по словам о. Александра, «пустое благочестие». Цель работы с молодежью о. Александр определяет как борьбу с этим раздвоением: иногда пойти в церковь — отдать необходимую дань «общепринятой» религиозной жизни, а каждый день — будни — жить как все, т. е. совершенно безотносительно к каким-либо религиозным принципам. «Мы хотим утверждать противоположное — нераздельность жизни, устроение будней на основе христианских воззрений», — заключает свою заметку о. Александр. Думаю, что для него этот евангельский принцип был основой всей его деятельности. (Помню один его урок Закона Божия у нас в гимназии. Это было в самом начале, когда еще не было постоянного законоучителя, о. Аверкия. Может быть, это был его единственный урок. Думаю, что у о. Александра не было склонности к систематическому преподаванию — к классным занятиям. Но у него был и есть другой талант — вдохновлять и зажигать своим словом. И этот один урок я запомнила на всю жизнь. Говорил он на тему послания ап. Иакова — вера без дел мертва, — но говорил так, что нельзя было не почувствовать, что значили для него эти слова. Это было не ораторское красноречие, а свидетельство жизни — и в этом была его сила.)


Дом «Милосердного Самарянина» в Мюнхене


Из «Краткого отчета» 1947: Таким образом мы живем и работаем. Но если нам удалось в таких неблагоприятных и «тесных» условиях добиться результатов, которым мы и сами удивляемся, то мы относим это только к помощи и небесному заступничеству нашего небесного покровителя преп. Серафима Саровского.
Если однажды Господь и отнимет у нас эту радость общей жизни и труда за то, что нерадивыми были мы Его рабами и не сделали всего, что могли сделать в данных нам условиях, то и тогда очень многие из нас будут благодарить Его за то, что дал Он нам познать сладость общего дела, и где бы мы ни отказались, никогда не забудем того, чем согревалось сердце в стенах нашего дома.


Собрание РСХД


Из речи О.Раевской-Хьюз, 1995: В период между двух войн, т. е. в 20-е и 30-е годы, в эмиграции выросло Русское Студенческое Христианское Движение. Продолжалось оно и после второй мировой войны, но расцветом его были именно 20-30-е годы. Формально оно началось в Чехословакии, укрепилось во Франции и нашло себе необыкновенно плодотворную почву в свободной — в то время — Прибалтике. Может быть, Прибалтика оказалась особенно восприимчивой к Движению, потому что там была близка Россия; потому что там оставалось коренное русское население; потому что там оказались старые русские монастыри: на территории Эстонии — Псково-Печерский и Пюхтицкий, а в Финляндии — Валаамский. Деятельность Движения заключалась в работе с молодежью — в работе студенческих кружков, молодежных лагерей и съездов.
Основной целью Движения было — и остается — воспитание верующей молодежи для служения Православной Церкви и для защиты веры и Церкви против атеизма и материализма. В годы воинствующего безбожия в СССР эта цель была весьма актуальна, остается она актуальной, увы, и по сей день. Движение всегда утверждало свою неразрывную связь с Россией, считало, что, как русские и православные, мы несем определенную ответственность за судьбы русского народа и Православной Церкви, где бы мы ни жили. Утверждая неотделимость русской культуры от Православия, Движение считало долгом своих членов хранение и продолжение этой культуры, а также свидетельство о России перед миром.
Те из руководителей Движения, кто остался в Прибалтике во время советской оккупации, были арестованы и расстреляны. Теперь, благодаря открывшимся архивам КГБ, стало известно, что единственное обвинение, от которого они не отказывались на следствии и которое послужило достаточным основанием для вынесения им смертного приговора, было обвинение в религиозном воспитании молодежи.
Я с Движением встретилась в стенах Дома «Милосердного Самарянина», была на молодежном съезде летом 48 г., слышала знаменитых парижских профессоров Л. А. Зандера и о. Василия Зеньковского. Это было еще одно начало для меня, ценнейший дар, который я получила в Доме: цели Движения — стремление к преодолению разрыва между верой и жизнью и служение русской культуре — стали и остались основой моей дальнейшей жизни. В Доме и в работе Движения я встретила прибалтийских движенцев — ставших друзьями нашей семьи на всю жизнь — о. Георгия Бенигсена и о. Димитрия и Мариту Гизетти.
Там же, в Доме, я слышала первый и единственный раз профессора Федора Августовича Степуна. В его книге воспоминаний, а также в статьях об эмигрантской литературе неоднократно встречается мысль о коренном различии между понятиями памяти и воспоминания. Если воспоминание — всегда о прошлом, которого не вернуть, и неизбежно клонится к сентиментальности, то память — о том прошлом, которое живет в настоящем, которое не глядит назад, а смотрит вперед. Эта мысль проф. Степуна была творческим откликом на эмигрантскую реальность: утверждение возможности творческой деятельности в отрыве от России. Думаю, что она применима к человеческой жизни при любых обстоятельствах, только в эмиграции разница между ними острее и резче. Для меня память о Мюнхене — о Доме «Милосердного Самарянина» — всегда была живой памятью, прораставшей в мою калифорнийскую жизнь. В последние годы живой памятью о Доме «Милосердного Самарянина» стали знакомство и встреча с работой Сестричества Благоверного Царевича Димитрия при Первой градской больнице в Москве. В свете этой встречи работа в Мюнхене видится как идея, проба того, что — среди прочего — нужно для России: многообразная работа милосердия, выявляющая настоящее человеческое, т. е. образ Божий в человеке. Обстоятельства сложились так, что по чисто личным причинам — в Мюнхен переехали наши близкие родственники — я много раз туда возвращалась. Мюнхен оказался единственным городом в моей жизни, куда я могла «возвращаться», как возвращаются в свой родной город. Это был заново отстроенный великолепный город. Но за блеском баварской столицы мне всегда виделся тот бедный, полуразрушенный Мюнхен нашего детства-отрочества-или-юности. К нему возвращал зеленоводный Изар и взлетевший на колонну Friedensengel, цветущие липы и Английский сад. Сам город возвращал памятью к тем годам, о которых вспоминаем сегодня. Всем вам, кто был частью нашей гимназии и того дела, что называлось ДОМОМ «МИЛОСЕРДНОГО САМАРЯНИНА», этого неповторимого «котла», в котором — в большей или меньшей степени — варились мы все, — моя благодарность, благодарность, все возрастающая по мере того, как растет число лет, отделяющее меня от моей юности, от гимназии и от Дома Милосердного Самарянина. »



Упокой, Господи, души усопших раб Твоих протопресвитера Александра и матушки Каллисты, и сотвори им вечную память!

Некоторые материалы 81-го номера журнала «Русское возрождение» за 2002 г. см на сайте, посвященном памяти прот.Алксандра

Для улучшения работы сайта мы используем куки! Что это значит?
Exit mobile version