Взрыв в центре Осло и последовавший за ним массовый расстрел на острове Утойя вновь заставляет задуматься о многоликости и непредсказуемости современного политического и религиозного терроризма. Почему некоторые люди берутся за оружие и отправляются убивать других? Должны ли мы вникать в мотивы поведения террористов или предоставить это специалистам? В чем специфика исламистского террора и его отличие от прочих его видов? Среди исследователей, изучающих эти вопросы и предлагающих свои ответы, – американец иранского происхождения Фатали М. Мохаддам, выпустивший книгу «Терроризм с точки зрения террористов: что они переживают и думают и почему обращаются к насилию» (М., 2011).
Дорогая редакция
Сперва об издании. Вопреки заголовку, утверждающему предметом разговора терроризм как таковой, посвящена книга Фатали Мохаддама далеко не всякому терроризму, а конкретно исламистскому. Но об этом вы узнаете не раньше, чем начнете читать предисловие. В общем, натуральный обман потребителей, многие из которых сперва покупают книгу, а уже потом впервые раскрывают ее. Впрочем, и избранная автором тема, хоть она существенно уже обещанной, нас, граждан России, тоже волнует самым непосредственным образом: во-первых, потому что знакомы мы с ней, к сожалению, не понаслышке; во-вторых, потому что изучение исламистского терроризма, возможно, помогает проследить некоторые принципиальные составляющие элементы политического и религиозного терроризма вообще.
Другая, не самая приятная особенность выпущенного исследования – русский перевод с английского, выполненный В.А.Сосниным и прошедший недостаточную литературную редактуру. Благодаря чему авторский текст, и так не претендующий на высокую прозу, порой неотличим от не совсем вычитанного студенческого изложения. Впрочем, стиль еще полбеды; в конце концов, мысли у исследователя не самые труднодоступные и переданы, кажется, без смысловых издержек. Куда досаднее было на финишной прямой наткнуться на «транценденталиста Генри Торэу» (с. 263-264). Конечно, можно не знать о том, что был такой (всемирно знаменитый, ну да ладно) чудак Генри Торо – хотя подобной неосведомленности не ждешь от старшего сотрудника Института психологии РАН. Но не увидеть в фамилии Thoreau французский «след»; не справиться, как правильно звучит фонема «eau» и как она обычно переводится на русский; не уточнить – в два клика мышью, например, – упоминалась ли эта фамилия в отечественной литературе ранее (начиная с XIX века, необозримое число раз) – все это, к сожалению, говорит не о случайном ляпе, не о простительном незнании, а о зловещей, системной халтуре, подрывающей – скорей всего, несправедливо – доверие ко всей работе в целом.
Их взгляды
Теперь об авторе и о его работе. Профессор психологии Джорджтаунского университета, опубликовавший десятки трудов по социобиологии и специализирующийся на странах Ближнего и Среднего Востока, Мохаддам был вывезен из родного Ирана в восьмилетнем возрасте и получил образование в Великобритании эпохи Каллагана и Тэтчер. Работал в административных структурах ООН, консультировал международные комиссии и даже посещал горячие точки (например, переходящий из рук в руки Белуджистан в косматом 1982-м).
В его последней книге представлен некий взвешенный, общеакадемический взгляд западного экспертного истеблишмента на проблему террора. Это не оригинальный научный труд, выдвигающий спорные гипотезы или знакомящий с полученными данными. Не глубокое исследование с выверенной методологией. Не увлекательное философское размышление. Не провокационная публицистика и не выдающийся литературный опус, в котором автор суммирует свой профессиональный и жизненный опыт. Перед нами рассуждения титулованного специалиста широкого профиля, не слишком углубляющегося в теоретические тонкости или не следящего за логической последовательностью своих построений – но при этом достаточно опытного и авторитетного; развернутое выступление эксперта, чей взгляд на проблему, несомненно, разделяет множество людей на Западе и не только. Именно этим его книга и интересна.
Идентичность – дело тонкое
Доказав в первой главе, почему нам важно научиться рассматривать мир с точки зрения террористов (вкратце: для того, чтобы понять и изменить условия, благоприятные для их психологического формирования – а вы как думали?), Мохаддам переходит к рассмотрению «проблемы идентичности». То есть к тому, кем человек осознает себя в социальном, национальном, профессиональном, семейном, гендерном и т.д. ракурсах, вместе и по отдельности, сравнительно с окружающими и в более крупных масштабах.
Значение пресловутой идентичности станет понятнее, если учесть, что индивиду свойственно «инкорпорировать и ассимилировать в нее те аспекты внешнего мира, которые делают жизнь более осмысленной и удовлетворительной». Зачастую ведь мы не просто «проявляем гнев» или «чувствуем стыд», поясняет Мохаддам, – благодаря нашим представлениям о самих себе мы становимся «проявляющими гнев», становимся «чувствующими стыд». Становление террористом не сводится к членству в соответствующей организации или к участию в теракте – это также и процесс формирования особой идентичности, включающей, в том числе, особое моральное сознание.
Да-да; как бы мы ни ужасались содеянному террористами, каким бы чудовищами они нам ни казались, террористы, утверждает автор, отнюдь не аморальны. Скорей наоборот, у них «очень четкое осознание добра и зла (справедливости – несправедливости, правды и неправды), но это не наше понимание добра и зла. Террористы крайне привержены своей морали, являющейся ядром их идентичности, но это не наша мораль. И именно потому, что их мораль так сильно интегрирована с их идентичностью и служит твердым основанием для их категориальных идей и взглядов в отношении добра и зла (справедливости – несправедливости), в отношении того, кто с ними и кто против них – именно это делает их способными совершать террористические акты» (с. 149).
Рассматривая страны Ближнего и Среднего Востока, автор отмечает амбивалентность отношения мусульман к западному миру. Бросаются в глаза одновременные ненависть и любовь, отталкивание и притяжение; симпатии, переходящие в обожание и слепое копирование западных образцов – и непреходящий страх раствориться в западной культуре, растерять собственную аутентичность, превратившись непонятно во что.
Помимо впечатляющих технических новаций, которыми так приятно пользоваться в быту и чьей ползучей экспансии невозможно противиться, Запад, хочет он того или нет, служит символом освобождения для многих социальных групп – практически для всех меньшинств, начиная с женщин. И это тоже сильно беспокоит как представителей самих меньшинств, так и фундаменталистов, озабоченных просачиванием деморализующих западных стандартов в уютный шовинистский мир, завещанный отцами и дедами.
Следует учесть и многочисленные разочарования мусульман событиями XX века. Неоднократные вторжения иностранных армий; перевороты и за ними новые марионеточные режимы; манипуляции с целью сохранения контроля за бывшими колониями; местные элиты, в последнюю очередь заботящиеся о положении простого народа – все это не самым лучшим образом влияло на чувство собственного достоинства.
Сыграли злую шутку и природные богатства – так называемый «парадокс нефти», хорошо знакомый россиянам на собственной шкуре (правительство, располагающее огромными ресурсами в виде черного золота, становится независимым от народа; из шестнадцати развивающихся стран с солидными запасами нефти в 3/4 половина населения живет на доллар в день).
Мохаддам тщательно перечисляет порядки и традиции, мешающие развиваться: «крайне иерархическая и доминантно мужская племенная система» (свойственная в первую очередь Саудовской Аравии, но не только); семейственность, при которой власть и все основные управленческие должности передаются по наследству или родственникам; отсутствие сменяемости власти, а следовательно и кадровой ротации, необходимой для здоровой атмосферы; полное отсутствие демократических институтов или их циничные подобия… многое знакомо и нам, не так ли. Даже в странах, в разные периоды имевших шанс преодолеть семейственность и деспотизм – в Кувейте, Иране, Египте – модернизация окончилась провалом и возвращением к фундаментализму. На этом фоне зарождение и укрепление государства Израиль – единственной, к слову, по-настоящему демократической и западной страны в регионе (без нефтяных, причем, месторождений) – прозвучало кодой, как бы окончательно подтверждающей полную политическую несостоятельность богатых и многочисленных исламских соседей.
Диагноз, который автор ставит мусульманской идентичности по итогам рассмотрения всех этих и иных обстоятельств, краток – кризис идентичности. В первую очередь основанный на гнетущем и не находящем разрешения представлении о несправедливости окружающего социума, он переживается, по мнению Мохаддама, всеми мусульманскими сообществами и означает в самом буквальном смысле – болезненные проблемы с идентификацией на уровне отдельных граждан, частных индивидов, совсем не обязательно мыслящих политически или мыслящих вообще. И в первую очередь, то есть наиболее остро этот кризис идентичности, выраженный в чувстве социальной депривации и собственного бессилия, переживает молодежь – крупнейшая и самая активная возрастная группа региона, рост населения которого колеблется в пределах 3-4% за 12 месяцев.
Вверх по лестнице, ведущей вниз
Примерно в этом пункте рассуждений Мохаддам предлагает образ так называемой «лестницы террооизма», состоящей из пяти ступеней, собственно теракт – последняя. На самых первых уровнях находимся мы все – обычные граждане, у которых есть и объективные, и субъективные причины испытывать неудовлетворение текущей жизнью. Ни социальным положением, ни достатком, ни личностными качествами, ни прочими характеристиками будущие террористы не отличаются от прочих недовольных жителей Земли.
Второй уровень подразумевает известный в психологии и в социобиологии механизм смещения агрессии на удобную и, главное, доступную мишень – в случае исламистских террористов это США, Израиль и т.д. Показывая работу механизма, Мохаддам привлекает спорную, мягко говоря, метафору – родитель, воротившийся домой разочарованным и злым из-за неудач на работе и пробок на дороге, срывает накопившиеся чувства на ребенке. Конечно, от уподобления запрограммированного шахида вспыльчивому и отходчивому домочадцу, а подвернувшегося ему под руку дитяти – десяткам или сотням жертв, разорванных тротилом, пожалуй, лучше было бы воздержаться, но точность этого уподобления в том, что, как и мама с папой, шахид не сознает причин переживаемого бешенства и устремляет всю скопившуюся агрессию на беззащитную и доступную цель.
На третьем уровне, по мнению Мохаддама, в сознании происходит закрепление ряда «террорических мифов», в частности «убежденность в том, что люди как коллектив, общность живут в иллюзорном мире и что как группе им необходимо «пробудиться»» (с. 151). А также вера в то, что цель оправдывает средства. Примерно к этому периоду относится аффилиация – включение будущего террориста (чаще всего – молодого неженатого мужчины) в группу, участники которой «потенциально или реально симпатизируют террористам и их связям». Новые факторы, влияющие на дальнейшее становление террористом – пребывание в обстановке секретности (новые привычки), изоляции (минимизация новых знаний о мире и цензурирование поступающих сведений), бок о бок с другими молодыми самцами, полными тестостерона – как бы подхватывают новобранца и уже почти несут его на следующий, четвертый уровень.
На уровне под номером 4, то есть после рекрутирования в подпольную сеть у человека практически не остается никаких возможностей ее покинуть. Психологически он «завершает принятие идентичности террориста и процесс погружения в мир жесткого категориального мышления на основе принципов «мы против них» и «убить или быть убитым». Этому мышлению соответствует и поведение новобранцев, поскольку информация тщательно сохраняется внутри небольших, жестко сплоченных групп. Даже родственники и друзья остаются в неведении о том секретном мире» (с. 173), в который он вступил. Отсюда их полное замешательство, когда после очередного террористического акта всплывают подробности – см., например, реакцию семьи четырех террористов после атаки в Лондоне июльским днем 2005 года – родные были абсолютно убеждены, что их дети – любители футбола и крикета – просто не могли на такое пойти.
Далее Мохаддам разбирает распределение ролей в террористических организациях, а также объясняет функции каждой из них. Кому интересно, пусть сами ознакомятся с этой классификацией, мы же за нехваткой места лишь отметим, что именно на четвертой стадии будущий террорист приобретает четкое место в организации, которую теперь «не сможет покинуть до конца своих дней».
Из исследований конформности человеческой психологии известно, что «»нормальные» индивиды могут становиться «ненормальными» благодаря влиянию групповых норм» (с. 206). Описывая пятый уровень, Мохаддам разбирает особенности группового мышления, феномен «слепого подчинения» и знаменитые эксперименты Стенли Милгрэма, в свое время показавшие, что при определенных лабораторных условиях самый обычный человек способен наносить ближнему самую тяжелую боль, пребывая в уверенности, что производимые им пытки имеют воспитательное значение, требуются по инструкции и т.д. Все эти свойства психики не только используются технологами террористических ячеек на полную катушку, но и играют куда большую роль, чем, например, материальное вознаграждение за осуществленный теракт или лестное террористу внимание средств массовой информации.
Вся власть народу
– Как решить проблему терроризма? – вопрошает автор, ознакомив нас со всеми пятью этапами террористической лестницы. И, переведя дух, продолжает: меры, которые чаще всего предлагают – расширение военного присутствия в опасных точках; проведение скрытых упреждающих операций внутри террористических сетей; отслеживание смертников; специальные PR-кампании в странах, стабильно поставляющих на мировой рынок смерти новое пушечное мясо (последняя мера – моя отсебятина, но почему бы и нет) – могут быть только частью решения проблемы. Поскольку направлены на борьбу с отдельными террористами, а не с терроризмом. В качестве отдельных средств все перечисленное жизненно необходимо, но как стратегия – это чистейший редукционизм, бьющий по вершине айсберга, но не задевающий его низшие, подводные уровни, представляющие наибольшую угрозу. Необходимо думать, заклинает автор, не только о краткосрочных и реактивных мерах, но о долгоиграющей и про-активной стратегии.
Последней Мохаддам считает так называемую «контекстуальную демократию», под которой он, насколько удалось понять, разумеет насаждение и развитие – посредством западных стран или собственными силами мусульманских сообществ – тех общественных институтов, чье отсутствие особенно пагубно влияет на климат в той или иной стране. Это может быть стимулирование секулярных оппозиционных групп, поддержка демократических традиций в шиизме. Ломясь в совсем уже распахнутую дверь, Мохаддам настаивает, что суть демократического устройства, сколь бы ни отличалось его французская версия от австралийской и т.д. – «в субъективной психологической уверенности граждан, что его он включен в процесс принятия решений и имеет право голоса» (с. 231) – а это ощущение возможно развивать и в краях, далеких от западных стандартов управления.
Религия мира
Увы, но предлагаемая Мохаддамом панацея убеждает меньше, нежели им проведенный техосмотр азиатских стран или анализ ошибок во внешней политике Соединенных Штатов. Что ж, не впервые описание пожара выходит убедительнее и ярче составленного тем же автором плана по эвакуации. И, тем не менее, помыслы профессора благие, и со многими его раскладами желания спорить нет.
Однако вот что кажется упущенным – причем не только в предложениях Мохаддама, но и в других экспертных заключениях на тему исламистского террора, которые мне доводилось видеть: кто должен стать субъектом диалога, который мировому сообществу давно пора начать с исламским миром?
Понятно, что не сами террористы – пусть с ними дискутируют спецслужбы и юристы. Понятно, что не госчиновники и не политики – они свидетели, а не ответчики за терроризм сограждан. Духовные наставники ислама – аятоллы и муфтии, имамы и алимы – вот кто по-настоящему ответствен за все случившиеся исламистские теракты, от первого из них и до последнего. Не в юридическом, а в нравственном, идейном и религиозном смыслах.
Проблема ведь не в том, что некоторых бедных мусульман плохие дяди регулярно вовлекают в порочный рынок массовых убийств. Проблема в остром дефиците лидеров, которые бы громко и доходчиво внушали посетителям мечетей, что террорист, запятнанный невинной кровью, не прославляет, а позорит веру и единоверцев. И что не гурии ему положены в раю, а пекло адское и горькое раскаяние.
Мы часто слышим и читаем, как христианские священники берут, не дожидаясь приглашения, на себя моральную вину за кровь, пролитую каким-нибудь крещеным идиотом; как призывают к покаянию всю паству за совершенный кем-то близким грех. И это несмотря на то, что среди «белых» террористов практически не встретишь воцерковленных христиан (возьмем хотя бы разуверившегося норвежца Брейвика), а террористы-мусульмане сплошь фанатично набожны. Казалось бы, могучее влияние исламского духовенства на прихожан могло бы вырасти в сознательную, добровольную готовность разделить вину за преступления шахидов. В реальности, однако, все наоборот – чуть где-то кто-то подорвался, прокричав «Аллах Акбар» и унеся чужие жизни, мы слышим: мол, не надо обобщать, не спекулируйте – религия здесь совершенно не при чем. Еще используют магическую формулу, что террористы не имеют, мол, национальной и религиозной принадлежности. Тогда позвольте уточнить, ученые отцы: с какой они планеты прилетели?
Иной раз кажется, что даже заповеди священного Корана сегодня то ли преданы, то ли забыты улемами и муллами настолько, что впору человечеству справляться о его священных сурах – неужто в них предписано взрывать живых людей? Иначе как понять толпу народа – в Афганистане или в Палестине – ликующую, видя обрушение башен-близнецов; от счастья прыгающую при виде мертвых тел (людей любых национальностей, сословий и конфессий, заметим в скобках)? Неужто эти радостные люди верят в Бога, Единого для иудеев, христиан и мусульман?
Конечно, нет, и в Пятикнижии (священном для всех трех авраамических религий) об этом прямо сказано: так празднуют свой культ поклонники Молоха – божка, охочего до человечьих жертв, и ненавистного Тому, чьим Сыном был Христос, а Пророком, как считают мусульмане, Мухаммад.
Не дело, впрочем, иудеев, христиан и представителей других исповеданий напоминать приверженцам ислама об их догматах. Тем более, что мусульмане уверяют, что ислам – религия добра и мира. Что ж, коли так – мы вправе требовать от мусульманских лидеров немедля прекратить пропагандировать «священный бой» против неверных, несовместимый ни с категорическим запретом на убийство человека в мирное время, ни с категорическим запретом на убийство безоружного во время войны.
Сегодня эти речи раздаются примерно в тридцати пяти десятках государств, где мусульмане составляют большинство – от стран Магриба до индонезийских островов. Без этих проповедей бы не было террора, а мы в России и на Западе понятия бы не имели о «джихаде». Пора исламским братьям сделать выбор – Молоху им служить или Аллаху.
Петр ГРИНЕВ мл.
