Родителям «школьных стрелков» приходится с этим как-то жить и справляться. Понять их может, наверное, только один человек. Это Сьюзан Клиболд – мать организовавшего бойню в американской школе «Колумбайн» Дилана Клиболда.
20 апреля 1999 года вместе со своим сообщником Эриком Харрисом Дилан убил 13 и ранили более 20 человек. «Колумбайн» стал синонимом преступлений такого рода и вызвал массу подражаний, Дилан и Эрик посмертно приобрели статус знаковых фигур.
А Сью Клиболд… Сью стала изгоем. 17 лет женщина пыталась понять, что на самом деле произошло с ее сыном, и самое главное – виновата ли она как мать, в том, что родила и воспитала чудовище.
Результатом этих размышлений стала книга «Дневник матери» и серия телеинтервью и публичных выступлений. Свой «камингаут» миссис Клиболд совершила спустя много лет после трагедии.
Мы попытались обобщить опыт Сьюзан, чтобы разобраться в том, что чувствует мать школьного стрелка, и могла ли она в действительности сделать хоть что-то, чтобы спасти его жизнь и жизни других школьников.
«Он рос настоящим ангелом»
В интервью телеканалу BBC Сью рассказывает, что Дилан был почти идеальным ребенком. Беспроблемная беременность, легкие роды. Он рос здоровым, веселым, достаточно послушным и при этом очень умным.
«Он был ангелом», – говорит она о сыне, намекая на его светлые кудрявые волосы. В книге Сью пишет, что гораздо больше переживала за будущее своего старшего сына Байрона – парень не поступил в колледж, долго искал свое призвание, да и в раннем детстве был куда более непоседлив, в то время как Дилан казался просто подарком судьбы.
Он был усидчивым, любил собирать лего и складывать оригами, причем и то и другое делал с непревзойденным перфекционизмом.
В школу Дилан пошел на год раньше и в младших классах даже успел прослыть вундеркиндом, но позднее превратился в крепкого середнячка, каким и оставался до окончания школы. В 1995 году, он перешел в «Колумбайн», а незадолго до этого Дилан свел знакомство со своим будущим подельником Эриком Харрисом.
Этому парню позднее приписывали роль заводилы, у него были установленные психиатрические диагнозы, назначалось лечение. Но и тут материнское сердце молчало. «Не было ничего, что показалось бы мне опасным», – говорит Сью на вопрос о Харрисе в интервью корреспонденту BBC. Парни были у нее на глазах, часто приходили в гости друг к другу, Сьюзан была знакома с родителями Эрика и ничего подозрительного долго не замечала.
Можно ли говорить, что семья Клиболд была проблемной? Категорически нет. Они жили вчетвером: Сью, ее муж Том и два сына – Байрон и Дилан (Байрон за пару лет до трагедии съехал в арендованное жилье, поскольку был совершеннолетним). Они до последнего соблюдали семейные традиции, вместе проводили выходные, ходили в рестораны и устраивали семейные ужины.
Клиболды были христианами, посещали церковь. Сьюзан помимо основной работы в сфере образования стала волонтером в местной больнице, работала с инвалидами. Жили в достатке, словом, заподозрить их в том, что именно семейный климат отрицательно повлиял на младшего ребенка, нельзя.
«Он интроверт и не уважает своих товарищей»
Все изменилось в 1997 году: Дилан Клиболд вошел в возраст подросткового протеста, их вместе с другом Эриком Харрисом арестовали за кражу. Присудили условный срок, но посидеть в участке все же пришлось.
Чуть раньше парней исключили на 4 недели из школы за недостойную шутку со шкафчиками других школьников – в Америке они считаются чуть ли не священной частной территорией, и вторжение в шкафчик расценивается как нарушение границ, такого не позволяют себе даже педагоги.
Словом, в этот момент Сью поняла, что с сыном происходит что-то не то, и согласилась вместе с ним вступить в специальную программу социальной адаптации. Она начала время от времени проверять его комнату и вещи, но все еще не признавалась себе в том, что ищет какие-то улики.
В отчет для адаптационной программы она включила максимум своих подозрений: в бумаге, которая стала достоянием общественности, значится, что Дилан, по мнению матери, интроверт, не уважает и высмеивает своих соучеников, эмоционально холоден.
«Я очень переживала за него, поэтому решила вложить в этот отчет все возможные опасения, все мелочи, – признается Сьюзан спустя 17 лет. – Я хотела, чтобы и Дилан, и мы получили помощь».
Позднее, уже после смерти сына, Сью узнала, что их с Эриком травили в школе более популярные ребята – спортсмены. О том, что он имеет проблемы такого рода, Дилан дома не рассказывал, напротив, отшучивался, что при его росте 1,95 м издеваться над ним было бы затруднительно.
Сью при поддержке мужа даже попыталась ограничить общение Дилана с Эриком. Потом она будет много раз на разные лады повторять: ей кажется, будто именно друг оказал на ее сына негативное влияние.
В какой-то момент супругам показалось, что они достигли желаемого: Дилан сосредоточился на учебе, выбрал колледж по интересам и отправил туда документы. К новому 1999 году они окончательно помирились с сыном, отменили строгости и наказания. На праздник парень получил в подарок модный кожаный плащ – именно в нем он потом и отправился убивать.
«Я молилась, чтобы он умер»
Утро того дня, когда их сын ушел из дома навсегда, Сью вспоминает многократно. Она не видела Дилана, только слышала, как он, уже стоя у входной двери, бросил ей свое «пока». О том, что в школе «Колумбайн» случилась трагедия, миссис Клиболд узнала от мужа.
«Он хрипел в трубку, едва дыша: включи телевизор, что-то происходит в школе». Вскоре у их дома была полиция, супругов вывели наружу и принялись за обыск. И вот тут Сью, кажется, все поняла. «Я начала молиться, чтобы он умер. Я подумала, что что-то должно остановить это, что бы там ни происходило».
«Мне понадобились месяцы, чтобы поверить: мой сын действительно оказался способным убивать людей. Первое время я жила в состоянии абсолютного отрицания», – добавляет она через паузу. Мать отказывалась верить, что все это касается именно ее ребенка.
«Я говорила себе – да, он был там, но на самом деле никого не убил, он не совершал всего того, в чем его обвиняют».
Принять весь объем информации Сьюзан было непросто. По ее словам, она прошла все фазы отрицания, а затем стала мало-помалу соглашаться с фактами. «Хорошо, они были там. Ладно, они ранили людей. Да, это было бессмысленно. Да, они планировали это заранее», – так размышляла мать школьного стрелка. Но когда полиция сообщила ей, что у Дилана и Эрика был план взорвать школу и убить всех учеников, она поняла, что просто не переживет этого ужаса.
«Это были признаки психического заболевания»
Анализируя последовательность событий, Сью винит себя в том, что не распознала сигналы, которые подавал ее сын. Его поступки казались ей просто подростковым бунтом.
«Я не могла представить, что это были предвестники суицида или симптомы психического заболевания». Но к тому, чтобы искать причины, сверять последовательность событий, вспоминать и обдумывать, еще надо было прийти.
Первые месяцы после трагедии обернулись для семьи Клиболд кошмаром. Пока Сьюзан пыталась осознать происшедшее, ей пришлось много раз выслушивать, что, наверное, и они с мужем – чудовища, раз воспитали такого сына.
Однажды, рассказывает женщина, кассир в магазине, увидев знакомую фамилию на чеке, подписанном Сьюзан Клиболд, спросила, кем ей приходится убийца из «Колумбайн». «Это мой сын», – ответила Сьюзан, и тогда кассир начала громко кричать на весь магазин: «Сатана!», привлекая всеобщее внимание. Сью пришлось спасаться бегством.
Второй удар женщина получила спустя 6 месяцев, когда решилась, наконец, пойти в полицию, чтобы посмотреть оставленные сыном видео, в которых он с другом Эриком объясняет мотивы своего поступка.
«Я была в шоке, потому что человека, которого я увидела на этой записи, я не узнала – это был не Дилан», – говорит она. В тот же момент она перестала тешить себя иллюзией, что ее сын просто шел на поводу у своего приятеля.
«Я включала радио, и постоянно слышала, как меня обсуждают и осуждают.
Это понятно: людям хочется верить, что все просто, и виной всему – дурное воспитание.
Это очень удобная позиция, и никто не хочет верить, что такое может случиться с ним», – признается женщина.
«Я писала письма родителям жертв»
Спустя два года после трагедии в школе «Колумбайн» у Сьюзан Клиболд был диагностирован рак. Спустя четыре года у нее начались жесточайшие панические атаки. «Меня страшила мысль встретить кого-то из родственников убитых Диланом детей или кого-то из прессы, или из разгневанных жителей города. Я боялась, что меня покажут в новостях, назовут ужасной матерью или отвратительным человеком.
Это могло случиться где угодно: в магазине, в моем офисе, даже когда я читала книгу в постели. И как бы я ни старалась успокоить себя, у меня ничего не получалось. Мне казалось, что мой мозг хочет убить меня», – признавалась позднее Сью, выступая на конференции TED.
Панические атаки возвращались спустя шесть лет после трагедии, когда, казалось бы, все уже было позади, недуг повторился. Тогда, проходя терапию, Сьюзан поняла, что как сейчас специалисты помогают ей, так и она, возможно, могла в какой-то момент помочь своему ребенку, если бы он был правильно и вовремя диагностирован. Но это снова вызывало у женщины огромное чувство вины.
Стало очевидно, что миссис Клиболд нужно искать выход из этой ситуации. Сьюзан очень поддерживал старший сын, коллеги, друзья. И все же главным для нее было хотя бы попытаться попросить прощения у родителей детей, которых убил Дилан.
Она стала писать им письма, так было проще, чем общаться напрямую, глаза в глаза. «Один из отцов ответил мне спустя год, и я ему страшно благодарна, – рассказывает Сью в интервью BBC. – Я также получила письмо от сестры одной из жертв. И потом мать одной из жертв выразила желание встретиться со мной. Я не могу передать словами, как я благодарна, что они проявили смелость и сделали это».
Она была на мемориале памяти жертв трагедии в школе «Колумбайн». Просто сидела там одна и старалась мысленно разговаривать с детьми и учителем – всеми 13 жертвами той бойни. «Я хотела, чтобы они знали: я думаю о них. И всегда буду думать».
«Мне жутко хочется умереть»
Чтобы лучше понять то, что происходило в последние несколько лет с ее сыном, Сьюзан стала искать контакты с теми, кто так или иначе был связан с темой самоубийства – посещала терапевтические группы, говорила с теми, кто совершил попытку суицида, но выжил. Случалось, встречалась с теми, чьи родственники, убивая себя, стали причиной смерти и других людей.
«Мое исследование не дало простых ответов. Да, скорее всего, он был в глубокой депрессии. Он был настоящим перфекционистом и очень самонадеянным подростком, никогда не просил о помощи у других.
В школе ему пришлось сталкиваться с ситуациями, которые заставляли его чувствовать себя униженным. И он дружил с другим мальчиком, который разделял его чувства, его ярость и враждебность», – говорила мать стрелка.
Спустя шесть лет после бойни в школе она получила дополнительные ответы на свои вопросы – в руки миссис Клиболд полиция передала дневники ее сына, которые были изъяты при первом обыске. И вот тут разверзлась бездна.
В своей книге Сьюзан пишет, что при жизни Дилана не считала возможным нарушать его личное пространство. Теперь же она с ужасом узнала, что последние три года до смерти ее сын был в глубочайшей депрессии.
«О, боже, мне просто жутко хочется умереть. Я ощущаю себя печальным, покинутым всеми, одиноким человеком, которого нельзя никак спасти… Не справедливо!» – это лишь фрагмент, и такие записи Дилан оставлял почти каждый день, и каждый день его суицидальные планы были все более конкретными.
«Я должна была больше слушать и меньше говорить», – сокрушалась мать стрелка впоследствии на страницах своей книги.
«Я никогда не излечусь от этого»
Сьюзан нашла себя в спасении потенциальных жертв суицида. Деньги, вырученные от продажи своей книги, она жертвует в соответствующие фонды. И говорит о том, что никогда не сможет по-настоящему преодолеть огромное чувство вины.
«Неважно, сколько терапий я еще пройду, я никогда не излечусь от этого. Но вот что я поняла: если бы любви было достаточно для того, чтобы предотвратить самоубийство, их бы никогда никто не совершал».
«Я пришла к выводу, что, вопреки нашему желанию, мы не можем точно знать или контролировать все, что думают и чувствуют наши близкие люди. При худшем развитии событий нам придется научить прощать себя за то, что не знали, не задавали нужных вопросов, не нашли нужное лечение», – добавляет она.
«Я знаю, что буду жить с этой трагедией до конца своей жизни. Я знаю, что многие всегда будут считать, что моя потеря несопоставима с потерями тех семей. Я знаю, что есть те, кто считают, что у меня нет никакого права на чувство боли, – только на вечное раскаяние. И также я знаю, что даже самые ответственные и бдительные из нас не всегда могут вовремя оказать помощь, но ради любви мы должны не уставать стараться узнать то, что от нас сокрыто».
