Итоги 2013 года подводит Cанкт-Петербургская общественная организация «Перспективы» Что изменилось в жизни их подопечных – людей с тяжелой инвалидностью и ментальными нарушениями – в 2013 году?
Фото с сайта www.perspektivy.ru
Мария Островская, директор СПб БОО «Перспективы»:
– 2013 год для нас знаменателен тем, что обучение для наших подопечных, детей с тяжелейшей множественной инвалидностью и глубокой умственной отсталостью, стало нормой. Это уже не какой-то безумный эксперимент, а почти рутина.
В прошлом году в Петербурге в нескольких общеобразовательных школах были открыты площадки, на которых учились дети из интернатов, самые тяжелые, из групп «Милосердие». Среди этих детей есть незрячие и опорники, но ведущие нарушения – умственные. Дети выезжали из детского дома в школы восьмого вида. Сейчас эти группы расформированы, всех детей перевели в коррекционные школы.
До начала эксперимента эти дети все свое время проводили в кровати, их даже кормили лежа. Койки они покидали раз в неделю, на время мытья. Раньше дети с такими нарушениями вообще не учились, считалось, что они необучаемы. Дети в интернатах вообще не получали образования. В лучшем случае силами самого интерната для ходячих и более-менее сохранных детей без лицензии создавался класс, в котором шли какие-то занятия.
Сейчас наш образовательный проект вышел из стадии «хаос и паника», это более-менее стабильный, устоявшийся процесс. Некоторое время ушло на адаптацию, на то, чтобы дети привыкли к перемещениям в школу и обратно. Но учебный процесс, разумеется, этим не ограничивается. Для детей с глубокой умственной отсталостью создана специальная программа, она сейчас проходит апробацию. Хотя эта программа еще не издана и не утверждена, ее проект уже раздали учителям, и целый год они по ней работают, это мне кажется правильным. Результаты этой работы анализируются.
У этих детей – настоящие уроки, как и в обычной школе, но адаптированные под их возможности. На уроках языка особый ребенок учится понимать окружающих и выражать себя понятным для них образом, осваивая карточки «да » и «нет». Это умение значит для такого ребенка больше, чем для обычных людей высшее образование. До этого с ним что-то делали, не интересуясь его мнением, потому что никто не мог получить от него обратной связи – согласия или несогласия, а теперь он в состоянии выразить себя. На уроках физкультуры учат, например, переворачиваться со спины на живот. Эти навыки меняют качество жизни ребенка. Раньше, когда у него затекал спина, он лежал и мучился молча, в надежде, что кто-то догадается его перевернуть.
Если ребенка с нарушениями оставить, «не трогать», не обучать, не развивать, это не нейтральная ситуация, его состояние ухудшается с каждым днем. Даже если ребенок родился без интеллектуальных нарушений, он их приобретает в полном объеме по ходу такой жизни, ухудшается и физическое состояние – суставы престают разгибаться, дети испытывают боль. Если мы не делаем ничего, то причиняем этим детям страшный ущерб.
– Инклюзивное обучение для ваших подопечных – мечта или реальность?
– То, что мы делали, не было инклюзией, скорее это был шаг к инклюзии – специализированные классы для детей с инвалидностью.
Результатов инклюзии мы пока не видим, отчасти потому что мы работаем с целевой группой, которой инклюзия пока «не грозит». Гораздо легче включить в обычный класс ребенка на коляске, чем ребенка с умственной отсталостью, это требует определенной квалификации учителя, он должен перейти от фронтального обучения к индивидуальному. Этого учителя пока не умеют. Я думаю, что инклюзия начнется с людей с физическими и сенсорными нарушениями.
Говорят, что к приходу особых детей школы нужно подготовить. Но на самом деле нельзя сначала научить учителей учить особых детей, а потом «запустить» их в школы. Смысл в инклюзии есть даже при абсолютно неподготовленных учителях, которые раньше никогда особых детей не видели. Когда учителя стоят перед проблемой, когда особый ребенок уже сидит классе, тогда они начинают учиться на ходу и искать поддержку.
– О чем вы мечтаете?
О том, чтобы у подопечных интернатов появилось будущее. Чтобы эти дети воспитывались в семье или хотя бы в небольших интернатах семейного типа. Сейчас интернаты у нас – социальные учреждения, они не готовят к жизни, не дают образования, дети из них переходят в интернаты для инвалидов, в дома престарелых.
В течение этого года в Питере в ДДИ практически не поступали новые дети, их «тормозят» в детских домах, в домах ребенка. Для таких детей строят маленький детский дом семейного типа, в частности для вот этой «очереди». Четыре семьи в этом году взяли детей с тяжелейшими нарушениями – на колясках, с глубокой умственной отсталостью, слепых. В основном это семьи наших волонтеров.
– Правда ли что 2016 году в России не будет детских домов?
– Не будет детских домов, потому что их переименуют в центры семейного устройства. Но я пока не верю в то, что к 2016 году у нас реально заработает система семейного устройства.
– А что для этого нужно?
– Нужно, чтобы в систему показателей успешности учреждения вошло бы число детей, устроенных в семьи. Количество возвратов из семей в учреждение тоже должно учитываться. Для этого нужна выстроенная система сопровождения, нужно переучить персонал детских домов. Концепция индивидуального сопровождения отсутствует и в системе соцзащиты, и в системе образования. Сама идея индивидуальности прививается с трудом.
– Слышат ли вас представители власти?
По крайней мере – слушают. Выделяют на это время. Беда в том, что у нас все время ищут простых решений – кажется, что стоит ввести новый стандарт, одинаковый для всех, и все решиться.
С проблемами наших подопечных мы обращаемся к уполномоченным по правам ребенка, уполномоченным по правам человека, это институт, который реально работает. Мне кажется, что система развивается и продвигается в сторону интересов ребенка, но это происходит очень медленно.
