Миллионер без часов
Мария Федоровна Морозова родилась в 1830 году в семье московского купца-второгильдейца Федора Ивановича Симонова. Семья держалась старой веры, двоюродным дядей новорожденной был знаменитый Козьма Солдатенков, одна из самых загадочных фигур русской церковной и купеческой истории.
Правда, Козьма Тереньевич в то время был двенадцатилетним шалопаем и лишь только подавал надежды.
Образование получила домашнее, но качественное. Знала французский и немецкий, понимала математику. Отец ее скончался относительно молодым, и дядюшка – тот самый Солдатенков, но уже входящий в силу – быстро подобрал ей жениха, Тимофея Саввича Морозова.
Марии Федоровне было всего 16 лет, а ее суженному – 23. Молодым выделили просторную усадьбу в Трехсвятительском переулке.
Любовью там, как говорится, и не пахло. Впрочем, брак был дружным и, пожалуй, счастливым. У Морозовых родились десять детей. Самый знаменитый – Савва – был девятым.
А еще брак был долгим. Сочетались в 1846 году, а в 1889 году Тимофей Саввич покинул этот мир. Все это время Мария Федоровна практически безвылазно обреталась в семейной усадьбе, выезжая лишь в Мисхор, там у Морозовых имелась дача.
60 лет – самый возраст, чтобы всерьез заняться благотворительностью. Дети давно выросли, внуки надоели, мирские соблазны не слишком влекут. Разумеется, подобный опыт у Морозовой уже имелся, когда в 1881 году чуть не скончалась от болезни одна из дочерей, Тимофей Саввич и Мария Федоровна выстроили по обету клинику в медицинском городке на Девичьем поле.
Была еще и репутация суровой, скупой женщины, сидящей на денежном мешке и требующей от родных отчет за каждую копейку. Таких обычно называют паучихами.
Савва Тимофеевич, по словам современника, жаловался: «Занимается благотворительностью, а никого не любит. Отец души в ней не чаял. Все – «душечка», «душечка»! Умер он – она даже из приличия не поплакала!.. Никого, кроме рогожских попов, не принимает. Родню – только по большим праздникам».
У Саввы были к матери личные счеты. Публицист А.В.Амфитеатров вспоминал «небольшого ростом, коренастого человека, в каком-то блине вместо фуражки, в довольно-таки поношенных серых штанах и – без часов.
– Что вы, Савва Тимофеевич, все у других спрашиваете, который час?
– Потому что своих часов не имею-с.
– Так вы бы купили!
– Денег нету-с, а маменька-с не дарит-с».
А в 1888 году она и вовсе отказалась общаться с сыном, он, будучи на мисхорской даче, втихаря женился на Зинаиде Григорьевне Морозовой, урожденной Зиминой. Для этого избранница развелась со своим первым мужем, Сергеем Викуловичем Морозовым, двоюродным племянником Саввы Тимофеевича.
Такой курьез был явно не во вкусе Марии Федоровны.
Тем не менее, когда в 1905 году Савва Морозов погиб при более чем таинственных обстоятельствах, она обрядилась в черное платье и других больше не надевала.
Тайный сговор с портретистом
В ней удивительным образом сочетались душевная щедрость и суровость характера. Жертвовала миллионами, но была беспощадна к тому, кто присвоил хотя бы копейку из благотворительных денег. Говорила: «Все равно, что у Бога украсть». Чехов называл ее «женщиной доброй и неглупой».
В первую очередь, конечно, помогала Рогожской старообрядческой общине, сформированной вокруг Рогожского кладбища. Но, вместе с тем, не обижала и Православное миссионерское общество. Разницы между сторонниками двоеперстия и троеперстия не делала, Господь один на всех.
Сегодня финансировала церковь Покрова Богородицы на Рогожском кладбище, а завтра с той же обстоятельностью подписывала дарственные документы для строительства сестринского общежития при Марфо-Мариинской обители. 12 тысяч ушло в Иверскую общину сестер милосердия, на строительство терапевтической клиники.
Церковными пожертвованиями дело не ограничивалось. Учредила стипендии в Четвертой казенной гимназии, в нескольких московских училищах. Покупала для них книги, полностью оплачивала обучение особенно талантливых студентов.
В 1884 году стала почетным членом Московского технического училища (нынешней Бауманки) – за то, что полностью финансировала строительство лабораторию механической технологии волокнистых веществ.
Зато в своей усадьбе избегала пользоваться электричеством, не доверяла. Обходилась свечами. Ванну не брала, предпочитала баню и одеколонные протирки. Дорогим французским одеколоном протирались и дверные ручки – от микробов. При этом постоянно окружала себя приживалками явно антисанитарного вида.
Когда же Валентин Серов писал ее портрет, тайно пообещала приплатить ему, если художник «спишет ее получше».
Павел Бурышкин, летописец купеческой Москвы отзывался о ней: «Это была женщина очень властная, с ясным умом, большим житейским тактом и самостоятельными взглядами. Подлинная глава семьи».
Савва же Морозов вспоминал: «Воспитывали нас по уставу древлего благочиния и за плохие успехи в английском языке драли старообрядческой лестовкой».
Бесконечная череда добрых дел
Мария Федоровна Морозова была почетным членом Общества для содействия улучшения и развития мануфактурной промышленности – за то, что финансировала обучение московских инженеров за границей. Состояла членом комитета по устройству студенческого общежития императора Николая Второго.
Поддерживала театральных актрис, музыкантов, представителей других видов искусств. Иван Шмелев описывал довольно характерный случай: «М.Ф.Морозова, строгой жизни, почтенная, богомольная старуха. Ну, какое ей дело до… театров! К ней заезжает внучка, М.Д.Карпова, говорит, что надо для развлечения рабочих, для отвлечения их от пьянства, достроить, наконец, театр при фабриках в Орехово-Зуеве… стройка давно остановилась, выстроили только стены, срам! – «А много ль надо?» – «Да тысяч двести, я думаю». – «А не маловато будет?» – «Ну, прибавьте». Старуха нажимает пуговку у звонка. Является лакей. – «Миша, скажи в контору… выписали бы чек! да из моих личных, чтобы… да ты не спутай: на двести пятьдесят тысяч». Это – три с лишним миллиона франков. И в две минуты».
При этом строго отчитывала своего младшего сына Сергея, помогавшего Исааку Левитану. Правда, когда Исаак Ильич скончался, полностью взяла на себя все расходы на похороны.
А когда ей начал досаждать находившийся неподалеку Хитров рынок, она поступила просто: купила тамошние безобразные трактиры и ночлежки и закрыла их.
Угадать, что придет в голову этой магической женщине, было в принципе невозможно.
Шефствовала над земской больницей в Кореизе, полностью оплачивала лечение многих нуждающихся, делала пожертвования для московской Старо-Екатерининской больнице, в том числе выстроила для нее на собственные деньги новый корпус вместимостью в 101 койку. Была почетной попечительницей бесплатной лечебницы военных врачей, тоже, естественно, не за красивые глаза.
«Брестский» (но расположенный в Москве) ночлежный дом на 600 мужских и 200 женских мест – тоже она. Плюс ежегодно три тысячи на его содержание. В результате дом сам по себе, стихийным образом сменил название: из «Брестского» превратился в «Морозовский».
Дом дешевых квартир имени Саввы Морозова. Ясли. Один из современников писал: «В Москве нет ни одного общественно-просветительного или благотворительного учреждения, которое не пользовалось бы от нее крупными пожертвованиями».
Богадельня в Никольском Владимирской губернии, ныне Орехово-Зуево, там была морозовская фабрика. При богадельне – больница. И опять средства Марии Федоровны. Театр для рабочих – в память об увлечении Саввы Тимофеевича.
В самом же губернском Владимире, в Доме трудолюбия дважды в неделю в память о покойном муже выдавались для нуждающихся бесплатные обеды.
Дала деньги на Биржу труда, но дожить не сумела, Биржа начала действовать спустя три года после ее смерти.
Апофеоз – строительство Воскресенского собора в Токио, в котором она, разумеется, никогда не была и бывать не собиралась.
А вот историк Василий Ключевский от подарка Марии Морозовой решительно отказался. В знак особого внимания она презентовала ему полный выезд – коляску и двух лошадей. «Помилуйте, разве мне это к лицу?! Разве, сознайтесь, не смешон был бы я в такой коляске?! Разве я не был бы тогда вороной в павлиньих перьях?!» – бушевал Василий Осипович.
«Харчи на поминовение»
При всем при этом, после смерти мужа она, будучи его единственной наследницей, полностью взяла на себя управление бизнесом. Сразу же провела реформы: вместо единоличного правления ввела должности четырех директоров, каждый из которых отвечал за некую определенную сферу деятельности.
Провела серьезную модернизацию производства. Перестала кредитоваться «на стороне», в частности, в Московской конторе Государственного коммерческого банка, а стала пользоваться личными кредитами у частных лиц. В результате вместо 7 процентов годовых стала платить по 3 процента. Открыла в пяти городах (в дополнение к уже имеющемуся в Москве) представительства оптовой торговли.
Главная контора фирмы, расположенная рядом с деловой Мясницкой улицей, в Юшковом переулке, поражала современников: «Паркетный пол блестел, как лакированный. Широкие зеркальные окна закрыты снизу зелеными занавесками, чтобы служащие не глазели на улицу. За дубовым барьером – шведские столы, как в заграничных банках.
Странно только, что за такими столами сидело много людей с допетровскими бородами, одетых в поддевки и кафтаны».
Таких «мелочей» было множество. И уже через несколько лет ее состояние увеличилось в разы.
* * *
Мария Федоровна Морозова скончалась в 1911 году, прожив 81 год.
Хоронили Марию Федоровну на старообрядческом Рогожском кладбище, в семейном морозовском склепе. Генерал-майор Владимир Федорович Джунковский, бывший в то время московским губернатором, писал: «Купеческая Москва потеряла одну из своих видных и ярких представительниц… Она была так высока, что «умела» помогать, она понимала человеческую душу, и потому от нее было легко принимать, она свято исполняла завет, который преподавала и другим, что «люди должны помогать друг другу»…
Вся Москва – ученая, благотворительная и купеческая, вся московская администрация, все пришли поклониться ее гробу и отдать последний долг этой необыкновенной старушке, в глазах коей светилась живая, чуткая, отзывчивая душа».
Более 26 тысяч морозовских рабочих получили в день похорон, а также на девятый, двадцатый и сороковой дни, денежные подарки и «харчи на поминовение».
После нее осталось состояние, крупнейшее за всю историю России – 30 миллионов рублей. Из которых и на благотворительность была выделена ощутимая часть.
