Фото: soviet-life.livejournal.com
Белый халат для меня – символ незыблемости и спокойствия. Моя мама его носит.
Помню, когда училась в школе, воскресными вечерами я или пришивала себе кружево к школьной форме, или учила уроки на понедельник. Мама где-то рядом наглаживала белый халат, который торжественно пах под горячим утюгом. Чистотой.
Уходила мама рано, приходила по деревенским меркам поздно. Коровы у нас не было. Зато были постоянные посетители, просители, дарители и поздравлятели-с-каким-нибудь-праздником. Сейчас, в эру мобильников, в день рождения можно маме даже не звонить – проще поговорить с президентом.
Однажды кто-то привез маме в подарок стол, стулья и торт. Аккуратно поставил это все во дворе нашего дома и молча уехал. Часто оставляют под дверью мешки с картошкой, банки с медом, ящики с рыбой. Спасибо, детей не подбрасывают, хотя могли бы – мама приняла бы. Она одно время серьезно размышляла, не усыновить ли ей мальчика с синдромом Дауна. Но не вышло.
Мамин самый лютый враг – оптимизация. Она же сельский врач. И знает, каково это – оптимизироваться в деревенских условиях. Она пережила тысячи проверок злобных страховщиков и представителей минздрава, сокращение коек, дефицит лекарств и нехватку рабочего времени. И ей уже почти совсем не страшно. Мама считает, что победить оптимизацию можно, только если честно работать. Лечить людей. Это главное – ради этого она поступала в мед три раза, училась в училище и подрабатывала сторожем в детском саду.
– Наташа, ты не могла бы купить в Москве такое-то лекарство?
– Мама, оно от рака, кому это??
– Это не мне, это моему больному.
«Мой больной» – она произносит эти слова так же часто, как я произношу слово «я». В храме после службы или в магазине у кассы она постоянно кому-то объясняет, что таблетки от высокого давления нужно пить регулярно, а не когда вспомнишь.Ситуации повторяются очень часто. Похоже на урок в школе.
– По половинке два раза в день, утром и вечером. Понятно, Марья Ивановна?
– Понятно, ага. А вот еще у меня тут такие таблетки…
Мама иногда сердится.
– Ну почему пока человека не напугаешь, он ничего делать не будет? Я что, пугало огородное? Почему никто не слушает, как надо лечиться, когда все еще можно поправить?..
Мама иногда грустит.
– Знаешь, мы сделали все, что могли, а больной умер. Понимаю, что жизнь человека зависит не только от предпринятых нами усилий, но… тяжело.
Помню, однажды пришла к маме на работу и увидела в ее кабинете совсем другую женщину. Нет, то есть маму, конечно, но она была быстрой, громкой, энергичной, сияющей какой-то. Много думала потом – о том, что мама, оказывается, принадлежит не только мне, но и какому-то огромному количеству людей, которые хотят избавиться от боли.
Иногда я звоню ей, а мама говорит еле слышно. Это значит, она устала. Сияние свернулось в крохотное пламя, спит. И мама спит.
Тысячу раз говорила ей: уходи уже с работы, ты имеешь право на отдых. Она тысячу раз молчала в ответ. Потому что не может сказать: дочь, ты дурочка что ли – куда же уйду от своей жизни?..
