«Сын воюет на одной стороне, внук на другой – что мне делать?»

Об этом мы поговорили с протоиереем Александром Авдюгиным, который много лет живет и служит в городе Ровеньки (ЛНР).

Господь войны не начинает, их начинает человек

– Отец Александр, Церковь всегда молится о «мире и благоденствии всего мира», но абсолютно мирных времен на Земле никогда не бывает. Почему Господь попускает войны?

– Господь войны не начинает, их начинает человек. В какой-то момент, когда происходит полное отчуждение людей от Евангелия и Церковь становится для людей чем-то вроде учебника нравственности, чаша терпения Божия переполняется.

Одна только нравственность не может быть ограничением для существования зла: можно быть великим человеком нравственно и культурно, но отрицать бытие Божие. Не собственное совершенствование должно быть целью нашей жизни, а то, как мы относимся к окружающим.

Когда мы концентрируемся только на себе, это перерастает во всевозможные разрушительные теории – политические, экономические, религиозные. Сначала собственное «я» ставится во главу угла, потом – моя семья, потом – моя нация и место, где я живу. Здесь и кроется начало зла!

Эта идея хорошо ложится на душу человеческую: «Ты лучше всех», «Deutschland Über alles», «Україна понад усе». Когда родители говорят своему ребенку: «Не обращай ни на кого внимания, иди вперед, будь лучше других» – остается добавить сюда несколько политических лозунгов, и вот уже готова разрушительная идеология. Это все распространяется очень легко, и есть люди, которые это используют. А потом начинается война.

Девочка гроб обняла и плачет: «Папка, пошли домой!»

– Зло действительно легко распространяется, но разве эти процессы может остановить молитва? Какой тогда эта молитва должна быть?

– Нужна молитва не такая, где мы от Бога требуем: «Господи, дай нам мир!», а та, которая звучит общей симфонией ума, души и тела. Когда все это вместе начинает кричать: «Господи, спаси!», тогда Господь может откликнуться. Причем нужна молитва не только каждого из нас в отдельности, но и нас как Церкви, как сообщества людей. «Миром Господу помолимся» – значит, все вместе.

Когда наша молитва о мире станет единой и искренней, когда все люди объединятся в общее тело и общую душу, жаждущую мира, тогда и случится чудо. Причем чудо, которое человеческими руками сотворить невозможно!

Когда в общении с Богом мы видим только себя, начинаются упреки к другим. Раскол, который мы сейчас наблюдаем в Православной Церкви, – это как раз искание личного, а не объединяющего. Когда священники одной Церкви, ученики одной семинарии не хотят друг с другом разговаривать, шлют анафемы – это страшно.

Когда мы хоронили одного нашего ополченца, его маленькая дочка гроб обняла и плачет: «Папка, пошли домой!» Вот когда такое видишь, тогда и молиться хочется о других, а не только о себе. Только когда твое сердце отзывается на чужую боль, молитва будет настоящей. И потому мы, священники, стараемся как можно больше обращать внимание прихожан на страдания других, приводить реальные примеры.

Войны попускаются Богом в том числе для того, чтобы разбудить в людях желание молиться. Я вижу, как меняются люди и их молитва во время военных действий. В 2014 году, когда в нашем городе гибли люди, на улицах все друг с другом здоровались – знакомые и незнакомые. А когда вокруг грохотали орудия, мы ходили с крестным ходом каждое воскресенье и каждую среду.

Даже таксисты, которые обычно ненавидят крестные ходы, потому что мы им перекрываем дорогу, выходили из машин и становились на колени.

Война добавила людей в храмы. У нас их и раньше было немало, так как город шахтерский, все со смертью рядом ходили, но сейчас стало в разы больше! Даже те, кто говорил: «Бог у меня в душе», теперь стали ходить в храм. У нас много подростков, молодежи, что вообще редкость для Церкви. Не потому, что мы духовно чище или лучше остальных, а потому, что люди постоянно сталкиваются с критическими ситуациями.

С войной многие, конечно, поменялись. И в ту, и в другую сторону: в тех, кого знал с исключительно хорошей стороны, открывались такие низменные вещи, что и подумать было нельзя… Например, когда в городе не было чистой воды, кто-то, пробурив скважину, давал воду всем, до последней капли. А кто-то, наоборот, ставил забор и вешал замок. Порадовало, что никто из наших священников тогда не уехал – хотя запросто могли.

Были и чудеса, творимые молитвой. Тогда прилететь могло куда угодно, и вот представьте: в Луганске, закончилась литургия, люди выходят из храма – и вдруг снаряд пробивает потолок и втыкается в пол. И не взрывается! Никто не пострадал, а на литургии было человек 90.

Молись, чтобы Бог сделал тебя «адвокатом», а не «прокурором»

– Нет ли опасности, что сострадание к несчастьям других разбудит в людях желание мести, стремление найти и наказать виновных? Или даже неверие в Бога, в Его помощь и заботу о нас?

– Если мы считаем, что Бог должен кого-то наказать, с одной стороны, – это правильное, естественное желание, но с другой – наше представление о справедливости однобоко. Преступник не обязательно останется преступником навсегда – он может раскаяться. Потому суд Божий – не человеческий суд. Да, зло должно быть наказано, но Богом и юридическим законом, а не нами. Наша же задача – помочь человеку преобразиться.

В молитве мы должны не призывать горячих углей на головы обидчиков, а просить Господа вразумить их и помочь нам всем отличить добро от зла. Пока мы будем желать возмездия, ничего не изменится. Ведь если мы от молитвы ждем, чтобы все тут же побросали оружие и пошли по домам – этого не будет, так война не остановится. Но молитва может зародить желание мира в умах противоборствующих сторон. Она может зародить и в нас самих желание компромисса.

Политические, экономические, религиозные амбиции вторичны – важно, насколько тщательно мы выметаем из собственной души жажду мести и убежденность в том, что только наше понимание добра и зла является единственно правильным. Все мы можем ошибаться в своих интерпретациях.

У меня были две прихожанки, которые всю жизнь дружили. И вдруг я стал замечать, что они молятся в разных углах церкви. Оказалось, одна у другой заняла какую-то вещь и не отдавала. Я говорю: «Да прости ты ей уже и забудь!» – «Я простила». – «А что же вы тогда не разговариваете?» – «А вот когда вернет, тогда и будем разговаривать».

Прощение должно быть безусловным! Да, это сложно, и, мысля только категориями нравственности и законности, достичь этого невозможно. Здесь нужна помощь Божия, Его вразумление. И об этом тоже нужно просить Его – чтобы Он из «прокурора» сделал тебя «адвокатом».

Мы прощаем своим детям всякие выкаблучивания и не перестаем их любить – нужно стремиться к тому, чтобы научиться прощать так всех людей.

Никто не может однозначно для всех определить, где добро, а где зло. Чем Церковь будет отличаться от политической партии, если кто-то из епископов или священников четко напишет, как правильно и единственно верно думать? Предложить свое видение – можно. Но ни в коем случае нельзя навязывать или приказывать, кому как думать и определять для себя добро и зло.

Да, эти понятия очень субъективны, но вполне реальны. Это не какая-то метафизика или демагогия. Выбор придется делать каждому. И рано или поздно Господь даст разумение, правильный ли выбор мы сделали.

Война закончится, когда люди поймут, что ими руководило зло

– В условиях вооруженного конфликта обязательно ли выбирать сторону? Или лучше придерживаться нейтралитета?

– Если тебя это непосредственно касается, то хочешь не хочешь – выберешь. Одно дело, когда видишь все по телевизору, и совсем другое – когда в твой огород прилетела ракета или забрали на фронт близкого человека. Среди моих друзей в соцсетях с началом конфликта многие от меня отписались, обиделись, не разговаривают. И это их право. А мое право – придерживаться своей позиции, потому что я живу в зоне, где проходили военные действия в 2014 году, и сейчас война рядышком. Я тоже поначалу долго не мог разобраться… Пока не похоронил шестилетнего Сережку-соседа, в которого прилетела «Точка-У».

У меня есть прихожанка, у которой внук воюет на одной стороне, а сын – на другой. Она спрашивает меня, как ей быть? А я отвечаю: молись, чтобы они хотя бы друг против друга лично не стояли, чтобы их хотя бы распределили в разные концы фронта.

Я видел много добрых, искренних, сопереживающих людей, воюющих и на той, и на другой стороне. Все борются за правду, за добро – в своем понимании. При этом я знаю многих людей, которые, выбрав однозначно для себя сторону, молятся и за тех, кто выбрал противоположную. Вот к этому нужно каждому из нас себя приучить.

Из моего прихода забрали четырех мужчин на фронт. Один уже вернулся, раненый, и рассказывает: «Те, кого мы брали в плен, ведь такие же ребята, как мы». Все там, на фронте, понимают, что мы в целом одинаковые: все равнолюбимые дети Божьи. А значит, можно находить что-то общее между нами, непримиримыми, даже на войне.

Почему мы так часто повторяем молитву «Отче наш» во время богослужения? Там сказано: «И избави нас от лукавого». Лукавый присутствует в каждом деле, в каждом поступке, в каждой мысли – и пытается нас смутить. Всегда можно найти выход, если тебя посылают на зло, но это должен быть выбор каждого. Любая война рано или поздно кончается миром, но только тогда, когда большинство поймет, что ими руководит зло.

– Как это ни страшно звучит, люди начали привыкать к тому, что «где-то стреляют», а молитва о мире начала превращаться в рутину…

– Если настроя нет, молиться нужно все равно. Постоянно находиться в молитвенном настроении – прерогатива святых, и то не всех.

«Миром Господу помолимся»: мир – это не одинаковые люди, а все разные, в том числе и по уровню развития, и по глубине понимания добра и зла, и по молитвенному запросу. Но в храме все эти люди молятся о едином – вот что главное. И когда люди, несмотря на свои принципиальные различия, смогут объединиться – вот тогда молитва загрохочет.

Когда мы сможем этого наконец достичь, Господь обязательно откликнется и прекратит нашу вражду. Каким способом – представления не имею. Но я абсолютно уверен, что Он, увидев стремление большинства людей к миру, к добру и прекращению этой дьявольской пляски на нашей земле, обязательно вмешается.

Рисунки Екатерины Ватель