В «Добром деле» помогают тем, у кого почти не осталось надежды или врачи на родине отказываются помочь. Это может быть онкозаболевание, порок сердца, буллезный эпидермолиз или необходимость пересадки печени.
Как добровольцы попадают в «Доброе дело», чем живут, как справляются со своими задачами, что дает им волонтерство? У каждого свои переживания и сомнения, своя боль и чувство счастья.
Добро по цепочке
Организацию «Доброе дело» основали в 2013 году психолог Алина Титова и протоиерей Илья Лимбергер, объединив около 400 волонтеров в разных странах Европы. Основная часть волонтеров в Германии, но есть и в России, Украине, Казахстане.
Второе название организации – Русская православная диакония в Европе, или Диакония, так как по сути это организация помогающая (диакония по-гречески – служение), и возникла она исторически на основе приходов Русской Православной Церкви. Но опрос показал, что не всем понятно слово «диакония» — так появилось название «Доброе дело» с очень простой концепцией: связать тех, кому нужна помощь, с теми, кто хочет помочь.
Волонтеры «Доброго дела» в основном люди 30–40 лет, но не только, самых разных занятий, больше женщин. Заданий очень много, каждый может найти, к чему лежит душа. Ходить к подопечным или писать о них заметки, искать фонды-спонсоры или медтехнику. Можно помочь финансово, взять семью под опеку, провести благотворительную акцию, повесить баннер у себя на сайте, что угодно — вплоть до стрижки подопечных. Можно просто помолиться — список возможностей есть на сайте, обновляется каждый месяц.
КСЕНИЯ КОХАСЬ, Эссен, с 9 лет живет в Германии. Медсестра в неврологической клинике
В Эссене есть православный приход Космы и Дамиана. Там висело объявление о наборе волонтеров в «Доброе дело», и Ксения долго не решалась по нему позвонить. Боялась не справиться, но не хотелось жить только для себя. Наконец в октябре 2021 года набрала номер координатора. «Сразу предупредила, что у меня нет никаких навыков, не хотела разочаровать. Мне нужно было саму себя узнать через это – насколько я надежный человек».
Ксения занимается сейчас в основном переводом на приеме у врача. Однажды в «Добром деле» взяли под опеку девушку Надю* (здесь и далее – имена подопечных изменены), всего на пару лет младше Ксении. Это был ее первый опыт волонтерства, и тяжелый. Надя угасала. «Я оказалась тем человеком, который должен был ей сообщить: тебе осталось мало жить. В самом страшном здании этой клиники, где проходят облучение».
Сказать, что Ксения была в растерянности, – ничего не сказать. «Я знала, что за нас молятся, и это было большой поддержкой. Лечащий врач была молодая женщина, очень теплый и сердечный человек. Вместе мы смогли. Для всех это был шок, конечно. Врач достала Наде бесплатно лекарства, старалась помочь. Надя сказала: я хоть обратно на родину смогу вернуться».
Есть и хорошие воспоминания: Наде очень нравились собаки корги, и Ксения сделала ей сюрприз – привезла корги с хозяином из местных жителей погулять вместе. Собака вернула больной девушке радость, в которой она так нуждалась. «Иногда просто нужно ловить, что человеку нравится, делает его счастливым».
Ксения считает, что не обязательно становиться друзьями с подопечными, но часто именно так происходит, совершенно искренне. Некоторые боятся сердечных отношений с подопечным, когда знают, что он уходит. «Но ведь это тоже опыт. Родные люди тоже когда-нибудь уйдут, рано или поздно ты встретишься с этим. Не нужно прятаться».
С пациентами в неврологической клинике, где Ксения работает медсестрой, сложнее – там бывает агрессия, часто приходится фиксировать пациентов для их безопасности: «Однажды я разревелась на работе, моя руководительница это заметила и дала мне три дня выходных. Что мне помогает? Поговорить с коллегами, попросить помощи. Однажды коллега, заметив мое состояние, спросила, что случилось. Я сказала, что не справляюсь ни с чем, а она – что ты, знаешь, сколько хорошего о тебе я слышала от пациентов, ты им даешь такую радость. И меня это очень подбодрило. Одна опытная медсестра мне сказала: у нас такая профессия, к сожалению, что тебе обязательно скажут, что ты сделал не так, но мало кто похлопает по плечу и похвалит, кроме, может быть, самих пациентов иногда».
Новичкам-добровольцам Ксения советует, во-первых, брать небольшие задания, а во-вторых, правильно распределять нагрузку – что могу, что не могу: «Нельзя на себя брать много, лучше оценить себя хуже. И еще очень важно: если возникла проблема, не оставаться с ней наедине – обращаться к координатору или с другими волонтерами поговорить. Не всегда говорить «да» – только когда есть ресурс на это и время».
ИРИНА КАСПИРОВИЧ, 25 лет, живет в Мюнхене, Германия. Проект-менеджер в IT-компании
До знакомства с «Добрым делом» Ирине, по натуре отличному организатору, случалось собирать средства на лечение больных детей, распространять информацию о просьбах. Про «Доброе дело» узнала около 2013 года – началось с того, что Ирина увидела в соцсетях призыв о помощи мамы 12-летней девочки – той сделали операцию в немецкой клинике, и теперь не было денег, не было переводчика, мама осталась один на один со своей бедой. Ирина откликнулась.
«Включилась я слишком сильно – и эмоционально, и физически, и достаточно быстро это стукнуло по голове. Так нельзя. Нужно помнить как минимум свою семью, а уж потом чужих детей, насколько бы ужасной ситуация ни была». Ирина заметила, что несколько человек, включившись в работу с такой же самоотдачей, сильно обожглись и совсем ушли из волонтерства.
Поначалу она большей частью занималась помощью на месте: встретить в аэропорту, довезти до клиники, помочь с переводом, купить продуктов, объяснить, как пользоваться телефоном или просто посидеть поговорить. «Это иногда больше нужно, чем бытовая помощь. Даже не говорить ничего, просто послушать. Можно вместе сходить в кафе, в зоопарк. Для нас тяжелая болезнь ребенка – ситуация очень шоковая, поэтому может показаться, что родитель постоянно в ужасе: «Боже мой, рак у ребенка». А люди в основном приезжают уже в переработанном состоянии. Это ситуация, с которой они уже свыклись, и тебе тоже нужно просто немного поучаствовать в их жизни. Получается совместное обогащение: тебе хорошо оттого, что ты помог, и им хорошо, что кто-то поинтересовался их жизнью. Принес им кусочек обычной жизни».
Ирина поняла для себя, что ей важно иметь границу. «Даже если в какой-то момент я была в дружеских отношениях с мамами, то все равно не настолько глубоких, как настоящая дружба в моем понимании. Это своего рода защитная реакция. У меня, например, выработалось правило – я никогда не приглашала к себе в гости. Границу нужно соблюдать, хотя бы для того, чтобы иметь возможность сказать «нет». А чем ты ближе подпускаешь человека, тем это сложнее. Волонтер должен уметь это делать».
Волонтеру важно быть в хорошей форме, считает Ирина, – и физически, и морально. Для кого-то важно и духовно. А что делать, если помогать не хочется? «Бывает, что человек, как думает он, – просит о помощи, а как чувствую я – хочет из меня соки выпить. Редко такие люди встречались. Тогда объясняю себе, что помогаю не тому человеку, а его ребенку. Стараюсь сократить контакты и откровенно говорю, что я недоступна 24/7. Это срабатывает: люди перестают так сильно требовать внимания к себе. Ира советует не стесняться обсуждать такую ситуацию с другими добровольцами. «Порой возникает чувство вины: ну как же, ведь ему объективно нужна помощь, а я, наверное, какой-то не такой. Но иногда это реально никчемные просьбы, человек просто совсем не хочет быть самостоятельным. А надо ему дать эту возможность. Когда человек становится хозяином ситуации, ему самому легче».
Маме Анне* и сыну Артему* с тяжелой формой ДЦП и нарушенным интеллектом Ирина помогала несколько лет, пока они находились на лечении. Ира вспоминает их с большим теплом, хотя знакомство потрясло ее: «Я даже ужас испытала, увидев этого ребенка, весь быт этой женщины, как она спит, ест, как его кормит». Позже Ира осознала, что для Ани это была принятая ситуация. «Для волонтеров очень важно понять, что ты можешь испытывать шок, страх даже, но это только потому, что ты это увидел впервые. А для людей это их жизнь». Конечно, где-то можно и нужно ее подкорректировать. Ира вспоминает, как они с Аней шли в Мюнхене мимо уютного кафе, и Ира пригласила ее зайти. «А она – что ты, как можно, я вообще с Артемом никогда никуда не захожу, он так некрасиво ест. И я поняла, что именно нужно это сделать». Ира помогла Ане преодолеть барьер в сознании, и такой привычный для нас ритуал, как чашка кофе в публичном месте, появился и в ее жизни.
Всегда, особенно поначалу, рождаются мысли – почему такой ребенок родился. «Со временем я стала понимать, что для того, наверное, чтобы окружающие росли. Даже в мелочах – открыл дверь человеку на инвалидном кресле или как-то еще помог, поднес, уже не говоря о том, что более серьезно поучаствовал в их жизни. По-другому не могу объяснить».
Говорить о своем волонтерстве можно, но надо быть готовым к разной реакции, в том числе к ее отсутствию. Однажды Ирина заикнулась в компании – вот, едем мальчика больного поздравлять, – и одна знакомая рассказала о нем у себя на работе. Ее начальник, католик, раз в год куда-то жертвует, и вот он передал тысячу евро для этого мальчика. Кто-то отойдет – «страсти какие-то, даже знать об этом не хочу», – такая реакция часто бывает, а кто-то сразу, может, не скажет, а потом подойдет. Так что ждать от других ничего не нужно, считает Ирина, это трата собственного ресурса, но делиться информацией стоит. С неожиданной стороны что-то придет.
ЕЛЕНА СВИРИДЕНКО, больше 20 лет живет Кельне, Германия. Медицинский переводчик
Елена в основном занимается переводами и поиском врачей: ее опыт, наработки и контакты как медицинского переводчика очень пригодились, когда ей попал в руки журнал с просьбой о помощи малышу, у которого была онкология. «Я подумала, финансово помочь не могу, а вот клиники знаю, врачей знаю, переводить тоже надо будет – вот так и буду помогать». Через секретаря епископа Пантелеимона (Шатова) Елена познакомилась с Алиной Титовой и включилась в «Доброе дело».
Елена говорит, что волонтеру может прийти любой запрос – испечь торт, а иногда – организовать похороны. Бывает, нужно прийти попрощаться с ребенком на похороны, родителям это важно. «Молодым девчонкам это тяжелее. Но у нас в приходе в основном народ в возрасте и готов к любым испытаниям, закаленные. Готовы брать на себя чужую боль». Есть задачи попроще – продукты купить, приходить играть с детьми. При клинике, где проходят лечение дети, есть дом для проживания семей – прийти туда позаниматься с детишками всегда очень актуально. «Это многим доступно. У нас в приходе в Кельне много бывших преподавателей. Часто, когда дети больны онкологией, они не могут ходить в школу, а структурировать им жизнь нужно. И вот кто-то приходит – математикой занимается, на гитаре, рисованием. Все что угодно, чтобы украсить жизнь».
По наблюдению Елены, у родителей тяжелых детей можно многому научиться. Они позитивны и умеют справляться с этими ситуациями. Не надо готовить себя, что сейчас окажешься среди рыдающих людей – нет, для них это стало рутиной. Ты попадаешь в очень доброжелательную среду. Твоя задача просто внести свою лепту, чтобы облегчить им жизнь.
«Это люди необыкновенно мужественные, – говорит Елена. – Сейчас у нас есть семья, они на лечении уже лет восемь, оно проходило успешно, и вот – у ребенка рецидив. И у папы оказался тяжелейший рак, на последних днях буквально. А мама на себе это все тянет. Приезжаю, забираю ее цветы сажать, грядки полоть. Я не приглашаю ее на кофе, потому что это всегда предполагает разговор – а они ей не нужны ни в какой форме. Вот на грядке что-то поделать руками, отвлечься. То есть как вариант помощи – предложить приятную работу, все очень индивидуально».
С 2014 года помимо детей с онкологией в «Доброе дело» стали поступать дети из Донбасса. «Это были долгие проекты, потому что привозили совершенно израненных детишек – тех, кого не могли лечить в фонде «Лиза» в Москве, перенаправляли сюда в Германию. Помню хорошо Сашу*, это был первый такой тяжелый для меня случай. Они с мамой уехали из родного города, потому что там уже были обстрелы. Пошли кормить кошку. Мама поднялась наверх, а Сашка, ему было тогда шесть лет, остался играть внизу во дворе. Прилетела мина, он оказался парализован ниже пояса». Поставить Сашу на ноги, к сожалению, не удалось. За годы общения Елена прониклась светлым характером Саши: «Умный мальчик, добрый. Школу уже сейчас заканчивает, я до сих пор с его семьей общаюсь».
Занимаясь своими задачами в «Добром деле», Елена старается привлекать и других, особенно молодых людей. «Их самооценка от этого вырастает, что очень важно в воспитательном плане. Своих сыновей я всегда просила или подвезти, или переводить. Они никогда не возражали».
Сотрудники на работе знают, чем занимается Елена, и она нередко обращается за помощью и к ним. «Я считала это своей миссией – максимально привлечь. Сопротивления никогда не встречала, единственное, если только тяжелая онкология. Люди – чаще мужчины – просят в таких случаях найти кого-то еще, так как не знают, как общаться с родственниками больного, боятся причинить им еще большую боль».
Вспоминая начало своего волонтерства, Елена признается, что трудно было в эмоциональной сфере разграничить профессиональное и человеческое. «Все страдания впитывались прямо каждой клеткой. А затем сработала самозащита: отключается чувство сопереживания и включается чисто профессиональное: как оптимизировать процесс лечения».
АЛИНА ТИТОВА, руководитель «Доброго дела» и «Доброморя». Психолог
У Алины такой внушительный багаж организаторской деятельности, что хватило бы на несколько биографий образцовых менеджеров: создала стабильную структуру с нуля, собрала конференцию волонтеров, организовала спектакль, школу, реабилитационный лагерь, запустила газету на двух языках. «Все возможно. Нужно просто четко себе представить все в деталях и идти к этому планомерно, небольшими шагами», – говорит она.
Психолог по профессии, Алина считает, что помогать – естественная потребность. «Меня как раз волнует вопрос, почему люди не помогают, что с ними не так, где им больно, где они «поломались», почему не испытывают этой общечеловеческой эмпатии». В то же время она не сторонница подхода, при котором ты решаешь за другого человека его проблемы. Мы попадаем в разные ситуации, но у каждого есть ресурс из них выйти: «Нужно помочь этому ресурсу открыться и поддержать в тяжелый момент, а не сажать себе на шею – это очень важно и полезно для всех сторон».
За годы работы добродельцы стали технологичнее и эффективнее – одни и те же грабли попадаются на пути, но уже есть карта, как их обойти. Каждый случай индивидуальный, но есть набор отработанных похожих кейсов. «Вначале к нам в месяц обращались три-четыре человека, и мы метались, захлебывались в задачах, а со временем отработали систему, появились отделы, и теперь можем обрабатывать в месяц по 10 заявок. Конечно, они разные – кому перевести, кого встретить, кому денег собрать, есть и более сложные случаи».
Переехав в 2017 году в Черногорию из Германии, Алина поняла, что море – мощный ресурс для восстановления сил. Так в 2020 году от «Доброго дела» отпочковалось «Доброморе». Алина решила проводить здесь реабилитационные смены для подопечных, переживших тяжелую болезнь или утрату, а также волонтеров. Им тоже нужна поддержка.
«Доброморе» работает на базе «Доброго дела»: люди, которые делают техническую работу, те же, а на каждую реабилитационную смену или обучающую программу приглашаются специалисты, набираются и проходят подготовку волонтеры, ищется партнерская площадка. Смена в среднем принимает 40–60 человек. «Записаться может каждый – и волонтеры, и подопечные. Тут другая система отношений, уже не объект – субъект, а все субъекты, идет взаимный обмен ресурсами».
За это время Алина провела две смены для семей после выздоровления ребенка, две психологические конференции, несколько поддерживающих волонтерских встреч. Люди, прошедшие путь от диагноза до операции, в крайней степени травмированы ко времени выздоровления. «Травмированы беженцы из зон военных конфликтов, травмированы мы все, кто наблюдает эти войны и страдания людей, пытается помочь. Нас всех нужно за руку выводить в мирную нормальную жизнь».
Последняя по времени реабилитационная смена в «Доброморе» была для детей с ДЦП и колясочников. Работали психологи, проводились групповые и индивидуальные занятия, арт-терапия, но хитом стал педикюр и маникюр для мамочек. «Они не могут себе его позволить, это в их жизни всегда на периферии, – говорит Алина. – Как любой человек в стрессовой ситуации, когда случается беда с близким, они себя не чувствуют и о себе не думают. Хорошо, если это длится неделю-две, а если годами? Человек полностью теряет доступ к себе, он не знает, ни чего хочет, ни что чувствует. А такие вещи больше всего согревают и раскрывают – когда о них кто-то заботится, приносит чашку чаю».
Фотографии из личных архивов героев статьи
