– Можно с тобой дружить? – подходит к сидящей на лавочке Даше Дима. Даше больше 20 лет, Диме – четвертый десяток. Они оба отказники, выросли в детских интернатах, а после совершеннолетия попали в ПНИ №30.
Даша жила в 1-м корпусе, Дима – в 4-м. Они и познакомились в интернате, во время прогулки. Сейчас Дмитрий и Дарья поженились, живут вместе и ждут ребенка.
Мы встречаемся у них дома – для семьи, состоящей из двух сирот, это первый настоящий дом, где нет соседей по комнате и не нужно получать пропуск, чтобы выйти на улицу.
Даша и ее муж суетятся на маленькой кухне – наливают чай, кладут торт – «хороший, не жирный». Даша очень худая, волосы собраны в длинный хвост. Дима – небольшой, плотный, с лучистыми глазами.
Я не знаю, могут ли Дима и Даша решать уравнения с интегралами (я, например, не могу) или понять диалектику Канта, но они определенно в состоянии жить самостоятельно и обслуживать себя.
Про родителей
Дима своих родителей никогда не видел. «Она подписала отказ и убежала. И все», – говорит он. Дима пытался «ее» искать – не нашел. Легко ли найти – судебные приставы тоже ищут, потому что на Диминой маме большая задолженность, но отыскать не могут.
Даша знакома со своей мамой – нашла ее телефон через справочник в Интернете. Они два раза встречались. «Мама полненькая, небольшого роста, красивая, волосы у нее мелированные. У нее есть младшая дочь, она мать-одиночка. Но я от нее не увидела никакой любви», – говорит Даша.
Маршрут жизни Даши: роддом, больница, ДДИ №15, «Южное Бутово», ПНИ №30. «Как попала в интернат? Родители от меня отказались сразу после рождения, где же мне еще жить? Но меня почему-то отправили в коррекционный интернат. Поставили умственную отсталость. В Бутово мне нравилось, в 15-м не очень, а потом меня во взрослый отправили. У меня 2 группа инвалидности», – говорит она.
– За нас решила комиссия, что мы не способны жить самостоятельно, и нас отослали, – говорит Дима.
– Если бы мы выросли в семье, нас бы не отправили в интернат, – поддерживает Даша.
В интернате всегда шумно
Про интернатскую жизнь Дима и Даша рассказывают, что жили «в общем, нормально»: на этаже не закрывали, выпускали в город. Дима не без гордости говорит, что у него был свой телевизор и компьютер.
Я понимаю, что Диме и Даше, выросшим в системе ограничений и запретов, долгое время было не с чем сравнивать. Они смотрели, как живут другие люди в ПНИ, и видели, что их собственное положение зачастую лучше – им разрешалось больше, чем интеллектуально менее сохранным.
Перебираю вопросы, как отмычки, чтобы понять, неужели действительно все устраивало? Нет, оказывается, были вещи, которые расстраивали и обижали, только понять это можно, когда уже есть опыт жизни «на свободе».
– В интернате всегда шумно. Если голова болит, тебе не дадут покоя. Нельзя иметь свои лекарства. Ночью спать невозможно – постоянно храп стоит. Если объявляют карантин, неделю или две с этажа никуда не выходишь, – рассказывает Дима.
– Я помню, – в голосе Даши слышится жалоба, – нам надо было в вечернюю школу идти (центр равных возможностей «Вверх» – прим. Ред), а нам этот карантин сделали. Была несправедливость – мальчиков пускали в школу во время карантина, а девочек закрывали. А чем мы хуже их? Карантин он для всех карантин. И в город тоже не выпускали. Скука такая, когда никуда не ходишь.
– С ума сходишь. Все одно и то же, – соглашается Дима.
– Везде глаза и уши. Одни сплетни идут, – вздыхает Даша. – Что случись – первый корпус, второй, третий, четвертый – все быстро передают друг другу и обсуждают. Кто подрался, кто забеременел, кто изнасиловал. Там всегда что-нибудь да происходит за один день.
– А как к вам относился персонал?
– Я всегда подходил к сотрудникам: «Помоги как-нибудь», и мне помогали. А другие не умели общаться, только матом. Мне всегда оставляли еду, когда я приходил с работы, говорили: «Дим, только никому не говори и не показывай, сам ешь».
– А то налетят: «Мы тоже хотим». Ему-то домашнюю давали. Да, Дим? Все-таки домашняя от интернатской отличается, – объясняет Даша.
– Да, меня подкармливали. И всегда спрашивали: «Как ты отработал, не устал»?
Но не весь персонал был так добр, завотделения однажды сказал: «Дим, а ты ведь никакой пользы не приносишь интернату. Поэтому мы тебя из 4-местной палаты выселяем в 6-местную или 8-местную». Выясняю, что приносить пользу, – например, мыть полы.
– Хотя это санитарки должны делать, – вставляет Даша.
– А так нормально жили, у меня телевизор был, Х-бокс, этим и развлекался постоянно. Ко мне друзья приходили. Но, когда сидишь в интернате, даже друзья начинают надоедать.
– А я не устаю от друзей. Я до сих пор хожу в 30-й интернат как волонтер, – говорит Даша.
Про начало самостоятельной жизни
До 6 класса Дима учился в обычной общеобразовательной школе и рос в детском доме для обычных детей, потом учителя заметили, что Дима не справляется с общеобразовательной программой. Психолого-педагогическая комиссия решила, что у Димы есть отставание в развитии и ему нужна коррекционная программа. Дима оказался в интернате для детей-инвалидов, а после совершеннолетия попал в ПНИ №30.
Так и жил, пока соцработник не сказала: «Чего ты живешь в этом учреждении? Тебе здесь не место. Ты нормальный, соображаешь, все умеешь, толковый парень».
Тогда Дима прошел внутреннюю комиссию в интернате, после этого нужно было пройти еще одну – городскую. Процесс восстановления дееспособности происходит либо через суд, либо при помощи самого интерната. В первом случае нужно составить заявление и самостоятельно отправить его в суд. Во втором случае – пройти внутреннюю комиссию и рассчитывать на помощь ПНИ в судебных делах.
Если человек успешно проходит внутреннюю комиссию, интернат подает заявление в суд и дает положительную рекомендации. При этом учреждение должно быть заинтересовано в том, чтобы проживающий его покинул – если интернат этого не хочет, он легко поставит непреодолимые бюрократические препоны.
О том, как сложно выйти из ПНИ, писали не один десяток раз. Но Диме повезло. Его подбадривали: «Не волнуйся. Ты выйдешь».
– Мы сами все делали. Нам сотрудники интерната давали адрес, мы приезжали, собирали все документы, справки, и привозили. Говорят, что это должны делать юристы. Но нам сказали в соцотделе: «Мы проверяем, сможете вы самостоятельно ориентироваться в городе, или нет. Сказать, честно, меня подготовили к комиссии, дали листок с вопросами, – говорит Дима.
– Он зубрил, все учил. А я сама спокойно прошла, – улыбается Даша.
– Но у меня вопросы посложнее были. Спрашивали: «Как вы будете платить за квартиру?» А я сказал – не за квартиру, а за ЖКХ. Мужчина из комиссии обалдел: «Никто так еще не говорил, как ты сказал». Потом меня спрашивали, кем работаю, какой спорт люблю, как дома буду готовить себе обед. Я все сказал, как надо.
– А у меня спрашивали, хожу ли я в храм, каким спортом занимаюсь. Я бегом занималась тогда (Даша участвовала в местных соревнованиях – защищала честь 30-го интерната – прим. Ред). Про деньги, про ЖКХ, про еду не спрашивали.
«А работаем мы вместе»
Дима работал, еще когда жил в интернате – в прачечной. Сейчас они оба работают в творческом объединении «Круг».
– Мы работаем на керамике. Директор наша, Марина, гранты пишет, чтобы зарплата у нас была. Каждый день работаем, оплата сдельная. Лепим пиалочки. Дима отливает, формы делает, да Дим?
– Я отливкой занимаюсь. Но еще я курьер, помощник – отгрузить, разгрузить, отвезти, привезти.
– В ТОКе приятно работать, там компания хорошая. Я там уже работаю три года, – говорит Даша.
На работу супруги приходят каждый день. Иногда работают целый день, иногда меньше – сколько есть сил. Оплата не почасовая, зависит от того, сколько они успеют за день сделать посуды. Вместе с пособием по инвалидности получается сумма, на которую вполне можно прожить.
Про Бога
– Бог дал человеку свободу выбора, он никого не заставляет выбирать плохое, но мы выбираем. Над нами всегда кружится дьявол, он хочет, чтобы мы по плохому пути пошли. Бог дал нам молитвы – они успокаивают, силы дают. Самое главное – не унывать, молиться постоянно, утром и вечером, – уверен Дима.
Он пришел к Богу еще в школьном возрасте – чувствовал себя одиноким, а когда узнал, что некоторые люди ходят в церковь, стал проводить там все свободное время.
– Я пришла в 20 лет, – говорит Даша. – Познакомилась с Машей Зыряновой, а она уже ходила в храм (Мария Зырянова – сестра милосердия и прихожанка храма царевича Димитрия – прим. Ред) .
Маша познакомила меня батюшкой. Я пришла в храм и сразу все почувствовала.
С Богом легче жить. И, оказывается, меня в детстве в этом храме крестили. Я была грудная, из интерната меня кто-то привез. Не знаю, кто.
Когда Даша начала воцерковляться, ей было важно узнать, крещена ли она. И среди ее документов оказалось свидетельство о крещении – как раз из храма царевича Димитрия. Кого за это благодарить – так и не удалось узнать.
Спрашиваю, не было ли у них когда-либо обиды на Бога – все-таки судьба у ребят не из легких.
– Была. Потом почувствовал, что что-то пошло не так. Стал я такие дела вытворять… Не хочу рассказывать. Но Бог меня все равно простил, – признается Дима.
– А я на Бога не обижалась никогда. Бог же нас любит. Это же не Бог виноват в наших бедах – мы сами себя наказываем. Мы наступаем на грабли, ошибки совершаем, а Бог нас любит.
– Как говорится, нужно жить нелицемерно и вести себя примерно, – начинает Дима, а Даша подхватывает, и они заканчивают вместе, – тогда дело наше будет верно, а иначе будет скверно.
– Скверно, да, – вздыхает Даша, – Дима все выучил, молодец. Но я, например, люблю молиться своими словами. Я не заучиваю молитвы. Я просто про себя молюсь, и все. Мне помогает.
Про любовь
Дима и Даша вместе уже 5 лет. Их отношения стали для них главным стимулом, чтобы доказать свою самостоятельность и выйти из ПНИ. «Я хотела выйти замуж, семью создать. В интернате нельзя рожать детей, там всех отправляют на аборт. Мы встречались, я к нему ходила на этаж, он ко мне. В городе гуляли», – говорит Даша.
«Я думал, просил у Бога, и оно произошло, это чудо. Я не хотел других, потому что видел – не то. Когда встретил Дашу, я очень был рад.
Я этого хотел. Она ничего не скрывает, все прямо говорит», – рассказывает Дима о знакомстве со своей будущей женой.
Спрашиваю у супругов, что их объединяет.
– Мы друг друга понимаем. Нас объединяет спорт. Дима любит в футбол играть, а я – в бадминтон, теннис.
– Нет, мне тоже бадминтон больше нравится.
– Да? А я думала, футбол. Бог нас объединяет, мы вместе в храм ходим.
Про ребенка
Во время жизни в интернате Даша начала участвовать в местных соревнованиях по бегу, и вполне удачно защищала честь интерната. В сентябре собиралась участвовать в «Московском марафоне», бежать за «Милосердие» как участник акции «Милосердие на бегу». И побежала бы, если бы не узнала, что беременна.
Я поздравляю Дашу с беременностью и спрашиваю, как она себя ощущает: не боится ли? Чувствует ли, что справится?
– У меня же это в первый раз. Я не знаю, справимся ли мы с Димой. Мы же выросли в интернатных условиях, никогда не жили с родителями. У меня друзья есть, если что, помогут.
– Как назовете?
– Если девочка, то Соня, если мальчик, то Паша. Я бы хотела девочку. А так как Бог даст, если мальчик, тоже хорошо. Будет Дима его учить компьютерным играм.
– Вы не сердитесь, что Дима играет?
– Нет, я ему ничего не запрещаю. Я люблю сериалы смотреть, Дима – играть. Я все понимаю. Мы друг другу ничего не запрещаем, доверяем, Дима не ревнует меня к каждому столбу, как бывает у некоторых, не говорит: «Сиди возле меня и все».
– Я ее люблю, ценю, поддерживаю, – Дима застенчиво улыбается и делает паузу. И боюсь потерять.
– Да не потеряешь. Я, по крайней мере, не собираюсь тебя бросать. У нас все хорошо. Ребенок, наоборот, соединяет.
– Самое главное, чтобы она не капризничала.
Смотрю на Дашу – она объясняет:
– Беременные же все капризные. У меня токсикозы по утрам. Не скажу, что я психую, на Диме срываюсь, я, наоборот, его стараюсь от этого избавить. Одной мне это проще переносить. Дима бы паниковал, нервничал.
– Нет, я переживал бы – понимаешь, не нервничал, а переживал бы!
– Вы когда-нибудь ссоритесь?
– Раньше ссорились часто, даже до расставания доходило, когда в интернате были. Всякое было в жизни. Все равно вместе.
– Много еще предстоит пройти нам.
– Вместе пройдем.
Фото: Павел Смертин
