Любовь к трем апельсинам

Статья Бориса Клина об опеке вызвала бурную реакцию читателей. Редакция, приветствуя открытую полемику по острым вопросам, предлагает вниманию читателей ответную реплику нашего постоянного автора Анастасии Отрощенко.

Профессия журналиста предполагает не просто высказывание своих мыслей по какому-то важному поводу, а подачу материла определенным образом – так, чтобы рейтинг издания повысился или чтобы собственное имя было у масс на слуху. И кому как не специальному корреспонденту ИТАР-ТАСС об этом не знать. Уважаемый многими публицист Борис КЛИН, любящий полемику и понимающий в ней толк, решил нас огорошить, удивить и поразить. Да, кто-то будет с ним согласен, кто-то возразит, кто-то поднимет крик и обругает редакторов ресурса, которые, разумеется, оставляют за собой право не соглашаться с авторской позицией. В общем-то, как бы там ни качнулся маятник «за и против», профессиональный журналист решил поставленную задачу – он обратил внимание общественности на себя. Жаль, что на самом деле, проблема, обсуждение которой было вынесено им в заголовок, так и осталась на уровне заголовка. Как пишут экзаменаторы в качестве комментария на вступительных сочинениях в филологические вузы: «Тема понята, но раскрыта скупо и поверхностно».Это я, конечно, не о тексте Б.Клина, это я о себе, простом читателе.

У меня создалось впечатление, что вся эта, извините, байда про внука, которого отобрали и отдали, ребенка, которого отдали и убили, для Вас, Борис Львович, лишь композиционный прием, саспенс, как у Хичкока. Вы задаете риторический вопрос читателям: есть ли в такой позиции здравый смысл? И сами на него отвечаете. И все было бы красиво и стройно, если бы дальше Вы не начинали вдаваться в какие-то мелкие подробности, детали. Скажем, ребенок несовершеннолетней матери. Вам, действительно непонятно, какие отношения будут связывать этих двоих: «Но ведь детей им оставляют. А на каком основании? Кем она будет ребенку? Не мать, не сестра…» – пишите Вы, как бы не допуская, что раннее материнство может заставить девушку повзрослеть, опередить свой возраст и дать нормальное воспитание своему ребенку. Неужели правильно подготовленный персонал нужного возраста кажется Вам лучшим вариантом для ребенка, чем родная, пускай юная и бестолковая, но мама.

Но оставим юных матерей, для Вас же это не главный сюжет, а так, небольшое лирическое отступление. Основной удар по обывательской позиции Вы наносите дальше: «Уже давно в Общественной палате России предлагают принять социальные стандарты потребления. Ребенок должен быть сыт, обут и одет – по сезону, у него должны быть игрушки. Минимальный набор того, что он должен съесть, какую одежду носить, чем играть, и что читать, надо указать в этих стандартах. Не такая уж большая проблема составить их. Ведь есть у нас нормы потребления для детей, находящихся в детдомах. И там расписано все, от зубных щеток и мыла до того, сколько мяса, молока, масла и т.д. в граммах и калориях ребенку полагается…» Конечно, после этого абзаца должно начаться бурное обсуждение, а как же регионы, а как же граммы, а как же право семьи на свою интимную жизнь без вмешательства проверяющих, без чеков из магазина.

Проблема в том, что именно здесь начинается в Вашей статье подмена понятий. Вспомните, Вы хотели поговорить о том, что надо регламентировать опеку, а на деле призываете регламентировать жизнь семьи. Да так, что большевикам на заре их попытки построить коммунизм, и не снилось такое. Ввести три апельсина в норматив и держать их всегда на случай нечаянно нагрянувшей проверки. Вот, например, если детей шестеро, то нужно всегда иметь 18 апельсинов и можно ничего не бояться.

Нужно регламентировать обеспечение одеждой и обувью, считаете Вы, и игрушками, и книжками, и ластиками. Но я предложила бы пойти дальше – нужно ввести четкий режим дня для всех детей нашей страны, и если с двух до трех видишь ребенка пяти лет на улице (неважно, с родителями или без), смело бери его за руку и веди в детскую комнату милиции, в это время по нормам, отработанным в детских домах, дети должны спать. Это и будет выражением гражданской позиции, долга перед будущими поколениями.

Но вернемся к статье. Как и положено профессиональному тексту, яркая кульминация должна смениться чем-то лирическим. Борис Львович выбирает личное воспоминание. Ах, этот Томск, погоды в ту пору стояли снежные. Я, пожалуй, последую примеру мастера и тоже предамся пронзительной лирике. Мои знакомые усыновляли ребенка, тяжелого инвалида, которому грозил перевод из дома малютки в ДДИ. И если бы регламенты, которых так чает господин Клин, были приняты, ребенок уже бы лежал на койке провинциального дома инвалидов и его обкалывали успокоительными, чтобы не мешал ночной нянечке тете Клаве плакаться на жизнь за бутылкой портвешка истопнику дяде Ване. Только благодаря человечному подходу той самой опеки, которая зная, что метров на отдельное место для игр не хватает, разрешила все равно ребеночка усыновить. И смогла это разрешение дать, потому что жесткого свода правил нет. Так что регламент не всегда благо – инвалид Митя, живущий в любящей семье без 3-х апельсинов, наверное, тоже согласится с этим, когда вырастет. Все дело в людях – где-то хороших, где-то не очень, где-то глупых, где-то ленивых, но у каждого из них есть власть, которой у них быть не должно. Да, помочь семье в кризисной ситуации – пожалуйста, а вот детей отбирать, это уже, извините, по суду, и в детский дом – только в случает отказа всех ближайших родственников от этих самых детей.

Очень в статье господина Клина мне понравилось словосочетание «худое жилье», есть в этом что-то от Достоевского. Так и встает перед глазами картина – пьяненький Мармеладов в углу, Катерина Ивановна, штопающая единственную пару белья. Но великий писатель создавал образы, настроение, а вот когда дело идет об очередном вопросе автора «почему ребенок должен оставаться там?» хотелось бы некоторой конкретики, что значит «худое»? Я, вот, например, долгие годы жила в девятиметровой комнате с мужем и двумя детьми, это подходит под определение «худое»? В соседней двенадцатиметровой ютились, не побоюсь этого слова, трое старших детей. В этих двух комнатах было все, что обычно бывает в семьях с пятью детьми – книги, столы, музыкальные инструменты, лего, куклы, корзины с рукоделием, одежда, в конце концов. Пожалуй, мы жили «худо» и «не предпринимали ни малейших усилий по аренде другого более пригодного» по простой причине отсутствия денег. Думаю, хорошо, что в те поры не был принят регламент, а то мои крошки давно благоденствовали бы в детском доме.

Как легко из-под пера Бориса Львовича выстреливаются предложения вроде «Помогать надо ответственным родителям. А безответственных лишать родительских прав. И лучше навсегда». В контексте абзаца про многодетность это выглядит так, будто большая семья – удел избранных, обеспеченных и ответственных. Так таким, скажу я вам, и помощь-то не нужна. По большому счету 99% многодетных – люди безответственные в том смысле, который подразумевает «регламент», «апельсины» и «достойное жилье». Зашли к нам как-то раз в дом люди из ЦСО, принесли подарок ко Дню матери – мармелад, зефир и пачку чая «Дембель» (не шучу). Пока я подписывала бумажки, стали оглядывать жилище наше и с такой озабоченностью одна из дам спрашивает: «А что, телевизор у вас только один в доме?» «Да», – говорю. «Давайте напишем префекту. Пусть вам выделят второй в качестве помощи как малоимущим». «А мы, – говорю, – не малоимущие». Тут уж тетушки-чиновницы не на шутку испугались: «А почему, тогда, телевизор только один…»

Понимаю, Борис Львович, что главная Ваша мысль не о трех апельсинах и семейном регламенте вовсе была, важно Вам было обратить внимание на проблему нерегламентированности действий опеки. Но Вы, мне кажется, перегнули палку в описании «правильного семейного устроения», вы заставили обывателя ощутить липкий страх: «А я соответствую? А мой холодильник? А как быть с диспансеризацией? А за тунеядство не осудят?» Как-то рабочий сцены перед спектаклем Станиславского забыл убрать с забора, служившего декорацией, сапог. После спектакля он подошел к великому режиссеру и стал извиняться за свою оплошность, но, оказалось, что Станиславскому понравился висящий на заборе предмет. Перед следующим спектаклем этот человек повесил на изгородь не один, а пару сапог. После спектакля он думал, что его снова похвалят, но Станиславский сказал: «Один сапог – образ, два – обувь». Борис Львович, Вы слишком увлеклись апельсинами, на их фоне все остальное нам стало просто неинтересно.

Анастасия ОТРОЩЕНКО