Стоит ли жениться и венчаться, если твоя злокачественная опухоль прогрессирует? А если рак у обоих? Александр Бочаров познакомился со своей женой в московском онкоцентре и проводил ее в последний путь в немецком.
Не ждать выздоровления
Со своей супругой я познакомился в больнице, где проходил химиотерапию из-за саркомы. Она тоже болела саркомой – только другого типа и очень сложной локализации. Я впервые услышал Аню по телефону и сразу понял: это моя жена. А когда впервые ее увидел, то в этом внутреннем ощущении утвердился.
Наши отношения сразу стали складываться ближе, чем дружеские. Она из Красноярска, к тому времени уже лечилась около полугода, у нее был свой опыт болезни. Не было понимания, как будут идти эти отношения, но на расстоянии, в моменты разлуки, они только крепли.
За время нашего знакомства я несколько раз побывал на грани жизни и смерти. А в такие моменты вся чешуя отваливается, и ты видишь жизнь ясно. Аня во все эти трудные моменты была рядом, и я почувствовал, что хочу видеть ее рядом всегда: и в тяжелые дни, и в радостные.
Уже было понятно, что нужно жениться. С другой стороны, ничего понятно не было: непонятно, как я буду жить, если из-за вырезанного легкого, например, не могу в метро ездить — там душно, да и в другом общественном транспорте тоже.
Потом я понял: чтобы жениться, не нужно ждать выздоровления, а то можешь не дождаться. Брак и семья – логичный этап отношений между расположенными друг к другу мужчиной и женщиной — я и это понимал, и с духовником советовался, и владыку Панкратия, игумена Валаамского монастыря, однажды спрашивал. Все благословили, обещали за нас молиться, но я еще несколько месяцев собирался. Собрался.
Предложение я делал интересным способом. Долго выбирал красивое место и романтичные обстоятельства… А когда Аня приехала из Красноярска, я заболел. Когда у тебя вырезано одно легкое, любая простуда может закончиться летальным исходом, и я бы унес предложение с собой. В итоге пришлось плюнуть на романтику и лежа у себя дома, едва дыша, сказать обо всем. Она, не раздумывая, сразу согласилась. «Я давно знала, что он сделает предложение, и просто терпеливо ждала», – сказала Аня подругам потом.
Моих родителей я поставил перед фактом. Мы поехали в Красноярск говорить Аниным родителям и расписываться. И мои родители, и ее реагировали одинаково: мамы опешили, а папы отнеслись нормально. Ее мама спрашивала, куда мы торопимся, но не остановила.
Негде жить – будем лечиться в Германии
Пожениться надо было за десять дней, потому что появилась возможность обследоваться и полечиться в Германии.
Если есть угроза жизни одного из супругов, можно расписаться быстро. В ЗАГСе сотрудница сначала говорила, что это невозможно — зря, мол, самый загруженный ЗАГС города выбрали. Но когда узнала нашу историю, так расчувствовалась, что даже уговаривала срочно сделать торжественную регистрацию.
На все про все неделя – а мы только платье выбирали четыре дня, да еще родители сказали, что без банкета дело не пойдет. Потом и венчание в Москве организовывали не без искушений, и банкет на 60 человек устраивали в трапезной Николо-Кузнецкого храма. На Крестовоздвижение мы расписались, а на Веру, Надежду и Любовь в воскресенье венчались. На свадьбу нам подарили машину — так решилась моя проблема с метро.
Был вопрос, где жить – в Москве или в Красноярске, но уже через две недели после венчания проблема решилась. Мы улетели в Германию на обследование и лечение, которое решили проводить Ане. За нее врачи уже тогда волновались больше, чем за меня. Мы госпитализировались ровно в ту ночь, когда у нее начались сильные боли – это было резкое прогрессирование.
Немцы, без шуток, сотворили чудо. Кроме химиотерапии, у них была и лучевая. Как Аня выдержала это после стольких курсов лечения в России? Но они дали нам еще одну ремиссию, пусть и недлинную.
Мы жили в общежитии при больнице, мы были вдвоем и были счастливы, хотя Аня очень тяжело переносила терапию, собирала все побочные эффекты – и те, которые называются частыми, и редкие, и «ультраредкие». Мы утешались тем, что если она собрала «ультраредкие» осложнения, то, может, войдет и в маленький процент излечений. Наша начавшаяся совместная жизнь нас очень вдохновила, Господь нас как-то покрывал, мы переносили все нельзя сказать что «легко», но сил хватало.
За время нашего знакомства и общения Аня, которая до этого не задумывалась о вере, воцерковилась. Это было непросто, были периоды от принятия веры до жесткого отрицания, но в итоге она стала исповедоваться и причащаться.
В Германии мы тоже познакомились с батюшкой и часто исповедовались и причащались. Мы нашли там и новых друзей – и из числа русских, и из числа немцев. Нас очень поддержала прекрасная немецкая пара – дедушке 85, а бабушке 74, у них шестеро детей. Аня лежала в одной палате с бабушкой, и они стали называть Аню своей седьмой дочерью. Мы до сих пор общаемся – я недавно встречался с Герхардом. Вообще за границей психологически тяжелее, чем в России: друзья далеко, языковой барьер, родственники к тебе приедут, но не столько и не так надолго, как в России. Поддержки мало, и та, которая есть, становится еще дороже.
В Москве и Красноярске мы после лечения в Германии успели побывать только один раз – у Ани была короткая ремиссия, она даже сделала ремонт в своей комнате. Я снова поступил в университет на специальность, связанную с экономикой. Пришлось сдавать ЕГЭ, причем много, потому что я поступал в три института сразу, и два экзамена там совпадали, а третий в каждом был свой.
Пока я летом летал на сессию, Аня была в Красноярске с родителями. Потом мы съездили в Дивеево, а потом – вернулись на проверку в Германию и обнаружили у Ани прогрессирование опухоли.
Умирать и не жалеть
Дело шло к паллиативу. Аня не хотела умирать в Германии, но мы снова уехали туда на «экспериментальное лечение» – больше для успокоения Аниной мамы. Мы понимали, что уже не вернемся вдвоем — для Ани это будет последним лечением… Но ее мама была нецерковная и не могла принять ее умирания, хотела, чтобы мы использовали все возможности лечения, даже призрачные, а профессор из Германии сам вышел на связь и предложил поучаствовать в его эксперименте.
Несмотря на все сложности в начале Аниного воцерковления, в конце именно она поддерживала меня, хотя в последние месяцы ей пришлось много претерпеть. Я знаю, как проходили этот путь многие мои друзья – и они показывали огромное мужество. Сама Аня тоже вряд ли думала, что сможет быть такой твердой в конце. Но она знала, что Господь встретит, что там не будет боли, что там будет хорошо, что наше общение не кончается здесь, а продолжается в молитве, и что там мы не потеряемся и будем вместе.
Ее тело потихоньку отказывало. В последний месяц она могла говорить и все понимала, но глотательного рефлекса уже не было, она могла дышать только ртом, все пересыхало… В целом ей было очень больно и трудно.
Мы с ней много говорили о смерти, и в какой-то момент духовник нас даже останавливал: не нужно бравировать этим, не нужно забалтывать. Пока ты себя чувствуешь хорошо, ты можешь легко говорить, но чуть ты чувствуешь себя хуже – и сразу ой как страшно становится. Только вера может дать силы, чтобы все принять и претерпеть. Конечно, страх полностью не уйдет, но Бог дает силы его понести.
По ночам мы с ее родителями менялись рядом с Аней в палате, однажды батюшка даже служил Литургию в больнице. Из запасных Даров у него было только Тело, а Ане можно было только провести лжицей с Кровью под языком. Своего храма в том немецком городе у православных нет, православная служба проходит не чаще раза в месяц в католических часовнях. Чтобы причастить Кровью, пришлось служить прямо в больнице. Врач – сам атеист – разрешил.
В предпоследнюю ночь мы обсудили, на каком кладбище Аню нужно хоронить, в каком храме отпевать. Не без сложностей, но все в последний момент удавалось организовать. Господь учил доверять Ему, хотя неоднократно бывало, что руки опускались. Мы видели участие Бога в нашей жизни – Он вмешивается не тогда, когда ты сидишь, опустив руки, а когда ты делаешь все возможное и даже чуть больше, делаешь даже тогда, когда понимаешь, что не получится.
Мы с Аней в последнее время часто говорили, что ни о чем не жалеем и бесконечно рады – не смерти, конечно, а тому, что встретились и поженились, что были вместе эти два года, несмотря на болезнь. В предпоследнюю ночь она говорила, что бесконечно счастлива и нисколько не жалеет, что мы поехали в Германию, что она всем благодарна. «Я не жалею о том, что я заболела, я не представляю, как сложилась бы моя жизнь, если бы этого не случилось», – говорила она.
Все фото из архива Александра Бочарова
Читайте также:
Как победить канцерофобию
Как рак помогает прийти к вере, а вера помогает бороться с раком
Канцерофобия не лечится убеждением: какие духовные вопросы перед нами ставит рак
