«Однажды при нас бабушка стала хрипеть. С нами был волонтер из Бразилии, Нараян — он бросился к бабушке, обнял ее, полчаса простоял рядом с ней на коленях, молился за нее… Нелегко человеку дается переход отсюда туда — и в доме престарелых почти гарантировано, что в этот момент ты останешься один», – рассказывает Лиза Олескина, директор фонда «Старость в радость».
Мы, конечно, занимаемся помощью живым бабушкам и дедушкам, а о смерти не очень много думаем. Но если ты лежачая бабушка, момент твоего перехода отсюда туда будет почти с гарантией очень неприятным (если, конечно, не будет экстренного везения). В одном большом доме мы слышали, что медсестры так и говорят: когда кто «заплохеет», то подходить к нему уже не надо, белье перестилать не надо, только окно можно открыть, если пахнет, еду поставить на тумбочку… Не то что они злые, они замучились одни на 50 бабушек, и не умеют быть рядом с умирающим, тем более не родным. И вот бабушка отходит — одна, скорее всего ночью или вечером, и скорее всего довольно мучительно.
Однажды мы обходили палаты бабушек с песнями в одном большом доме — и тут бабушка, которая еще вчера ходила гулять на улицу, начала хрипеть. Она была уже слабая, не очень адекватная, но все-таки… И персонал нам сказал: «Отходит, не трогайте». Но видно же, что она мается, трудно человеку это дается. Я побежала батюшку звать — но утро, шла служба, он не мог ее прервать — мне объяснили потом, что есть такой момент, когда священнику уже нельзя выйти, больного оставляют на волю Божию…
С нами был мальчик из Бразилии — Нараян. Он к бабушке бросился, взял ее за руку, стал гладить и что-то ей шептать, на коленях с ней рядом полчаса простоял. И она так мирно душу отдала, отмучилась. Потом уже пришел батюшка, солнышко сразу вышло, он литию послужил, а Нараян пошел в храм приходить в себя, а я думала о том, как тяжело остальным бабушкам уходить без Нараяна, который с ними молится и плачет, обнимает и за руку держит.
Даже когда мы нанимаем в большие дома дополнительных помощниц по уходу, они говорят: с понедельника по пятницу ходишь на работу — все на месте, а в выходные словно тяжелый рок — почти всякий раз кто-то умирает. В понедельник встречают: «А твоя умерла, твой умер!»
Когда рядом другой человек, и жизнь, и смерть легче дается. В рабочие дни хоть наши помощницы подбегают на первый зов — может, оттого умирают меньше. Это скорее философское наблюдение, чем задача, которую возможно решить. По крайней мере, мне страшно подумать, как лежишь и слышишь, что хрипит соседка, и понимаешь, что и ты так один будешь хрипеть. Наверное, все этого боятся.
Отношение к смерти в доме престарелых в принципе искажается: когда у тебя постоянно сменяются соседки, а тебе повезло — лежишь живой — что-то происходит в голове, устаешь от этого. Санитарки просто физически надрываются вытаскивать тела, мыть их. Смерть уже не воспринимается ни как печальное событие, ни вообще как событие. За неделю из 50 лежачих может уйти шестеро, в другие три недели не умрет ни один, но это тяжело.
В маленьких домах хотя бы оплакивают умерших стариков. Мы однажды собирались в Белышево Нижегородской области, и дедушка очень ждал свою внучку по переписке, которая ехала знакомиться. А утром в день нашего приезда его парализовало. Он успел только глазами ей порадоваться — а потом его не стало. Но мы видели, что все рыдают в голос и молятся — и бабушки, и персонал… А в больших домах слез уже ни у кого нет.
Мы нечасто ходим на кладбища, где наших стариков хоронят, — только если бабушки просят. Часто сами старички и поновляют смывшиеся с крестов надписи (фломастером по дереву), иначе после нескольких дождей будет ничего не разобрать. На одном кладбище меня поразили повально покосившиеся кресты — пусть это и нормально, что на свежей могиле земля оседает, но ведь никто не ставит потом крест уже «начисто»… Родственники иногда забирают своих умерших, но далеко-далеко не всех.
Читайте также:
Лиза Олескина: Пока есть одинокие бабушки, мне трудно отделить себя от них
Лиза Олескина: Как переделать российский дом престарелых изнутри
