В этой лекции музыкальный терапевт Алиса Апрелева поделилась своим опытом работы в психиатрическом отделении госпиталя «Лемюэль Шаттак» (г. Бостон), в частности – в реабилитационном центре «TREE»(Transitional Rehabiitation Education and Employment).
Расшифровка сюжета
В Бостонском штатном, в психиатрическом отделении, в котором я работала до поездки сюда. Когда я вернусь, я буду работать в другом госпитале, супервизор для студентов. Этот госпиталь, о котором я хочу сейчас сказать, он бедный, он штатный, то есть он покрывается, как правило, даже не страховкой, а страховкой для бедных, которая есть в Америке. То есть, есть страховка личная людей – от работы, от семьи – она обычно позволяет какие-то лучшие условия в больницах. Эта больница, у них здание тоже такое веселое, и там всё очень строго, очень много людей, у которых нет никаких средств, много пациентов из низов общества: бездомные, совершившие какие-то преступления. И психиатрическое отделение находится в госпитале, который является многопрофильным. То есть, есть госпиталь психиатрический, пациенты всё выходят с этажа – они сталкиваются с другими проблемами. И это госпиталь долгосрочного пребывания, хотя сейчас в Америке сокращается возможность долгосрочного лечения, поддерживающих каких-то программ вне госпиталя очень мало.
И я работала непосредственно в психической реабилитации, которая состоит из пяти закрытых этажей. То есть это этаж, который разделен холлом на два крыла, и каждое крыло, оно закрыто, и там своя среда, то есть свой набор медсестер, врачей и пациентов. Естественно, это смешанное проживание, то есть мужчины, женщины, все диагнозы, пожилые, молодые – все вместе. И стараются смотреть, чтобы не было конфликтов. Если возникают конфликты какие-то или наоборот слишком сильные неуместные привязанности, то переводят в другое крыло. Здесь попадают в закрытое отделение, и после этого получается такая система привилегий. То есть если у человека нет никаких ограничений по суду, если человек не обессилен, если принимает лекарства, скажем, то есть это решается индивидуально всегда, то если готов работать с командой, то его постепенно отпускают, скажем, в реабилитационный центр. Это называется Transmission Rehabilitation Education Problem – транзитная реабилитация, обучение и занятость в данного рода терапии. То есть, есть такое еще одно крыло, которое посвящено целиком реабилитации, программа дневного пребывания, она происходит в том же здании, туда можно доехать на лифте тем людям, которые живут в закрытых этажах. И иногда их пускают гулять: иногда – в сопровождении, иногда – без сопровождения, иногда – на час, иногда – на сутки, отпускают домой на сутки. То есть это очень индивидуально и зависит от состояния клиента и от подхода психиатра, который главный человек на этаже.
У каждого пациента есть его команда специалистов, которая работает с пациентом для того, чтобы найти подходящий вариант проживания. После того, как он прошел уже все ступени этих привилегий и на протяжении какого-то времени он показывает, что он работает, у него прогресс, у него потеряны какие-то симптомы острые. В принципе, он может уже где-то проживать вне больницы, и тогда его команда начинает смотреть, как быть дальше. И варианты такие, что человек либо проживает независимо, либо с родственниками, либо в групповом доме. В общем, практика показывает, что групповой дом – это как аналог психоневрологического интерната, только более нормализованы условия, меньше людей, и они могут выходить, обучаться, ходить в магазины и так далее. Практика показывает, что групповой дом чаще всего оказывается наиболее эффективным, потому что люди, которые проживают независимо или с родственниками, в силу каких-то жизненных обстоятельств они перестают принимать лекарства, и какие-то у них потрясения происходят, они чаще всего возвращаются, иногда – через судебную систему, и опять оказываются на тех же этажах. То есть это такая стандартная практика. Мне сказали, что есть практика возвращающихся зверей, это то же самое, ничего нового, абсолютно так же, к сожалению. И я хочу сказать, что эти бедные больницы, бедные госпитали в самых тяжелых случаях.
Я хочу сейчас рассказать про как раз этот реабилитационный центр, как он устроен, потому что музыкальная терапия является частью реабилитации. Несмотря на то, что много занятий проходят на закрытых этажах, но основной все-таки фокус – на реабилитацию. Там созданы условия, максимально приближенные к нормальным. Например, выглядит так. Здесь пациенты могут прийти, всё закрыто везде на ключ, на определенное время под надзором сотрудников. Пациенты могут прийти, есть группы по обучению приготовления пищи, каким-то навыкам основным.
У нас получилось, что у нас одна из групп музыкотерапевтическая, даже две группы проходили на кухне, и это было очень уютно, одна группа была женская. И так как мы не могли найти место свободное, и решили, что мы на кухне, поэтому у нас музыка была с чаем. И было прямо заметно, что эти посиделки на кухне оказывали такое нормализующее действие на тех женщин, которые переставали между собой ссориться, которые начинали вспоминать, как они были хозяйками у себя в доме. То есть это было очень прямо очевидно, на них хорошо влияет. И с молодежью, которая тоже с тяжелыми диагнозами, с ними тоже на кухне было интересно, потому что они вдруг преображались, начинали готовить какие-то национальные свои блюда. Музыка вплеталась во все это. То есть когда там сидят за чаем или сидят – едят, и можно было петь песни, обсуждать любимую музыку и так далее.
Я хочу рассказать про программу в целом, что в ней происходило. Условия максимально приближены к нормальным, работа пять дней в неделю с 10-ти до 12-ти, это режим группы, когда работают несколько групп, и кафе – люди могут входить, выходить, зайти в арт-студию, зайти в собственную комнату, зайти не всегда, но иногда в тренажерный зал. То есть свободное посещение. Это для тех людей, которые только-только начинают входить в эту реабилитационную программу. Приходят в сопровождении медперсонала, двери закрываются, они остаются и общаются и делают что-то. Послеобеденная программа включает в себя структурированные группы, которые иногда приписывают целенаправленно. Например, люди, у кого проблемы с агрессией, попадают в Anger Management, то есть регулирование агрессии. И в течение 40 минут они общаются о том, как можно преодолевать приступы агрессии, например, и это просто может быть терапия, иногда используют какие-то другие средства. Кто-то, у кого проблемы с лишним весом, попадают в группу, понятно, посвященную здоровью. Кто-то, у кого проблемы, двойной диагноз, то есть дикции и плюс еще какой-то психиатрический диагноз – они тоже попадают в группы свои. И там правила строже, то есть должен прийти вовремя, нужно участвовать в группе, нельзя ходить туда-сюда, нельзя есть во время группы. То есть это уже предполагает какую-то долю ответственности, предполагает долю это ориентации в действительности. Ответственности, да. То есть которая нужна для уже перехода в нормальную жизнь.
Что входит в программу реабилитационного центра – это арт-студия, сенсорная комната, в которой запахи, звуки, свет мягкие, тоже это важно. Есть гостиная, такая большая-большая комната, где люди могут просто собраться, послушать музыку, посмотреть телевизор, пообщаться. Есть кухня, кафе. Причем в кафе работают сами пациенты. То есть это трудотерапия, в качестве терапии они могут работать в кафе – стоять за кассой либо помогать как-то еще. Есть компьютерный класс, где опять же под руководством одного из сотрудников можно завести себе e-mail, можно написать письма родственникам, можно найти какую-то информацию по дальнейшему трудоустройству, можно создать себе резюме, а можно просто посмотреть в Google. Да, там, конечно, стоят фильтры, понятный вопрос, но есть возможность обучиться компьютерной грамотности, в том числе. Послушать музыку там же можно, без музыкального терапевта просто прийти, подключиться к музыкальным базам и послушать. Есть тренажерный зал, пользуется огромным спросом, поэтому там, как правило, очередь. Есть совет пациентов (Patient Council), который собирается раз в неделю. Это пациенты, которые говорят, что да, мы хотим принимать решения, мы хотим подсказывать врачам, как нас правильно лечить, что надо делать, какие мероприятия интересные, мы хотим ездить в магазин – групповые выезды, и чтобы у нас был концерт, или мы хотим что-то еще, или, может быть, не нравится, как с нами обращается медперсонал с какого-то этажа. Они могут это все обсудить раз в неделю, и это тоже важно для формирования нормального самосознания, чувства собственного достоинства.
И еще одна программа, которая действует в рамках реабилитационного центра, – это программа «Равные равному». Это люди, которые пережили госпитализацию в психиатрической больнице, которые выкарабкались и, в принципе, на протяжении уже какого-то времени живут нормально, с поддержкой. И есть несколько центров в Бостоне, которые просто нанимают этих людей для того, чтобы они ходили в психиатрические больницы, какие-то такие центры психического здоровья и рассказывали о трудностях, с которыми столкнулись. Иногда они могут взять пациента и поехать с ним оформлять проездной или какую-то инвалидность, или что-то еще. То есть они помогают уже с позиции человека, который это все пережил, и, естественно, этот контакт с ними налаживается какой-то более глубокий, потому что пациенты чувствуют, что это человек, который прошел через все то, что они прошли, и пребывает в теме.
Какие бывают занятия. Я сказала, в помещениях, которые есть в реабилитационном центре, занятия бывают очень многообразные, и это все происходит не одновременно в разных помещениях, несколько занятий в разное время. Во-первых, есть экспрессивная терапия, куда входит арт-терапия, драма-терапия, танцевальная терапия. То есть все, все, все – любые возможности экспрессивное терапии – они задействованы. Там есть арт-терапевт, и с ним работает, как правило, два интерна по экспрессивной терапии, которые уже окончили обучение и специализируются на разных способах терапии. Музыкальная терапия очень-очень сильно используется. Как правило, там есть штатный музыкальный терапевт. И, как правило, работают, как минимум, два еще музыкальнотерапевтических интерна, которые этим занимаются.
Трудотерапия, которая включает в себя работу в кафе, о которой я рассказала: разогреть, подать что-то. Уборка помещений после рабочего дня. В художественной мастерской работают некоторые люди, у которых есть какой-то художественный талант. Они там делают серьги, они делают бусы, они делают какие-то еще шкатулки, что-то такое – то есть то, что потом продается на ярмарке, которая устраивается раз в год. И есть огород, пациенты очень любят огородничать, начиная с ранней весны, сажают сад, а потом ходят ухаживают. И продукты, которые выращиваются, они, как правило, используются в группах кулинарных. Вот как раз кулинарная группа. Есть спортивные группы, в том числе, просто прогулки во время программы. То есть группа может взять и просто пойти на прогулку, если хороший день. Обучение компьютерной грамотности, об этом я сказала уже. Группа по преодолению зависимостей: это двойной диагноз и профилактика курения. В эти группы записывают насильно, в основном, потому что люди, понятно, отрицают, люди не хотят с этим работать. И это включается в систему поощрений. То есть если человек ходит положенные два или три раза в группу, или пять, то он может, скажем, пойти погулять в течение двух часов. А если он отказывается ходить, то его не отпускают гулять, он остается на этаже.
Есть психотерапевтические группы. Работа с гневом и общая психотерапия, когда люди просто собираются и говорят о том, что их волнует в данный момент. Есть анимал-терапия в лице большой пушистой собаки Джека, которая приходит раз в неделю, раз в две недели. Все очень любят эту большую собаку, которая приходит и дает себя тискать. И иногда люди, которые ни на что больше не реагируют, они реагируют на это пушистое большое существо солнечное. Есть еженедельные собрания: раз в неделю во вторник собираются люди в гостиной – и пациенты, и сотрудники. У собрания есть структура, когда все сначала представляются, потом обсуждают какие-то насущные дела за неделю и потом высказывают какие-то предположения, предложения по работе. И если остается время, бывают какие-то игры типа анкет. То есть это способствует социализации и общению такому нормализованному в коллективе. И есть поездки в музеи, на природу, чтобы посмотреть, как там, и в магазины. Я хочу сейчас показать просто несколько фотографий. Это стена в арт-студии, на которую постоянно прикалываются такие произведения. Это пациенты дарят друг другу работы, дарят сотрудникам, иногда оставляют. Для них очень важно видеть, что оно идет на выставку. Здесь это не новая техника.
По поводу музыкальной терапии, что происходит именно в реабилитационном центре. Есть группы, в которых мы слушаем и обсуждаем музыку. То есть это происходит в компьютерных классах, где можно через колонки включить практически любую песню. Собирается группа, и я спрашиваю: «Какая музыка вам сегодня интересна, что бы вы хотели послушать?» И каждый пациент, если он хочет, он или она предлагает какую-то песню, мы вместе слушаем, иногда смотрим клип и обсуждаем, почему нам интересно, во что одет вокалист и так далее. То есть это просто, с одной стороны, это нормальное общение, с другой стороны, это позволяет увидеть, на что нацелен сейчас пациент, и как-то коммуникацию включить, если нужно.
Состав групп все время меняется, в зависимости от потребностей пациентов и в зависимости от состава сотрудников, там тоже есть какая-то текучка, конечно, это тоже тяжелая работа. Следующая группа, которая пользуется большой популярностью, – «Твоя песня», когда в течение 45-ти минут группа собирается и пишет песню. Песню можно писать или с нуля: «Давайте напишем песню о весне. Какие у нас ассоциации с весной?» – Каждый сидит пишет, и потом это музыкальный терапевт объединяет в какое-то одно музыкальное произведение. Можно писать песню путем прочерков, то есть «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет «прочерк». И пациент может вставить туда какие-то слова, потом это пропевается, озвучиваются какие-то идеи. Может быть более целенаправленный процесс, когда берется один большой лист бумаги – и мы пишем песню сегодня вместе, посвященную тому-то. Например, был поэт, когда мы шили большое-большое лоскутное такое одеяло, после марафонских взрывов, когда для всех это было большой драмой, путешествовал по разным заведениям – и люди пришивали кусочки из ткани, пришивали человечков, какие-то пуговицы. То есть каждый мог вложить в эту большую такую общую работу частичку себя. И мы под это еще писали песню. То есть мы писали песню о том, как исцелить Бостон. Цель была такая, чтобы людям вместе с этим лоскутным одеялом послать какой-то заряд радости. И заодно нормализовать состояние пациентов, которые сейчас в этой группе, дать им высказать свои ощущения, именно такой статический эффект, чтобы был, если они волновались, это озвучить. И иногда, если есть такие люди, бывают люди, у которых хорошо с рифмой, тогда музыкальный терапевт как-то успевает записывать, как-то направлять процесс: «Давайте послушаем того, давайте того, давайте того». Иногда люди не готовы рифмовать, тогда берется просто шаблон какой-то песни, которую можно чуть-чуть переделать.
Музыка и художественное искусство может быть, я думаю, интересный и очень легко применимый способ, это фактически образовательный момент. Мы выбираем, например, музыку и искусство, скажем так, о зиме. Или музыку и искусства начала ХХ века в Америке. То есть берется какая-то узкая, но, в то же время, тема, которая позволяет какой-то маневр, и музыкальный терапевт приносит музыку, которая относится к этому периоду или к этой теме – или Вивальди, или Чайковский «Времена года». А арт-терапевт предлагает посмотреть на картины, как-то связанные с этим, то ест авангард какой-то или картины о зиме, картины о весне. И после этого, похоже это очень на урок, когда мы рассказываем, что жил такой композитор, он написал такие-то произведения, произошло это потому, что у него был какой-то запас, может быть, у него был какой-то диагноз. Мы обращаем внимание, что некоторые музыканты, некоторые художники тоже с диагнозом в какой-то момент, и всегда проговаривали, что такое бывает у всех. И мы прослушали эти произведения, просматривали какие-то произведения искусства, и после этого, как правило, происходило обсуждение, люди высказывали какие-то свои мысли по поводу того, что они увидели. Часто ассоциации бывают очень странные, иногда они наоборот бывают очень адекватные и интересные.
И после этого люди, если хотят, они могут что-то сделать – они могут рисовать под музыку, если время остается. Здесь этот проект, эта работа служит очень многим целям в плане того, что во время обсуждения люди готовы переждать, когда другой скажет, чего они обычно не делают – они всегда перебивают, они агрессоры, они такие очень экспрессивные в маниакальных состояниях каких-то. Иногда в формате такой группы они готовы ждать, они высказывают какие-то свои внутренние мысли. Люди говорят – те, которые обычно не говорят. Или у них есть выбор не говорить, а наоборот нарисовать что-то. То есть, есть всегда свобода, как себя выразить в этой ситуации.
Музыка в сенсорной комнате. Очень свободный формат. Просто во время утренних часов или во время, когда группа собирается, открывается сенсорная комната. Как правило, это была моя сфера – я могла там сидеть и играть на флейте, например. Или разложить несколько инструментов, чтобы люди, которые входят, могли начинать на палочке шуршать или на большому барабане что-то подыгрывать. Или же я могла там сидеть с гитарой, и когда человек заходит и говорит: «А вот можно песню?» – то я начинала играть песню, по возможности – ту, которую человек попросил, и как-то импровизировать. То есть это такое совершенно свободное пространство, по возможности релаксирующее. Но если человек и другие запросят, то в течение 45-ти минут они знают, что они могут прийти и подождать своей очереди или как-то взаимодействовать с другими, выразить себя в музыке. То есть очень-очень свободно.
Женская группа. Поскольку смешанное пребывание, и в основном пациенты – мужчины, то женская группа служит тому, чтобы женщины перестали стоять в такой оборонительной позиции и могли бы просто расслабиться, выразить себя. Это даже не феминистский такой подход, это просто создание безопасной зоны, в которой женщины разных возрастов могли бы объединиться, обсудить, не знаю, детей, обсудить какие-то такие вещи, которые не могут, может быть, обсуждать с мужчинами. Правда, мужчины стали говорить, что а как же мужская группа – и там началось какое-то движение такое, что надо и мужскую группу тоже, но как-то оно ничего не получилось.
Есть танцы. Есть структурированная группа танцев, причем их несколько разных. Может быть музыка по запросу: мы танцуем сейчас под это, потом – под это, потом этот человек предложил. Это музыка в записи, просто музыкальный терапевт включается в эти музыкальные группы. А во-вторых, движения иногда создает, безопасное такое пространство, в котором люди друг на друга не нападают. Или танцы могут быть с живой музыкой, тоже иногда музыканты приходят, которые играют. Но музыкантов терапевт опять же направляет, контролирует ситуацию. Если вдруг музыка слишком стимулирует людей, то музыканты должны немножечко поправиться, осторожней: «Давайте сменим немножко песни».
Еще один очень интересный проект, очень интересная группа – это искусство и социальная активность (Atrs and Social Action). Цель этой группы – показать, что несмотря на то, что человек находится сейчас на лечении, несмотря на то, что у него инвалидность, скорее всего, и в такой ситуации жизненной, как правило, бездомные или с судимостью или что-то еще, человек, тем не менее, может состояться как личность, несмотря на то, что у него есть какие-то ограничения, и что он может влиять на окружающую действительность. И в рамках этой группы придумываются разные проекты, которые позволяют пациентам донести какую-то идею добрую до тех, кто или рядом, или, может быть, это может быть дружественный проект с другой больницей. Например, о которой я говорила, когда пришиваются кусочки – и создается картина такая яркая, красочная и броская, это после марафона один из проектов.
Другой проект – когда мы заметили, что очень много не перерабатываем, в принципе, мусора выбрасывается, для России это тоже актуально, то мы написали песню про то, как можно вторичную переработку, поставили урну, нарисовали красивые плакаты. И действительно количество перерабатываемого мусора несколько возросло, и многие люди впервые вообще задумались, что есть такой момент. Или, может быть, раскрашивать стулья в разные цвета и ставить в неожиданных местах, так что медперсонал, который уже такой замыленный, заезженный, уставший, вдруг видит там розовый стул на своем рабочем месте – и это тоже становится таким позитивным моментом. А когда пациенты говорят: «Это мы сделали», – то возникает момент такой нормализации и активного участия. Я покажу картинки разных проектов чуть-чуть позже.
Движение под музыку. Это не совсем танцы, это может быть просто как физкультура. И музыкальный терапевт, как правило, сотрудничает с какими-то другими терапевтами, это не самостоятельно, смотрит, чтобы не перенапрячь пациентов, то есть всегда на их способности.
Кроме непосредственно музыкальной терапии в реабилитационном центре, там проходят еще и музыкальные выступления разных коллективов, которые периодически приезжают. И раз в неделю проходит для всей больницы в большом помещении, туда могут прийти и больные с других помещений, и медсестры, и психиатры, практиканты, какие-то знакомые, родственники могут прийти, и это очень-очень громко, но это очень большим спросом пользуется. Приносят много барабанов африканских. И это не просто игра на барабанах, там в процессе еще поются какие-то песни, иногда там придумываются, очень простые, которые легко повторить. То есть происходит музыкальное взаимодействие. Я бы сказала, что это, в основном, на физическом уровне, потому что когда человек слышит устойчивый ритм, происходит то, что называется навязывание ритма – у него вся система нервная, она настраивается на это. И если он в депрессии – он, может быть, немножечко активизируется. Если он в остром маниакальном психозе, если есть такая неустойчивая ситуация, агрессия, то он может выиграть всю эту агрессию, а потом успокоиться. То есть музыкальный терапевт следит, работая над своими целями и задачами, модифицирует под цели конкретной группы, которая собралась. Это может быть от восьми до сорока, наверно, это такой самый запредельный максимум, человек.
Проекты. Проекты как раз социальные. Роспись стены, в реабилитационном центре была создана роспись, пациентам предложили подумать, как мы готовы себя, как вот это сообщество людей в самом центре, заявить, как мы можем себя выразить вместе все. И пациенты придумывали с помощью арт-терапевта, что нарисовать, что должно быть, как вообще передать атмосферу, их состояние. То есть взяли просто стену, сначала придумали, что там должно быть, а потом постепенно все рисовали. Это пациентка, кстати, со спины. И вот, что получилось в результате. То есть это дерево. Деревья – как символ. И там есть корни этого дерева, есть люди, которые взаимодействуют. И вместе с этим проектом, пока одни люди рисовали, другие люди писали песни. То есть получился такой как бы гимн, который во время торжественного открытия этой росписи с перерезанием красной ленточки, исполнили, все пели, участвовали.
Лоскутное одеяло, о котором мы говорили, в поддержку марафона, это кусочек его. Потом это одеяло было выставлено в одном из музеев Бостона. И пациенты ходили, группы смотрели, что оно выставлено там, и это было очень важно. «Тысяча журавлей», это вестибюль. Был проект, когда пациенты сидели и делали журавликов из аригами и приглашали это делать всех, кто приходил в вестибюль – врачей, пациентов, родственников. И внутрь журавлика можно было написать желание – пожелание здоровья, еще какое-то – и потом сложить и потом весь холл оказался украшенный такими журавлями, это был очень важный тоже концепт. Потом 25 журавлей сделали для детского сада, который находится на территории больницы. Детский сад для детей сотрудников. Они приезжали, у них там очень красивое помещение, и поэтому во время очередного мозгового штурма пациенты сказали: «А давайте мы их тоже поможем украсить». И тоже написали прекрасную детскую песню про этих журавликов и принесли. И был великолепный совершенно момент взаимодействия пациентов и детей. То есть дети, абсолютно никакой стигмы не было в это, это был такой очень исключительный момент, очень красивый. Неожиданное искусство, о котором я сказала, у меня, к сожалению, нет фотографий, но такие неожиданные объекты искусства в разных местах.
Такие тоже украшения стен, это в столовой периодически проходят какие-то там смены декораций, и пациенты тоже этому способствуют. Дальше просто несколько работ. Иногда попадаются люди, которые действительно художники. То есть там была одна художница профессиональная, и мы даже сделали персональную выставку. То есть просто люди в разных ситуациях. А некоторые люди открывают себя как художники в этот момент попадания в арт-студию.
Кроме музыкальной терапии в чистом виде, музыка используется в следующих группах – двойной диагноз. Мы говорили, что это когда дикция и психиатрический какой-то диагноз. Музыка становится ультиматумом. Это как часть группы, просто одна песня может быть, что-то еще. Молодежная группа. Тоже можно обсуждать музыку, можно петь песни, а потом разговаривать, а как вы собираетесь трудоустраиваться, когда вы выйдете из больницы. В группе релаксации, которую проводит не музыкальный терапевт, но просто музыка включается фоном, и с музыкальным терапевтом консультируются, какую музыку включить для релаксации. Во время еженедельного собрания в открытое время, и когда люди знают, что какой-то из пациентов готовится к выписке – и будет последнее собрание – иногда прощаются, пишут прощальную песню, просто так музицируют вместе для того, чтобы сказать «до свидания». Особенно тем, кто там прожил полгода или больше, очень такой чувствительный момент, музыка помогает пережить эти эмоции расставания. И, конечно, музыка используется на всех праздниках, днях открытых дверей, выставках. То есть все такие мероприятия, которых довольно много, они включают в себя музыку.
Кроме этого хочется сказать об индивидуальных сессиях, или, может быть, к концу презентации. Иногда групповая терапия не работает, потому что люди к ней просто не готовы еще. Или они на закрытом этаже, или у них проблемы с социализацией такие, что они просто не готовы вступать в контакт, или, может быть, они агрессивны и тоже не готовы. Поддержка в момент осложнений, во время праздников особенно и во время каких-то волнительных событий в общественной жизни, поскольку люди взаимодействуют, и люди следят за новостями, просто происходят осложнения, какие-то обострения. И у таких стабильных довольно пациентов в таких случаях просто иногда музыка, один-два сеанса позволяют их чуть-чуть поддержать, пока они переживут этот острый момент. И в основном, конечно, первичная поддержка, когда человек не готов еще к группе, сначала работа индивидуальная, а потом он переходит в группу.
Расскажу просто о нескольких случаях, которые меня особенно тронули. Пациент, мужчина темнокожий, 34 года. Я не знаю, как перевести на русский, это клиническое расстройство. Судом признан невменяемым, и в детстве он был жертвой семейного насилия, как, кстати, и большая вообще часть людей, которые в этом отделении. Проблемы у него были – сложности социализации, очень агрессивен. То есть я пыталась с ним работать в группе, и оказалось, что он просто настолько агрессивен по отношению к другим людям, что это просто опасно физически с ним контактировать. Очень низкая самооценка, в том числе, лицо застывшее такое маскообразное, проблемы с выражением эмоций, опаска посещать доктора и реабилитационный центр. После совета с группой, с многопрофильной бригадой, которая ведет, подумали, что индивидуальные сессии могли бы помочь. Он проявил большой интерес к гитаре и сказал, что «я хочу учиться играть на гитаре». Решили, хорошо – будем играть на гитаре.
В результате, я использовала специально настроенную гитару, она настроена так, что человек, который не умеет играть, а, в принципе, может что-то такое бренчать – и она звучит хорошо. Потому для него это был очень важный момент формирования самооценки. А я была с другой гитарой, у нас получалась такая импровизация: он задает какой-то ритм, я ему отвечаю, это создание надежной привязанности, которой у него, видимо, не было в детстве. И так постепенно получилось, что ему трудно было, то есть он не готов был работать на постановку руки, зато ему стало интересно писать песни. И у нас возник этот проект, что мы писали песни по куплету во время сессии, проговаривали какие-то ситуации, он мне рассказывал о чем-то. У него проблемы с грамотностью еще были, поэтому он просил меня записать – я говорила: «Нет, давайте Вы». И помогала ему писать слова. То есть для него это тоже было очень важно – разделение на строки, планирование своих действий. То есть мы над всем понемножечку работали. У него возник какой-то сильный такой контакт со мной, постепенно он стал общаться с другими людьми более адекватно. И закончилось все как-то очень резко, потому что мне сказали: «Мы его выписываем через два дня».
То есть опять же там страховка, все эти формальные дела. То есть у нас процесс не был закончен, мы могли бы работать дальше над самосознанием, планированием, социализацией более глубокой, но так получилось, что какие-то лечебные цели были уже достигнуты – и его выписывают в семью без поддержки. Но мы успели записать песню на аудио, и я в последний момент успела записать для него диск, и он ушел уже с некоторым количеством копий этих дисков и с некоторым количеством копий текстов песни, и он ходил это своему любимому соцработнику дарил. То есть для него это был огромный такой проект, который его, не знаю, направил или не направил жить дальше, но, по крайней мере, он сказал, что «Да, я хочу учиться, я теперь буду заниматься». Поскольку система поддержки после выписки – это плохо, то я не знаю, что там было. Мы не имеем права поддерживать контакта с пациентами, поэтому я не знаю, чем все закончилось, но эта выписка была такой.
Пациентка другая, женщина 56 лет, шизофрения, причем тяжелой наследственной форме. То есть она постоянно-постоянно, практически всю свою жизнь прожила в больнице, потому что никак по-другому нельзя было. В общем, в других условиях она не выживала, тяжело очень было – и семье тяжело, и ей самой. И во время праздников и волнующих событий, вот во время этого марафона и бомбежки в Бостоне у нее были обострения, острый-острый психоз. И он был основан на почве того, что это ее дети, с которыми что-то происходит. То есть она видела во всех участниках тяжелых событий своих детей. У нее два сына взрослых – больше 20-ти лет, но у нее все время такое ощущение, что они дети, и что она должна им помогать. То есть даже свое пособие по инвалидности и все, что она зарабатывала на трудотерапии в реабилитационном центре, она постоянно отправляла им, очень волновалась, звонила каждый день.
То есть у нее было ощущение, что она не состоялась как мать, которая обострялась очень сильно – она плакала ходила, иногда становилась агрессивной, иногда потом очень сожалела об этом, ей тяжело было. И я с ней все время встречалась в группе, и арт-терапевт с ней встречалась в группе. Но во время обострений, зная, что она любит музыку, я ей просто предлагала: «Если хотите – пойдемте в сенсорную комнату, займемся вместе индивидуально». И когда она соглашалась, мы с ней просто, я, зная, что на 95% никак не повредит, я просто закрывала своих других пациентов в социальной комнате, и либо импровизировала – мы занимались релаксацией, либо мы пели какие-то любимые ее песни, она могла играть на каких-то инструментах, подпевать. И с колыбельными получилось один раз очень интересно, потому что, увидев, что ничто на нее больше не действует, я стала петь колыбельную: «Какие любимые у вас колыбельные?» – она, естественно, вспомнила все колыбельные, которые она пела своим сыновьям. Мы с ней попели, она разулыбалась, у нее сошел этот стресс, тревожность такая резкая. И после этого я сказала: «Наверное, вы будете хорошей бабушкой». И это ей помогло сориентироваться в действительности, по крайней мере, на тот момент, что она сказала: «Да, у меня взрослые сыновья, наверно, у меня скоро будут внуки». То есть для нее это стало таким переключением в реальный план, что ее сыновья – это не те люди, которые там в телевизоре, ее сыновья – это не маленькие дети, а ее сыновья – это взрослые люди, которые могут и ее поддержать в этот момент.
Еще одна пациентка, очень образованная, 39 лет, тоже с шизофренией. Высшее образование, причем Гарвард. Есть семья, и раньше она пела в хоре. Ее нашли просто у себя дома. Родственники сказали, что не было никакого абсолютно уже ухода за собой, то есть ее нашли в неприятном совсем состоянии – в фекалиях, грязной, то есть она совсем за собой не следила. Она почти не двигалась, не ела, была еще в депрессивном каком-то состоянии на первичном этапе. И явно, что она отказывалась от приема лекарств, причем отказывалась от приема лекарств даже тогда, когда ее госпитализировали, ни в какую не соглашалась. И ни в какую не соглашалась участвовать в группах. И как-то получилось, что мне сказали, что по предыдущим госпитализациям, оказывается, она любит музыку. И я к ней подошла, и так получилось, что у нас возник контакт, я начала петь – ей понравилось. И она согласилась на индивидуальные сессии, где мы просто все 45 минут – час пели ее любимые песни.
Сначала она не решалась петь, слушала меня, а потом я сделала вид, что у меня заболело горло – и пришлось петь ей. В общем, мы вступили в такой диалог музыкальный. И действительно для нее это самый такой чудесный случай. Она действительно больше ничем не занималась абсолютно. Она стала следить за собой, стала заниматься на беговой дороже, которая стоит на каждом этаже, улыбаться. То есть было очень милое выражение лица. Стала принимать лекарства, посещать группы. Выписали ее… Опять же, мне кажется, выписали ее слишком рано, потому что у нее не было готового плана. То есть я не знаю, чем это в результате кончилось, но это такой случай, когда именно музыка, и ничем больше ее не удавалось пробить. То есть она не говорила с социальным работником своим, и первый момент, когда она заговорила, это было о том, что «Мы музыкой с Алисой занимаемся», и уже выстроился какой-то контакт.
Другие возможности, я просто очень-очень-очень кратко скажу напоследок. Расстройство питания. Музыка позволяет, импровизация позволяет ориентироваться в действительности. А написание песен или пение каких-то песен, которые говорят о том, что «я готов принять себя таким, какой я есть», позволяет принять себя, и это возможно в группах или индивидуально. При деменциях алцгеймеровского типа или другого типа музыка часто является единственной возможностью вообще снять тревожность, наладить коммуникацию. Когда человек ни на что не отзывается, он часто отзывается на музыку, к которой он эмоционально привязан. Для пожилых это музыка, которую они слушали в молодости. Маниакально-депрессивные состояния, музыка способствует нормализации. Я уже говорила, что игра на барабане может диалог между терапевтом и человеком в таком состоянии – либо маниакальном, либо депрессивном, – может человека вывести из того крайнего состояния, в котором он находится в данный момент, и привести в какое-то нормализованное состояние. И здесь важно, что музыка – это не состояние угрозы, да? То есть это не человек в белом халате, который приходит, говорит: «Пойдемте в комнату, Вас привяжут», – или со шприцом. Музыка не воспринимается как что-то медицинское, какое-то лечение. И человек, который, особенно, в таком состоянии, что мания величия, может быть, в каком-то состоянии, когда он главный, музыкальный терапевт может к нему подойти и сказать: «Давайте, музыка у Вас хорошо получается», – и пациент часто на это отзывается.
Результат всей этой работы в реабилитационном центре – пациент учится необходимым навыкам для жизни вне больницы, он учится реалистично оценивать свои возможности, отношениям, взаимодействию в коллективе учится, учится контролировать ситуацию, и это повышает самооценку. И для персонала тоже есть в этом свои плюсы, потому что персонал часто может увидеть пациента в разных контекстах. То есть ко мне на занятия на этажи часто приходила психиатр. Кстати, русский психиатр, мы нашли с ней общий язык, она там работает. И она просто садилась в уголочек, там брала какой-то музыкальный инструмент, никак не участвовала в группе. На самом деле, она смотрела, что происходит, какая изнанка в группе, и это позволяло ей увидеть пациентов в каком-то совершенно новом ключе, потому что одно дело говорить в своей палате или там на этаже, просто по коридору бродить, а другое дело – музыкальное взаимодействие. И персонал получает возможность увидеть нормализацию.
Я еще раз хочу сказать о том, что терапевтическое использование музыки доступно практически всем. Без музыкального терапевта можно совместно слушать музыку, моменты психотерапии, можно обсуждать тексты песен, можно создавать продуманный музыкальный фон в помещении. Не просто радио какое-то, которое звучит там фоново, или телевиозор, а подумать, если вы хотите, чтобы пациенты успокоились – включите что-нибудь релаксирующее; хотите, чтобы оживились люди – включите что-то более активное. Можно рисовать под музыку. Я знаю, что есть арт-терапия, музыка просто может стать еще одним таким источником или стимуляцией сенсорной, в том числе, или вдохновением, какой-то ориентацией.
Медитация под музыку. Можно как-то там думать о каких-то ситуациях, проживать ситуации, которые музыка может вызывать ассоциации. Физиотерапевт может использовать музыку для мотивации движений: если человек сидит и в течение пяти минут поднимает и опускает руку – ему надоедает, а если это происходит под музыку – танцует, то это совсем другой эффект. Музыкальное выступление пациента, если есть возможность работать с инструментом и на сцене что-то такое делать – это всегда очень хорошо. Еще раз повторю три пункта: музыка живая, предпочтения клиента, но отвечающая целям терапии.
И хочу рассказать очень быстро о своем проекте. Это сайт muzterapevt.ru. Это некоммерческий образовательный проект, который направлен на информирование людей вообще о возможностях музыкальной терапии, в открытом доступе есть информация о музыкальной терапии. Планируется видео, сейчас есть видео каких-то других презентаций. Сегодняшняя презентация там уже будет. Есть справочная служба, где можно задать вопрос, получить ответ. Планируется консультация. Составление протоколов, если есть какая-то определенная среда, какую музыку использовать, как лучше, какие цели. То есть можно составить протокол, который, естественно, не будет являться музыкальной терапией в чистом виде, но поможет тем, кто работает в определенной сфере, использовать музыку максимально эффективно. Консультации – на коммерческой основе, все остальное некоммерческое. И онлайн-конференции, семинары. По-моему, все. Если есть какие-то вопросы, я готова на них ответить.
Есть ли какие-то вопросы Алисе? Давайте мы ей похлопаем. Есть ли какие-то вопросы? Вот у меня вопрос есть. Как взаимодействует музыкальный терапевт с врачом-психиатром, с психологом? Музыкальный терапевт ведь – один из элементов команды. Как в процессе работы взаимодействует?
У нас есть, наверное, на русский язык лучше всего перевести, планерки. Когда утром собирается команда, которая отвечает за какой-то этаж. И обычно один человек от реабилитационного центра, там много сотрудников по разным направлениям – экспрессивная терапия, музыкальная терапия, трудотерапевт – один человек от команды приписан к этажу, и он всегда в курсе, он держит связь с командой на этом этаже, с психиатром, с психотерапевтом, с социальными работниками. И потом он приносит эту информацию уже на планерку в реабилитационный центр. То есть происходит постоянный обмен информацией, с одной стороны.
С другой стороны, после каждой сессии индивидуальной или групповой я как музыкальный терапевт отправляю небольшую заметку, опять же, всем людям, которые могут быть связаны с теми пациентами, с которыми я работаю в этой группе, естественно. Я отправляю просто свои заметки. Кроме того, при индивидуальной работе с пациентами есть группа, которая отвечает за каждого пациента, не за этаж, а за пациента. И не постоянно с ними на связи, но они всегда получают эти мои заметки. И в какие-то критические моменты, когда человек собирается выписываться, или у человека какой-то острый кризис, всегда музыкальный терапевт может вмешаться. Вплоть до того, что психиатр говорит, что человек абсолютно лигиден, он не может ничего, а музыкальный терапевт может пригласить психиатра и сказать: «Смотрите, он использует музыкальные инструменты достаточно творчески». И, в принципе, может быть, просто не всегда так распределяют.
Вы сами выбираете себе пациента для работы, или все-таки врач осмотрел пациента, определил диагноз, назначил реабилитационную программу и, в том числе, решил, что с этим пациентом нужно заниматься музыкальному терапевту? Или Вы сами обратили внимание на кого-то и сказали: «Вы со мной будете работать»?
Это происходит и так, и так. С одной стороны, врач может сказать, что «Мы заметили, что пациент ходит и все время поет», или у него в карте написано, что он учился в музыкальной школе, условно говоря, или играл на гитаре, и ему это интересно, скорее всего. То есть мотивация должна быть. Если назначить музыкальную терапию человеку, который музыкой никогда не занимался, ему вообще медведь на ухо наступил, и ему совсем неинтересно, то просто лучше не тратить усилия, лучше потратить усилия на тех, кто мотивирован сильнее. То есть, с одной стороны, да, когда человек, получающий систему привилегий, доходит до того, что он оказывается в реабилитационном центре, то его социальный работник, доктор может сказать, что хорошо бы музыкальную терапию. С другой стороны, мы видим всех этих пациентов, когда они в комнате.
Этот момент свободы общения с 10-ти до 12-ти, когда перетекают из одного помещения из одного в другое, то мы просто видим, что если человек подходит, например, к пианино, которое там стоит, или заходит чаще в комнату, в которой разложены инструменты, на которых мы там играем – на виолончели, на гитаре, то понятно, что его это мотивирует. Тогда уже процесс идет в обратную сторону – я подхожу к доктору или к кому-то еще из команды и говорю, что «Вы знаете, пациент очень заинтересован в музыке. Как Вы думаете, стоит его в какую-то группу включит, или, может быть, он вообще в группе не хочет, может быть, с ним индивидуально поработать?» – мне говорят: «Да у него там психотерапия, все хорошо». Тогда я ищу другую «жертву», которой полезней музыкальная терапия, да? А если оказывается, что это человек, который закрытый от всего остального, и вдруг пошел на контакт со мной, с музыкальным терапевтом, тогда, конечно, я стараюсь это использовать.
И у меня последний вопрос. Вот Вы так намекнули, выписался пациент, Вы с ним работали, каких-то других специальностей – и врач, и психолог, а он выписался, и с ним надо продолжать работу. Вот как в этом случае? Поддерживается ли связь? Есть ли преемственность какая-то после того, как он пролежал в отделении?
Сложно, потому что я лично не могу никаких контактов поддерживать, потому что это просто этика профессиональная, и когда человек уходит – я не могу даже с ним поздороваться. Скажем, если у метро встречу, я делаю вид, что я его не вижу. Если он сам поздоровается – я могу с ним поздороваться. Очень сложно с поддерживающими программами. Те люди, которые выписываются в групповые дома, вот то, чего в России почти нет, часто их водят на музыкальную терапию, к ним приходит музыкальный терапевт, какие-то еще там занятия у них проходят. И в этом смысле, в групповых домах лучше. Те люди, которые выписываются в семьи и в независимое проживание – их иногда направляют, есть такие центры музыкальной терапии или центры поддерживающей терапии. Там вопрос, покрывает ли это страховка, не покрывает это страховка, потому что это все очень дорого, и захочет ли этот пациент вообще выходить из дома, куда-то ехать, то есть для него даже большая проблема доехать там две остановки на автобусе. То есть, совершенно никаких гарантий абсолютно нет. Это может быть участие семьи, которая готова помогать, или это участие соцработника, который прикреплен к человеку. А если этого нет, то никаких гарантий, и поэтому часто возвращаются обратно.
Вы понимаете, какие привилегии у наших пациентов, которые, я надеюсь, скоро потеряем? Как в Германии, например, обучаются, как рассказывали в нашей газете «Психиатрия», там мы брали большое интервью у русскоязычного руководителя, одного из руководителей баварской психиатрии. Там назначается, допустим, музыкальная терапия какая-то, или человек посещает бесплатно центр, а заканчивается этот год, только если повторно назначат, а так извините. А вот у нас мы стремимся наоборот обеспечить, чтобы наши пациенты в течение всей жизни должны быть в поле реабилитационном. И вообще реабилитация эффективна, когда она неопределенно долго проводится, имеются ее цели, содержание, это очень важно. Наши пациенты пока могут такой привилегией пользоваться. Есть ли еще вопросы какие-то? Пожалуйста.
Если человек со специфическими психическими возможностями, и он негативно относятся к однодневной работе, то есть ему нравится заниматься в секциях, в общих группах, но иногда ему не нравится, как состоялась песня общая, или различные реакции же могут быть не всегда позитивные, как это все разрешается, и как проводится эта работа?
Музыка хороша еще и для разрешения конфликтов, да? То есть в музыке можно эффективнее столкнуть разные точки зрения и как-то примирить их. Если этого не произошло в процессе написания песни, то… Нет, бывают случаи, когда человек хлопает дверью и уходит, такой всплеск проявил агрессии, за ним уже потом следит медперсонал, все ли с ним хорошо. Но вот именно в музыкальной терапии ест возможность договориться на максимально мягких условиях, скажем так, или в арт-проекте. Потому что не вот именно так или именно так, а можно совместит, сделать то, что называют fusion, да? Начать петь о рок-н-ролле, а перейти в хип-хоп. И таким образом, человек, которому нравится рок-н-ролл, и человек, которому нравится хип-хоп, они как-то будут взаимодействовать в общей сложности. Я не знаю, я ответила на вопрос или нет?
То есть пациенты идут на взаимодействие, на уступки?
Да. То есть или если там какой-то серьезный конфликт, то я постараюсь, скорее, сделать импровизацию музыкальную, чтобы не переходило на вербальный уровень – оскорбления друг друга, и так, условно говоря, кто кого переиграет. Но если кто-то кого-то там прямо совсем переигрывает так, что уши болят, то я попрошу потише. И, в принципе, если я вижу, что все время происходит такой конфликт, мы постараемся просто назначить кого-то в другую группу, чтоб они не встречались. Но это редко бывает, очень редко. То есть у меня таких серьезных конкретных ситуаций, как правило, не было никогда. Бывают ситуации, когда человек уже изначально, у него привилегии есть, потому что он еще ничего такого не совершил страшного, но он уже взвинчен, и уже с порога понимаешь, что сегодня, наверно, что-то случится – и мы ждем этого. Это плохо, конечно, ожидать что-то такое плохое от человека, но это чувствуется в воздухе. И тогда мы просто стараемся друг друга в штате как-то поддержать, и если такое происходит, мы всегда знаем, что кто-то на подхвате, этого человека отведет обратно на этаж.
У меня вот какой вопрос. В психиатрии существует проблема эмоционального, профессионального выгорания сотрудников. Есть ли у вас опыт работы в этом направлении?
Большое спасибо, это у меня любимая тема. Во-первых, я хотела об этом сказать, потом подумала, что, может, в презентации не стоит. Есть супервизоры. Я не знаю, есть ли у вас супервизоры, но в реабилитационном центре у каждого сотрудника есть такой вышестоящий, что ли, по служебному положению и длительности пребывания в системе человек, более опытный, который может что-то подсказать. И к этому супервизору необходимо раз в неделю обязательно каждому человеку из этой команды. Если есть ощущение, что человек в таком состоянии, если говорить более подробно, то предлагают ему отдохнуть какое-то время. Тоже это очень все болезненно, потому что зарплаты при этом нет, то есть зарплату не дадут. То есть очень тяжело, потому что действительно работа тяжелая. Я занимаюсь тем, что… при сопротивлении сотрудников, в том числе, и реабилитационного центра, я занималась тем, что я при любой возможности предлагала им зайти в свою комнату, я предлагала им во время планерки потратить пять минут на то, чтобы подышать, послушать музыку, написать вместе песню.
То есть в этом смысле, с сотрудниками работать бывает даже тяжелее, чем с пациентами, потому что пациенты: «Ну да, мы пришли сюда, потому что нас надо реабилитировать. Мы готовы, давайте», – в основном. А сотрудники, как бы, они же – кремень. И это осознание того, что они тоже уязвимы, не всем дается легко. Но когда удавалось это продвинуть, были видны прямо перемены в отношении к пациентам, перемены вообще в психоэмоциональном состоянии людей. И в психиатрии, то есть когда я на практике была в детском госпитале в Бостоне в кардиологии, там постоянно кто-то умирает из детей, и дети маленькие все, естественно, в контакте люди с ними. И поэтому там иногда приходилось просто единственное что-то такое делать правильное, когда кто-то умирает, все собираются, и часто песни, какая-то музыка, может быть, это любимая музыка ребенка – период этого расставания. Просто музыку можно использовать, и просто нужно не забывать, даже если просто после работы одеть наушники и поставить свою любимую песню – это уже даст вам какой-то запас прочности, что ли. И это несложно сделать, это не поход к психотерапевту, который требует времени и денег. Я ответила?
На какие техники они наиболее отзываются? Ну, как бы персонал.
На какие техники отзывается персонал. Проще всего сенсорная комната, когда уже готово пространство, когда там уже есть пациенты, проще всего туда зайти, присесть на стульчик, как бы наблюдать за пациентами, все ли в порядке. То есть включение в то, во что уже включены пациенты. Часто в группах на этаже медсестры, медбратья под видом того, что будут следить, они приходят, берут барабан, начинают играть. То есть это совсем не инвазивно, это реально, когда не принижается профессиональное достоинство, что ли, я не знаю, как сказать. Из целенаправленного мне очень нравится.
Потом кто-то может что-то спеть, да? «Мне так надоело!..» – и все отвечают. То есть человек чувствует себя услышанным. И это очень-очень важно. И мы почувствовали, что минимальный какой-то уже ритм, он дает ощущение драйва. А с релаксацией я могу просто между группами как-то невзначай сесть и начать играть на флейте, импровизировать на фортепиано как-то для себя. Оказывается, что это полезно для других. У меня тоже есть проблема выгорания. Для меня невероятно важен был момент супервизии. То есть без супервизии я не знаю, что бы я сказала, честно говорю. Мне повезло просто.
Спасибо Вам большое, все прекрасно. Ну вот Вы такой высококвалифицированный специалист. В конечном счете, за день Вам удается работать с каким количеством больных, учитывая и групповую, и частную, там или среднее, или максимальное и минимальное, и насколько это в наших условиях применимо?
По группам максимально, наверное, шесть групп в день.
А в группе человек?
А в группе зависит, если это на этаже, то приходят просто все, кто хочет быть. То есть я перед началом группы, там час она длится примерно, прохожу по этажу, заглядываю ко всем, говорю, что музыка, песни петь будем, да? И те, кто хочет, те за мной идут и присутствуют на занятии. Человек может быть от одного-двух до пятнадцати человек, примерно так получается. В барабанный клуб этот, который раз в неделю, я сказала уже, что там может быть до 35-40, может быть, человек. Группы те, о которых я говорила, которые в реабилитационном центре, от трех до двенадцати человек. Наверное, так. При этом у них, поскольку параллельно идет несколько групп, они могут выбрать, куда прийти. И если музыка интересна – они идут туда. С индивидуальными, в принципе, точно так же. Но, на самом деле, групповой работы гораздо больше, потому что целей просто больше и каких-то мотивов социализации и так далее. А так все в ограниченности ресурсов. Конечно, не хватает. Естественно, что к концу рабочего дня все экспрессивные терапевты совершенно вымотаны, и все не сделано. То есть, если была бы возможность быть музыкальному терапевту на каждом этаже – это было бы вообще шикарно. Но поскольку такой возможности нет, там ставка одна, и плюс там еще какие-то интерны, то выходит так. Чем богаты, тем и рады, да.
В музыкальной терапии много мужчин?
Много ли мужчин среди музыкотерапевтов. Меньше, чем женщин, но они есть. И когда они есть – они обычно очень метко, они создают другую энергию, конечно. И мужчины, еще хочу сказать, как правило, больше пользуются техническими всякими приспособлениями. То есть «Айпедами», да? На «Айпедах», например, очень много инструментов, которыми очень легко управлять. Или там портативные студии такие какие-то. Больные, если кто-то пользуется «Айпедом», вообще… Они чаще используют звукоусиливающую аппаратуру, чаще используют, не знаю, электронные барабаны, электрические какие-то бас-гитары, электрогитары, то есть ансамблевые всякие вещи. И, конечно, другой тип контакта совсем. С другой стороны, есть прекрасные мужчины-музыкальные терапевты, которые работают с детьми в больницах тоже. Есть сочетание сейчас вот в Boston Children’s, как раз в детском госпитале, там есть полная ставка мужчины-терапевта и полная ставка женщины-терапевта, и они все время меняются, и это очень, мне кажется, позитивно.
Один из наших бывших главных врачей профессор Козырев Владимир Николаевич, он любил повторять: «Слава Богу, психиатрия – профессия женская». Вы знаете, очень приятно услышать и увидеть, что много, очень много одинакового и похожего в американской психиатрии и у нас, в том числе, и положительное, и отрицательное. Отрицательного, например, как вот отношение квалифицированного музыкального терапевта или наших психологов к врачам. Вот как я услышал, подходят в халате со шприцом в руках… То есть это общее такое мнение, это такой психологический барьер между врачами и работниками психосоциальной сферы. И где-то здесь есть рациональное зерно, безусловно. Мы стараемся преодолеть этот барьер. Или, например, в терминологии, несмотря на колечки и низы общества, закрытый полуэтаж или закрытый этаж – это то, что усиливает стимул, это важно. Но самое главное – это существо работы, это насыщенность учреждения такими человеческими методами терапии и реабилитации. Реабилитационная основа во всей медицинской идеологии при всех различиях диагностических, квалификациях наших психиатрических и так далее. В нашей больнице широко применяется, но, опять же, у нас нет музыкальных терапевтов, у нас много психологов, специалистов по социальной работе, которые берут на себя часть этой работы. Это можно сказать, что это влияние музыки в терапии. Но в том числе, и применяются настоящие методики глубокие музыкальной терапии. Но когда есть специалист, только музыкальный терапевт, который может весь свой день посвятить этой работе, конечно, он может систематизировать, он может более глубоко и методологически правильно организовать процесс, вот то, что мы слышали. У нас в ближайшее время музыкальных терапевтов не будет, к сожалению, такие тенденции сегодня развития. Но мы всячески поощряем и мотивируем психологов, специалистов по социальной работе к этой деятельности. В нашей больнице каждый месяц в группах по интересам, в том числе, и музыкальные, и в группе работает наша Елена Николаевна, будем считать, музыкальный терапевт. Пользуясь случаем, Алиса сегодня, я так понял, выразила желание посмотреть одно-два отделения…
Если можно, да.
Да. Но в сопровождении руководителя по психолого-социальным службам. А потом Вы подойдете, если будет время, ко мне – и мы Вам вместе расскажем о нашем проекте «Фестиваль творчества людей с особенностями психического развития». Он проходит один раз в два года. Прошлый фестиваль в 12-м году – это 20 регионов России, Нидерланды, Израиль, Финляндия, Украина, Германия. И, может быть, во главе с вами приедет делегация пациентов из Соединенных Штатов. Мы вышлем приглашение, мы начинаем уже готовиться. Шесть творческих номинаций, в том числе, театральная, концертная и целый ряд других. Там конференция научно-практическая арт-терапии в психиатрии, мы Вам расскажем все это. Поэтому будем считать, что первое приглашение, на следующей неделе начнем рассылать приглашения, у нас уже есть заявки из Франции, из тех стран, которые у нас были, из Дании. Вот, может быть, и Соединенные Штаты Америки к нам приедут на этот фестиваль, и тоже, может быть, будут гостями этого фестиваля. Давайте еще раз поблагодарим за очень содержательное и интересное общение и за контакты – будем поддерживать контакт. Спасибо большое.
Спасибо. У меня есть некоторое количество визиток с адресом сайта, если кому-то интересно, потому что там есть информация.
