Куст ракиты над рекой

Гражданская истерика как реакция на теракт в Домодедове была предсказуемой: говорящий класс отыграл привычный репертуар. На одном полюсе – скорбь и растерянность, сострадание и желание помочь, на другом – дежурные проклятия «Рашке» и «быдлонароду», который заслужил свое правительство. Возмущались отсутствием рамок-металлоискателей в аэропортах, через три часа возмущались их присутствием (создают очередь). Возмущались даже тем, что в Домодедове продолжали взлетать и садиться самолеты; радостно характеризовали теракт как «старт предвыборной кампании».

Разность реакций неудивительная для общества, уже, кажется, не способного к общенациональному переживанию трагедии. Интересно другое: среди тех, кто злорадствовал и глумился над вчерашним несчастьем, есть и совсем молодые люди, окончившие школу в середине или конце нулевых годов. Они, в отличие от выпускников 1990-х, «проходили патриотизм», – были адресатами федеральных программ патриотического воспитания, работающих с 2001 года. Не то чтобы кто-то верил в то, что эта государственная «система мероприятий» действительно воспитает патриотов, но и в сокрушительную их бесполезность тоже верить не хотелось. Совсем ли это бессмысленное дело – вакцинация «государственным патриотизмом» или все-таки есть надежда?

Дежа вю?
Мое поколение (школьников «пятилетки пышных похорон») хорошо помнит этот биг стайл патриотического воспитания, способствовавший воспитанию двоемыслия в гораздо большей степени, чем любые вражеские голоса, – эту трескучую пустоту и невыносимый животный оптимизм, союз фанфар и лубка, муштры и сантимента. То березка, то рябина, куст ракиты над рекой, идет Россия – врагов гроза, синее синих – ее глаза; случались моменты высокие, подлинно патетические (дежурство у Вечного огня), но они погоды не делали. Тем не менее, после упоительной смердяковщины девяностых годов, проходившей у нас под кодовым именем «приобщения к общечеловеческим ценностям», осмеянное «патриотическое воспитание» вспомнили тихим добрым словом – и затосковали. Простим угрюмство: все-таки советских детей воспитывали – по преимуществу – на безусловных нравственных образцах, и смысловой ряд «долг, честь, родина» не для всех стал казенным анахронизмом. Потерявши голову, заплакали по волосам: было ведь, все было – спорт, музыка, театрализованные зрелища… – плохо ли? В 2001 году, когда Россия объявила о «подъеме с колен», появление первой федеральной программы патриотического воспитания было воспринято – не всеми, но многими – с осторожным, выжидательным одобрением. Лучше «совок», чем учебник Кредера, лучше ура-патриотизм, чем безрезультатно «плакать и каяться». Лучше так, чем никак.
Однако «никак», кажется, побеждает.

Тебе, Родина
По общему впечатлению всех трех пятилетних «Программ патриотического воспитания граждан РФ» (2001-2005, 2006-2010, 2011-2015 годы) вырисовывается базовая формула образцового (для государства) патриота: он активно участвует в художественной самодеятельности/военно-мемориальных разысканиях либо краеведении/военно-спортивных играх и очень, очень хочет пойти в армию. Последний пункт, по сути, и есть прагматика ПВ, ее главная стратегическая цель, что авторы программы особенно и не маскируют, особенно акцентирована тема призыва в новейшей программе. Одна из центральных инстанций проекта – Росвоенцентр (вместе с министерствами обороны, культуры и образования).

Задача, наверное, нужная, однако очень сомнительная в качестве «цемента» проекта, к которому планируется привлечь за ближайшие 5 лет 50 процентов (!) всех граждан страны. Трудно вообразить себе 120 миллионов соотечественников, озабоченных главным образом проблемами призыва. Хотя, возможно, они найдут себя в других секторах: в конкурсах спасателей, молодых предпринимателей и молодых рабочих, журналистской либо писательской деятельности, заботе о ветеранах, народном творчестве (песни, танцы, рисунок, фотография) или архивном труде, в поисковых отрядах. Граждане смогут укрепить толерантность на фестивале «Мир Кавказу» или фестивалях казачьей культуры (а забавно было бы слить их в одно действо), а также приобрести полезные знания, посетив музей уголовно-исправительной системы РФ. Не забыты и дети с ограниченными возможностями: для них будет устроен фестиваль «Тебе, Россия!», а для подростков, «оказавшихся в трудной жизненной ситуации», предусмотрены отдельные героико-патриотические проекты. Отдельной главой проекта станет, как говорили Ильф и Петров «борьба за подметание улиц» – многочисленные семинары и совещания, посвященные методикам и мониторингу патриотического воспитания, инновационным подходам и технологиям. Что же, это нормально, ПВ становится солидной индустрией; не удивлюсь, если еще через пять лет в вузах появится специальность «менеджер патриотического воспитания». Справедливости ради отметим, что многие проекты начинают выглядеть вполне человечно, если посмотреть на них в ракурсе социальной защиты ребенка. И не только исходя из логики «пусть лучше поет про голубые береты, чем ширяется в подъезде»: в обстоятельствах бессовестной коммерциализации детской досуговой сферы участие в патриотической самодеятельности для кого-то может стать единственным бесплатным форматом творчества, а поездка на какой-нибудь слет или фестиваль – единственной возможностью увидеть страну.

Но в целом же программа ПВ предполагает создание определенной выставочной реальности, своего рода экспозиции патриотизма. За мероприятиями проясняется характеристика желаемого патриотизма: безнациональный, российский, или, как теперь говорят, «россиянский», политкорректный, правда, декорированный влияниями «отечества, предания, геройства» (мемориальная работа, памятные даты – например, 150-летие окончания Крымской войны). Сколько-нибудь оригинальных идей в проекте нет, но удивительно не это. Настоящее недоумение вызывает один момент: почему государство, планируя и индексируя эту пышную, раскидистую ВДНХ любви к родине, позволило себе не приметить слона – проигнорировать реальную, не словесную и не досуговую, но действительно патриотическую стихию? Может быть, единственную деятельную и по-настоящему народную.

Новое добровольчество
В начале нулевых начало оформляться волонтерское движение, в более широком смысле – добровольчество. В последние годы оно уже не воспринималось как особенное проявление индивидуальной душевной прекрасности и стало мейнстримом, а в каких-то проявлениях – устойчивой модой, лайфстайлом, знаком продвинутости. Не особенно сопряженное с рефлексией о судьбах Родины, далекое от верноподданнических настроений, а иногда и совмещенное с настроениями вполне протестными, – добровольчество стало широчайшей практикой гражданского поступка. Донорство, помощь в детских домах и больницах, работа в хосписах и домах престарелых, участие в тушении лесных пожаров и розыске пропавших детей, помощь бездомным и беспризорным, финансовое участие в благотворительности, – практически во всех горячих социальных точках появились (иногда пробиваясь через административный бетон) волонтеры – вполне благополучные молодые и немолодые люди, обладающие ресурсом времени или средств для помощи обездоленным – да и для помощи государству в тех зонах, где оно позволяет себе не справляться. Можно говорить, что добровольцев пока не хватает на всех, что действия их спорадичны и еще не меняют общую картину, – но решительно непонятно, почему это яркое «усилие добра» – и довольно-таки массовое усилие – не признать настоящим патриотическим движением и не поддержать соответствующим образом? Потому ли, что добровольцы не состоят в молодежных проправительственных организациях? Или еще и потому, что в пространстве малых дел проявляется другая – социально голая, непарадная и нерадостная для начальственного взора Россия, так катастрофически непохожая на истекающую молоком и медом Родину из звонкой речевки?

На сцене и за сценой
Не то чтобы новая «Программа патриотического воспитания» совсем не замечает волонтеров. Например, отмечены поисковые отряды – старинный, еще советский жанр добровольчества с хорошим военно-мемориальным акцентом. Но чем отмечены? Новая программа в 2,5 раз увеличивала финансовую поддержку поисковиков – теперь на них будут выделять в течение 5 лет по 2 млн рублей в год. Поддержка, что и говорить, мощная. Только в Союзе поисковых отрядов России (крупнейшем объединении поисковиков) – 600 отрядов, значит, каждому из них перепадет чуть больше 35 000 рублей. На железнодорожные билеты для всех не хватит, но с тушенкой, вероятно, станет чуть легче, может быть, удастся прикупить и одну-две новые палатки. Отмечены тимуровские отряды (помощь вдовам бойцов ВОВ и ветеранов горячих точек) – но это, собственно, и все. Другие добровольческие тренды, получается, недостаточно патриотичны?

И пусть небольшая часть волонтеров получит господдержку по другой линии – гражданского общества, НКО (некоммерческих организаций), – но не безответственно ли оставлять этот драгоценный ресурс вне «патриотического департамента»? Если патриотизм – это поступок, а не конферанс, действие, а не благонамеренный образ мыслей, – то волонтерское движение, практика гражданского и христианского добровольчества способны стать основой для концепции патриотического воспитания, базой для мировоззренческих генерализаций. Пока же нет базы общего дела – нет и базы для формирования патриотического мировоззрения. Пока же у нас дурная межеумочность: на сцене поют, пляшут и звонкоголосо, голубоглазо любят Отчизну, выйдя за кулисы – посмеиваются, закуривают, обсуждают, как бы «свалить из Рашки» и сколько берет военком. То березка, то рябина, то снег, то дожди, – и год от года все ярче блеск брильянтовых запонок у сановных патриотов, наставляющих малорослых призывников.

Евгения ДОЛГИНОВА