Он появился на месте кормления с другим нашим подопечным, Олегом. Маленький, худенький, трогательно веснушчатый и лопоухий. Грязные белые джинсы явно не по росту и не по объему, старомодная вельветовая куртка с чужого плеча, под ней несколько несвежих футболок.
– Вот. Нашел на вокзале мальца. Вам привел,- сказал Олег. Лицо новенького было грустно-серьезным, украдкой он следил за нашей реакцией.
– И отлично, что привел. Сейчас ужинать будем. Как Вас зовут, молодой человек? : )
– Андрей. Я в приют хочу.
– Раз хочешь, значит, все получится. Устроим тебя в хороший приют, будешь учиться, спортом заниматься, в лагерь с ребятами поедешь. Все будет хорошо. Ты теперь не один, ты – наш. Иди, кушай.
Не отходя далеко от раздаточного стола, Андрей с видимым удовольствием съел тарелку гречки с тушенкой и котлетой. Выражение недетской серьезности покинуло его лицо, а, получив печенье и мандарин, он и вовсе расслабился. Можно было начинать разговор.
– Сколько тебе лет, Андрей? День рождения у тебя когда? Ты знаешь?
– Одиннадцать. (Разделил две пластины печенья и начал выедать начинку, поочередно облизывая каждую пластину. Закончил.) – 27 июня 1994 года.
– Фамилию свою знаешь?
– Максимов Андрей Юрьевич.
– Родные у тебя есть, живы, Андрей Юрьевич ?
– Не-а. Мама умерла.
– Давно?
– Когда мне 8 лет было.
– Как звали маму?
– Максимова.
– Это понятно, а имя у мамы твоей какое? Вот ты – Андрей Юрьевич. А мама?
– Максимова. (Взгляд переключается на мыски ботинок, и я вижу только светло-русую макушку) – Я не помню…
– Ну, давай вспоминать. Вот видишь, ребята ко мне обращаются ‘тетя Лена’ или ‘Елена Евгеньевна’; я подхожу к кому-то и обращаюсь ‘Олег’ или ‘Коля’. Как обращались к твоей маме те, кто приходил к вам в дом?
– Никак. Просто Максимова
Чувствую, что все. Тупик.
– А сам ты, Андрей, откуда? Как в Москву попал?
– Из Гороховца, на поезде приехал. (Засунул за обе щеки две половинки печенья) – С бабушкой.
– Ой, как здорово! Значит, у тебя бабушка есть! Она чья мама? Твоей мамы или твоего папы?
– Ничья.
– Как ничья?
– Я с ней в поезде познакомился, когда в Гороховец ехал.
– А откуда же ты ехал в Гороховец?
– Из дома. (Уже смотрит на меня. Похоже, моя бестолковость вызывает у него некоторое недоумение)
– Ты же сказал, что приехал из Гороховца?
– Ну. А с мамой я жил в Дзержинске.
– Так ты что же, из дома убежал?
– Не а. Мне спать хотелось.
Присутствовавший при нашем разговоре Олег поясняет: ‘Он сел в электричку, идущую в Гороховец, чтобы в этой электричке поспать. Ему спать было негде’.
– А почему же тебе, Андрюша, спать было негде?
– Когда мама умерла, я пришел, а квартира опечатана. Вот мне и негде спать.
– А где же ты жил после того, как мама твоя умерла?
– А в Дзержинске.
– Знаю я этот город. Это в Нижегородской области.
– Да, в Нижегородской. А потом я залез в электричку спать и там познакомился с бабушкой. Она взяла меня к себе, в Гороховец.
– А что ты в Дзержинске делал?
– В детский сад ходил.
– А в школу?
– Ну так…
– А в Москву как попал?
– С бабушкой приехал. Она ушла, а я потерялся.
Олег опять поясняет: ‘Да побираться они приехали. Что на нем – это я его одел. Ходил с ним по храмам, вот дали. Он один совсем был. Голодный, раздетый. Вот теперь все время со мной ходит. Надо бы его в приют отправить’.
– Согласен в приют, Андрей?
– Угу. Только в милицию меня не сдавайте и в Морозовскую.
– Договорились. Как скажешь, так и будет. Со мной и с Олегом поедешь. Ты нам веришь?
Кивает головой, поднимает глаза и – первая улыбка!
Изымать мальчишку с вокзала решили сразу. Узнали, как сделать так, чтобы мальчик попал в хорошую больницу.
Фокус довольно простой. Надо было явиться с беспризорным ребенком в отделение милиции, которое близко к желаемой больнице. И, чтобы попасть в 7-ую Тушинскую, мы с Андрюшей и Олегом в одиннадцатом часу ночи рванули на м. ‘Планерная’.
Перед входом в метро я спросила Андрея:
– Ну, ты готов ехать? Надо будет обязательно явиться в милицию, потом тебя отправят в хорошую больницу на карантин. Мы будем тебя там навещать. А потом в приют.
– Да. А как мы поедем? На метро?
Тут я поняла, что никаких проблем с парнишкой не будет. Он принял серьезное мужское решение и не отступит, не убежит.
– Только не бросайте меня. Он пододвинулся поближе ко мне, всунул маленькую шершавую ладошку в мою руку и крепко сжал. Другую руку подал Олегу.
– Поехали.
В милиции восторга от нашего там появления в 23-00 никто не испытал. Не став лукавить, я просто честно объяснила кто мы, ситуацию и желание попасть именно в 7-ую больницу.
‘Ну, вы – чумовые’,- поставил диагноз капитан; но снял показания с Андрея и через некоторое время отправил его с сопровождающим милиционером в 7-ую Детскую.
До нее было несколько остановок.
Было 24-00 или 00-00. Вокзальное прошлое осталось позади.
В машину ни меня, ни Олега не взяли. Не положено. Но, видя как мы беспокоимся о парне, клятвенно уверили, что отвезут именно в 7-ую, и мы сможем его там уже утром навестить.
На следующее утро я уже в милиции. Только что заступила другая смена. Но они в курсе нашего ночного визита. Мне дали телефон отдела по работе с несовершеннолетними, который находится в другом здании. Позвонила. Там мне подтвердили, что Андрюша помещен в 7-ую больницу, в инфекционное отделение бокс такой-то.
Загрузившись йогуртами, бананами и грушами, еду в больницу. Боксы первого этажа инфекционного отделения, куда помещают детей «с улицы», изолированы от остальных помещений больницы, каждый бокс имеет отдельный выход непосредственно на улицу. Двойные двери с тамбуром закрыты наглухо, на окнах решетки. На каждой из дверей мелом написан номер бокса, так что сориентировалась без труда.
Подхожу к окну. Маленькая палата на 3 койки. Занято две. На дальней лежит наш Андрюшка, грустный худенький мальчишка в клетчатой больничной пижамке. Постучала в стекло, поманила его рукой. Подошел, молчит.
– Привет, Андрей. Как дела?
– Нормально.
– А почему такой грустный?
Пожимает плечами.
Потом начинает рассказывать, как у него при поступлении взяли кровь на анализ, что давали на завтрак, и что он плакал ночью. Говорим все вместе с Андрюшиным соседом по палате о еде, о больничном режиме, о перспективах выписки. Рассказываю, что принесла ему. Просит показать. Смотрит.
Я убежала с работы, поэтому тороплюсь. Надо еще забежать отдать передачу.
– Ну, я пойду?
– Угу. Тетя-мама! А ты еще ко мне придешь?
– Конечно! Завтра приду опять. Что тебе принести? Что ты любишь?
– А можно сок?
– Можно, конечно. Какой ты хочешь?
Задумывается серьезно, взгляд мечтательно уходит куда-то вверх. Мучительные сомнения. Вдруг решается высказать самое, похоже, невероятное, фантастическое желание.
– А можно из ПЕРСИКОВ ?! (Сказал. Отважно смотрит на меня, но при этом замирает от собственной «наглости»)
– Ладно. Персиковый, так персиковый. (Андрюшка выдыхает, но сомнение в глазах все-таки остается)
Ушла из больницы с комом в горле. В окошки других боксов стучали и махали мне руками мальчишки «с улицы», к которым не приходит никто.
На улице, под больничными окнами стоят родители домашних детишек, лежащих на верхних этажах корпуса. Выкрикивают имена своих детей, машут им руками, спрашивают о здоровье, передают приветы, смеются, привязывают для подъема на веревках пакетики с «неположенными» для передачи вкусностями. Эти, «нижние», не нужны никому.
Как же обнять, поцеловать в стриженые макушки их всех, на тумбочках которых не стоят пакеты с соком, не лежат бабушкины пирожки и любимые лакомства!
Почти неделю я ежедневно навещала Андрюшу в больнице. Приходили к нему и ребята с вокзала.
Андрюшин и соседний с ним бокс сообщаются через туалетную комнату, поэтому булки, конфеты, мандарины, раскраски «с машинками», конструктор, соки, минералку, фрукты приносила уже на всех. Познакомилась с санитарками, принимающими передачи. Они рассказывали: «Знаете, сколько их здесь, внизу? Есть даже совсем маленькие, по 3 года. И одни лежат.»
Недозволенные к передаче в инфекционное отделение «вкусности» передавали через форточку в коридоре. Сколько же радости, заговорщических подмигиваний, смеха было от этих «секретных» мероприятий!
И все равно болело сердце от понимания того, что это лишь минутная радость ребят.
Один из мальчишек взял у меня номер телефона: «Можно я Вам позвоню, потом. Если мне понадобится помощь?»
Другой паренек просил записать его имя, фамилию, телефон.
– Я – интернатский, но у меня есть мама и бабушка. Позвоните им, пожалуйста. Я здесь давно лежу.
– Обязательно. Что им передать? Может быть тебе что-то нужно, что-нибудь привезти?
– Давай я привезу, пока твои не приехали.
– Нет, ничего мне не нужно. Пусть они ПРОСТО ПРИДУТ.
Я звонила постоянно, три дня. Никто ни разу не подошел к телефону. Что там случилось? Бог весь.
Слава Богу, никаких заболеваний у Андрюши обнаружено не было. Прививки были все сделаны, карантин окончен, и Андрей переехал в приют.
Он очень туда торопился, чтобы успеть перезнакомиться со всеми ребятами до того, как они все вместе поедут на лето в лагерь.
Звонили в приют, разговаривали с директором, с Андрюшиным социальным педагогом. Андрей в порядке. Привыкает. Поняв по моему голосу, что я сильно простужена, просили пока от посещения воздержаться. Приветы наши Андрею передали.
Последний разговор с Андреем у больничного окна.
– Тетя-мама, у меня летом день рожденья. Ты не забудь!
Елена Е.
