«Я благодарен Богу за то, что стал тюремным священником. Если я куда-то еду, в Москву, в Питер, – у меня там везде знакомые, где можно остановиться, – это все мои родные люди, «из бывших». Но лучше назвать их – настоящими».
Женская колония ИК-1 в городе Вологда. Тюремный храм
Священник в тюрьме становится сопричастным не только опыту преступления, но и покаяния, свидетелем того, что Бог действительно любит любого человека, – убежден протоиерей Александр Лебедев, секретарь Епархиальной комиссии по пастырской работе в исправительных учреждениях, окормляющий женскую колонию в Вологде ИК-1.
– Как у нас становятся тюремными священниками?
– Меня рукоположили и направили – в женскую колонию. Познакомился с людьми, изучал уголовно-исправительную систему, возникло желание что-то сделать. На свою последнюю должность почти напросился. Теперь мой «тюремный стаж» равен почти 14-ти годам.
– У заключенных есть понятия тюрьмы и «воли». А для вас существовала вот эта черта: люди по одну и по другую сторону колючей проволоки?
– Ничего принципиально отличного я не увидел. Есть налет специфики, но он не определяющий. Есть психологические особенности у людей в местах лишения свободы, которые с течением времени усугубляются.
Но здесь важно вначале не «очаровываться» неким образом заключенного, чтобы потом «разочарований» не наступало.
Тюрьмы у нас переполнены не террористами-рецидивистами, а бытовыми хулиганами. Кому-то сложно поверить, но люди в тюрьмах хотят исправиться. Не все, но большинство.
Здесь часто закладывается дружба, очень напоминающую ту, которая в детстве бывает в пионерлагере или в больнице. Выйдя на свободу, они тоже стараются быть вместе, чтобы выжить. А некоторые, – это единичные примеры, – создают свое дело, становятся предпринимателями.
Есть и те, кто, поверив в Бога в заключении, по выходе из тюрьмы строит храмы.
– А как человек приходит к вере в тюрьме?
– По принципу: «гром не грянет, мужик не перекрестится». Уже во время ожидания приговора у людей обостряются, скажем так, религиозные чувства. Ведь нужно сделать все возможное, чтобы помочь себе, в том числе и Богу помолиться. Это не какой-то расчет, корысть, а просто инстинкт самосохранения.
В тюрьме, в момент «приживания» в новом коллективе, когда человек занят поиском своего места, религиозные запросы «отдыхают». Сначала – «хлеб насущный»: как избежать конфликтов, как построить отношения с начальством и т.д. Но потом появляется время на храм. Обычно выделяется группа осужденных, которая пытается вести духовную жизнь.
Человек с какой-то периодичностью начинает ходить в храм, с каким-то уровнем внутреннего накала читает утренние и вечерние молитвы, начинает исповедоваться и причащаться.
– Насколько крепка вера, приобретенная в тюрьме? Может ли это быть полный переворот в сознании?
– По теории вероятности, невозможных вещей не существует, существуют вещи с малой долей вероятности. В тюрьме встречаешь такое горячее покаяние, какое не встретишь у людей «на воле».
Конечно, воля для человека, который в тюрьме обрел веру – серьезное испытание. В тюрьме он не стоял перед выбором, совершить ему или не совершить грех. Но могу заметить, что люди, которые в тюрьме становятся «постоянными прихожанами», членами общины, которые читают, поют на клиросе, исповедуются, причащаются – они и в жизни легче устраиваются.
Женская колония ИК-1 в городе Вологда. Тюремный храм
Можно говорить о некотором снижении частоты посещения храма, даже охлаждения молитвы, и люди вспоминают, как они молились в тюрьме и что на воле – уже не то… Но все-таки они находят свое место в жизни, женятся, выходят замуж, рожают детей.
Если я куда-то еду, в Москву, в Питер, в Великий Устюг – у меня там везде знакомые, где можно остановиться, – это все мои родные люди, «из бывших». Но лучше назвать их — настоящими.
– А говорят, кто там был, уже нормальным человеком не будет. Что наша колония кого хочешь сломает.
– Колония – это инструмент. Ножом можно зарезать человека, а можно, как хирург скальпелем, вырезать опухоль. Все же большая часть осужденных, с кем мне приходилось беседовать на эту тему, признают, что они либо за дело попали в колонию, либо вели такой образ жизни, который все равно привел бы их сюда…
Беда современной уголовно-исполнительной системы в том, что мировоззренческого содержания воспитательной работы сейчас не существует. Сейчас просто говорят человеку: «Не нарушай закон», а почему, во имя чего? Только если человек верующий – его будет что-то сдерживать. Есть такие вопросы, на которые можно найти ответы, лишь сославшись на Бога. Почему? Потому что Бог так сотворил.
А иначе получается: потому, что… и дальше у каждая своя версия. Если нет твердого мировоззрения, опоры на некий смысл, природную склонность человека ко злу ни что не сдержит. Если человечество изобретает палку, рано или поздно оно научится этой палкой бить своего ближнего. Так и с системой, если она предоставлена самой себе, не наполнена каким-то смысловым содержанием, она превращается в такую же палку и зло передается по цепочке.
– Если вы встречаетесь с заключенным, совершившим не бытовое, а жестокое преступление, как вам удается, просто как человеку, видеть в нем образ Божий?
– Негативные чувства испытываешь не только по отношению к тяжко осужденным, они могут возникнуть по отношению к кому угодно. Вот за поворотом у нас бомжи сидят… Валера пьяный, страшно ругается, плюется в наших работников, посылает меня ежедневно, денег просит… сложная личность. Но Богу -то виднее. Бог Валеру любит даже такого. И хочет ему добра, спасения. Я вспоминаю о том, что Бог его любит несмотря ни на что, и свою злость смиряю, хотя бы одним умом.
– Трудно ведь верить заключенным, когда они говорят: «Больше никогда такого не сделаю!» А потом все повторяется…
– В этот момент я вспоминаю себя и свое детство, когда я говорил родителям: «Простите меня, я больше так не буду». Я ж искренне это говорил. И потом повторял…
То же самое происходит на каждой исповеди. Человек приходит, кается, искренне желает не возвращаться к грехам. Поэтому здесь важно и верить ему искренне, но и не удивляться, если все повторяется. Кто-то из еще дохристианских философов говорил, что нужно доверять людям, не забывая о вероятности быть обманутым ими.
– Сейчас при многих храмах действует служба помощи заключенным. Люди собирают посылки, пишут письма в тюрьму. А многие считают такое отношение неправильным, даже несправедливым и убеждены, что христиане – прекраснодушные простофили, а заключенным и должно быть плохо, ведь они это заслужили.
– Ответ – в нашей истории, в русской традиции. Когда человек совершает преступление, естественная реакция окружающих – воззвание к справедливости. Человек должен быть наказан. Негодование, «как он мог такое сделать!» – естественно. Безнаказанности, попустительства быть не должно.
Как только человек наказан, часто те же самые люди начинают ему сочувствовать. Называют его бедным, собирают посылки и так далее. И то, и другое – нормально. Справедливость удовлетворена, человек несет свою долю и теперь бросать в него комья грязи – бить лежачего.
Женская колония ИК-1 в городе Вологда
В наказании должен быть карательный момент. Но он не должен перевешивать момент воспитательный. Когда человека наказывают – человеку плохо. Человеку посылается это «плохо» для того, чтобы он изменился, а не для того, чтобы кто-то мог разрядить на нем свою злобу.
– Но ведь часто именно в тюрьме человек озлобляется.
– Человек озлобляется не только в колонии. Болезнь неизлечимая может озлобить человека, участие в горячих точках, или государство его кинуло, или ощутил, что никому он не нужен – да сколько угодно поводов для озлобления. Колония здесь не исключение, а еще один из поводов задуматься о своей жизни очень всерьез.
Мне приходилось видеть людей, выдержавших испытание колонией. Я бы с такими в разведку пошел.
– Должны ли заключенные добиваться каких-то улучшений содержания, послабления режима, или чем хуже, тем лучше?
– Я этом смысле эволюционист. Если наше общество будет меняться, а оно меняется с течением времени, то и закон будет меняться. Но не наоборот. Изменением закона мы не изменим общество. Изменением правил в колонии мы не изменим состояния душ заключенных.
Ведь осужденные – это срез общества. Колония – это замкнутое пространство, где можно проследить определенные тенденции.
За время моего служения в местах лишения свободы я явным образом вижу, что интерес к Церкви возрастает. Формируется круг людей, для которых храм в колонии – это естественно. В колонии, где я служу, осужденные считают храм своим, они его содержат, сами переводят пожертвования на его содержание. Они моют полы в храме, поют, читают на клиросе, организуют жизнь прихода. Складывается круг людей, связанных с храмом, эти люди сохраняют свои отношения «на воле», помогают друг другу.
Все это говорит об изменениях не только в колонии, но и в обществе. Интерес к литературе духовной – исключительный. Все это меня вдохновляет.
Я сейчас благодарен Богу за то, что Он меня поставил на это служение в свое время. Я вижу сейчас, что именно общение с заключенными меня сформировало как пастыря. Ведь паству – не выбирают. Вот как человек должен дышать, должен есть, пить, так священник должен любить свою паству.
Женская колония ИК-1 в городе Вологда. Тюремный храм
Другое дело, что эта любовь – не сюсюканье, это сложное дело. Но когда ты видишь, как человек меняется, эту радость ни с чем не сравнить. Это как рождение ребенка. Ведь священник становится сопричастным не только опыту чужого греха, но и покаяния, свидетелем того, что Бог действительно любит любого человека.
Фото: протоиерей Александр Лебедев
