Рак, астма, слепота
Отцу Жозепу Торне 65 лет. Миеломой болеет почти 24 года. (Миелома – которую в России иногда называют раком костного мозга – злокачественное заболевание крови, когда костный мозг продуцирует опухолевые клетки – прим. ред.).
Три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, в течение 21 года о. Жозеп ходит на диализ в больницу. Один сеанс очищения крови длится четыре часа. Еще у о. Жозепа астма, и чтобы нормально дышать, постоянно нужен кортизол. А одно время батюшку мучали эпилептические припадки.
Сегодня главная болезнь под контролем, «остались» только регулярные курсы химиотерапии, которые о. Жозеп мужественно проходит. Химия так ослабила организм, что его постоянно атакуют инфекции. В результате о. Жозеп ослеп на один глаз, второй пока видит:
– Сейчас я различаю, что у меня на тарелке, но скорее всего, уже на пути к полной слепоте.
Раз в полтора месяца я должен посещать гематолога, каждый месяц – офтальмолога, и ежегодно – пульмонолога, и проходить обследование. Но это я перестал делать, потому что просто надоело. Тем более, что время от времени я попадаю в больницу внепланово.
У меня и так в истории болезни уже три тысячи страниц, – объясняет батюшка с богатой биографией.
Я всегда хотел быть только священником
О. Жозеп родился в небольшом городе Эль-Морал на юге Каталонии. Он не помнит, когда начал думать о священстве, – никакие другие варианты просто не рассматривал. Вот только родители были категорически против. Его отец был виталистом (витализм – устаревшее учение о наличии в живых организмах нематериальной сверхъестественной силы, управляющей жизненными явлениями – «жизненной силы» – прим. Ред.), для которого здоровье, сила и красота были особенно важны.
– Поэтому после школы я поступил в университет на медиевистику. И, вместе с тремя друзьями, организовал общину. Нам было по 19 лет. Мы поселились в бедном пригороде Барселоны. Это были 70-е, когда среди молодых католиков был бум желания посвятить себя социальной работе, особенно там, где жили бедные эмигранты.
Мы с друзьями вместе молились и старались чем-то помогать жившим рядом беднякам. При этом каждый из нас учился: один на архитектора, другой – на биолога, третий – на экономиста, а я изучал историю Средних веков.
Перейдя на последний курс университета, я все-таки принял решение и поступил, не бросая университет, в семинарию. Родители явно за меня тревожились, но все-таки позволили мне это сделать.
Семинаристом я был направлен на практику в самую бедную часть Барселоны, туда, где был мой будущий приход. Люди там буквально жили в лачугах, большинство из них были цыгане. В этом предместье несли свое служение сестры Ордена викентианок «Дочери Милосердия». Одной из сестер было 78 лет. А сюда даже полиция боялась наведываться.
Я прослужил здесь 10 лет, пять из них уже как священник местного прихода. А потом еще пять лет в монастыре Поблет Цистерцианского ордена, очень консервативном и строгом.
Потом я заболел, и пришлось вернуться в Барселону. Лечился и служил. Никто даже не замечал, что я болею.
В сетях, которыми мы ловим рыбу, – большие дыры
Когда мне исполнилось 54 года, епископ посчитал, что из-за болезни я не могу в полной мере выполнять свои обязанности, и направил меня на приход базилики святого Иосифа Ориола, которая находилась неподалеку от больницы, куда я три раза в неделю должен был ходить на диализ. На этом приходе, честно сказать, жизнь не била ключом.
Тогда я решил организовать группу молодых людей-катехуменов (оглашенных), которых я сопровождал на их пути вхождения в церковную жизнь и группу молодежи, которая собиралась раз в месяц, чтобы делиться опытом духовной жизни. Они продолжают собираться до сих пор. Для меня лично это было настоящим знаком воскресения, – что я еще могу служить Богу.
В большинстве своем испанские священники привыкли организовывать группы, принимая веру людей, как само собой разумеющееся, не уделяя именно ей особого внимания. Но я уверен, что дело священника – зажечь в человеке веру через личное общение и поддерживать ее.
Иначе, выходит, что мы хотим ловить рыбу не удочкой, а сетями, которые давным-давно прорвались. Через которые, конечно, можно поймать много рыбы за раз, – вот только она уйдет сквозь огромную дыру.
Когда я служил на приходе святого Иосифа Ориоло, я также стал членом общины св. Марии де Тогорес. Так же, как когда-то, мы живем в одном из самых неблагополучных районов Барселоны. Стараемся помогать, чем можем, местным жителям.
«Все, что Бог нам дает – это чаевые. Он никому из нас ничего не должен»
Мне никогда не доводилось испытывать ничего сверхъестественного. У меня не было видений, откровений, не было особых эмоциональных переживаний, но всю жизнь я наслаждаюсь даром тихого и мирного пребывания в вере.
Я всегда был уверен в том, что проповедовал, и никогда не терял веры в то, что Святой Дух будет руководить мной в моей жизни. Наверное, поэтому я спокойно воспринимал свои ограничения.
Я говорил, что все, что у нас есть – это чаевые, Бог никому из нас ничего не должен. Если Бог вложил душу в человека, позволил стать участниками Его Божественной природы, ибо мы сотворены по Его образу и подобию, – то все это ничто иное, как дар!
Для меня всегда были приоритетными знания и духовная жизнь, думаю, это тоже помогло мне перенести свои немощи, не отчаиваясь.
Кроме того, я уверен, что с каждым из нас Бог хочет иметь личные отношения, поэтому Он не дает и не требует с каждого одинаково.
Он раздает дары в соответствии со своей собственной волей. Как в притчи о домоправителе, который отправился в путь и каждому из слуг дал разную меру талантов: одному он дал много, другому меньше, а третьему почти ничего. У нас есть то, что у нас есть, и все это дар: «преумножай то, что у тебя уже есть».
Когда меня спрашивают, как объяснить то, что по воле Бога я должен пройти эти испытания, я отвечаю, что объяснять волю Бога – занятие не из легких.
Я заболел и понес эти болезни, и не хочу отягчать себя еще и тем, чтобы все время ломать голову над вопросом, за что мне это или зачем.
В конце концов, я думаю, Бог даст мне силы нести эти болезни и справляться с ними, покуда я жив.
«Не могу не радоваться»
Когда меня спрашивают, могу ли я радоваться, я отвечаю, что я не могу не радоваться. Внутренняя радость никогда не покидала меня. Я никогда не переживал минуты полного отчаяния: иногда я вижу больше света, иногда – больше тени, но мне не случалось переживать абсолютного затмения.
Когда друзья удивляются, как я могу так много шутить, я отвечаю, что это назначение врача.
Я сказал бы, что радость, тихая радость, граничащая даже с безмятежностью, с точки зрения христианства – это понимание, что у всего есть свое значение, смысл.
Мне нравится образ гобелена, на его обратной стороне мы видим только узлы и множество переплетенных, перепутанных нитей. Но когда мы переворачиваем гобелен на лицевую сторону, нам открывается его прекрасный рисунок, и мы понимаем, что то, что было на изнанке, имеет смысл и значение.
Иногда то, что мы видим в человеке с первого взгляда – это как раз изнанка, в основании же души каждого лежит красота и достоинство.
Но есть что-то, что всегда заставляло меня страдать больше, чем мои немощи. Страдания невинных людей, особенно детей, особенно жертв сексуального насилия.
То, что я мог в течение 24 лет нести пастырское служение – это настоящее везение для меня. Я считаю себя просто счастливчиком. Сейчас я не могу служить мессу, вести пастырскую работу, но у меня есть больше времени для молитвы.
Попробовать услышать
Моя духовная жизнь в детстве предвозвестила то, что сейчас называется молитвой-размышлением. Ведь в моей семье не было никаких религиозных обрядов, и все, что мне оставалось – это чувство тайны Бога и Его любви к нам, и нашей к Нему (в которой нет места подавлению). Меня зачаровывало вочеловечивание Христа – это и есть совершенное выражение связи Бога с человечеством.
Для меня очень ценно проводить больше времени в молчании, попробовать услышать, читать Священное Писание, и пробовать вникнуть в него. Но единственный, Кто учит нас молитве по-настоящему – это Святой Дух.
