Огромное богатство ей мешало и пугало ее. Княжна не умела считать деньги, не знала, сколько стоят обычные вещи и часто оставалась не то что без шубы – без чулок. Зато она умела в самых закоренелых преступниках и падших людях видеть Бога. Чтобы помочь им исправиться, она шла в самые страшные и злачные места столицы, ехала за тридевять земель к сосланным революционерам, а однажды даже потребовала посадить себя в тюрьму, чтобы только быть поближе к страдающим заключенным. В начале 20 в. о княжне Марии Михайловне Дондуковой-Корсаковой ходили легенды, но современному читателю это имя почти не известно.
Ханская кровь
| Княжна Мария Михайловна Дондукова-Корсакова (1827 – 1909), учредительница сельской общины сестер милосердия во имя святой равноапостольной Марии Магдалины в селе Буриги Порховского уезда Псковской губернии |
Мария Михайловна по рождению принадлежала к высшей петербургской знати. Прапрадед княжны – хан Дондук-Омбо был утвержден императрицей Анной Иоанновной «главным калмыцким народоправителем». После смерти хана русское правительство утвердило калмыцким ханом двоюродного брата покойного и вдова с четырьмя сыновьями почла за благо перебраться в Петербург. Там они приняли православие и вместе с русскими именами получили фамилию и титул князей Дондуковых. Позже Екатерина II даровала-таки калмыцкий престол детям Дондук-Омбо, сперва Алексею. Тот умер бездетным и ханство перешло к его брату Ионе. Незадолго до смерти хан Иона Дондуков обменял калмыцкий престол на вотчину в 3000 душ в Могилевской губернии и добился передачи титула князя Дондукова мужу своей единственной дочери – Никите Ивановичу Корсакову.
Мать княжны Марии Михайловны, Мария Никитична, также была единственной дочерью и вместе с огромным состоянием передала княжеский титул Дондукова-Корсакова своему мужу. Князь Михаил Александрович Дондуков-Корсаков был придворным и попечителем петербургского учебного округа, он закончил службу вице-президентом Академии Наук.
Среди отверженных
Княжна Мария Михайловна родилась в 1827 году. Из 10 детей она была второй дочерью. В детстве она много болела, а в подростковом возрасте ее стали мучить боли в позвоночнике. Мать отвезла ее лечиться за границу, но ей становилось все хуже. По возвращении в Петербург, когда княжне исполнилось 22 года, правую сторону ее тела парализовало. Казалось, она умирает, но однажды, после причастия и молебна в Казанском соборе перед иконой Богоматери, княжна Мария почувствовала, что болезнь ее оставила. Выздоровев, она решила, что никогда не выйдет замуж и посвятит жизнь благотворительности.
Княжна Мария стала навещать больницы, ночлежки, приюты и тюрьмы, стараясь облегчить страдания их обитателей. Она была частой гостьей в Литовском замке – петербургской пересыльной тюрьме. Она выслушивала жалобы заключенных, расспрашивала о семье, приносила подарки, просила о сокращении сроков, находила поручителей.
Известно, что в этот период она много времени уделяла пациенткам Калинкинской больницы Петербурга – «страшной» для обывателей, потому что в ней лечились от венерических болезней. Запущенные случаи сифилиса, с провалившимся носом и параличом, были нередки. Княжна сама делала перевязки больным нищенкам и проституткам, которые в ответ обливали ее потоками грязных слов, и никогда не показывала отвращения или негодования. Посещала она и «приюты кающихся Магдалин», которые, по сути, были теми же тюрьмами с надзирательницами и решетками на окнах. Там она организует чтения религиозно-нравственной литературы, приглашает священника беседовать с женщинами, пытается организовать обучение шитью и вышиванию. Княжна Мария дарила этим женщинам внимание и сочувствие, а главной наградой себе считала пробуждение христианских чувств и возвращение к Богу.
Сельские сестры
В 1861 г. Мария Михайловна решила создать общину сестер милосердия в родовой деревне Буриги Порховского уезда Псковской губернии. На учреждение «Общины сельских сестер милосердия под названием Марии Магдалины» она пожертвовала 40000 рублей серебром. К сравнению, годовой семейный бюджет среднего горожанина составлял в то время 100 рублей серебром.
По замыслу княжны, община должна была стать «всем для всех». В просторном новом доме были устроены больница, аптека, школа и библиотека. Сама княжна отказалась от управления общиной и поручила ведение всех дел комитету, состоящему из начальницы, местного священника, врача и старших сестер. Начальница из числа старших сестер избиралась каждые три года. По замыслу Марии Михайловны, несколько сестер должны были быть из образованных девушек или вдов, а остальные из крестьянок, которых постепенно обучали сестринскому делу. Корреспондент газеты «Голос», посетивший общину в 1863 г., отмечал, что отношения между сестрами были «равными, как в одной семье».
Сестры ухаживали за больными, обучали крестьян и их детей грамоте и арифметике. При общине работала воскресная школа для взрослых и библиотека. Сестры рассказывали крестьянам о причинах заболеваний, пытались искоренить суеверия, отговорить их лечиться у знахарей. При общине открылись ясли для крестьянских детей и пансион для пожилых людей. Сначала сестры сами ездили по окрестным деревням и приглашали пациентов, но через несколько лет об общине, стоявшей на стыке четырех волостей, стало хорошо известно среди крестьян. Община просуществовала до революции, но осталась единственной в своем роде, хотя в то время казалось, что в крестьянской России подобные общины будут иметь большие перспективы.
В 1874 г. в Петербург прибыл английский евангелист лорд Гренвил Редсток. В салонах Петербурга он проповедовал «возрождение сердца» через освобождение от религиозного формализма и обращение всех сил и средств на помощь ближним. Княжна Дондукова-Корсакова одной из первых примкнула к новому учению. После высылки Редстока в Англию лидером движения стал граф В.А.Пашков, по имени которого в России секта получила наименование «пашковцев». «Пашковцы» отрицали посты и «культ мертвых» – почитание святых и Божьей Матери, и считали что человек оправдывается только верой в Иисуса Христа. Впоследствии княжна вернулась в Православие.
Во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. Мария Михайловна отправилась в действующую армию сестрой милосердия. «Тревожные бессонные ночи уходят на перевязку раненых, писание солдатских писем, дежурства…она бежала туда, где слышала вопли о помощи, где видела смерть, где чувствовала горе», – писал Н. Брешко-Брешковский в очерке «Памяти великой души».
«Богатство мешало и пугало»
По возвращении в Петербург Мария Михайловна поселилась у своей сестры Надежды Янович. Ее состояние было роздано, на вопросы о нем она отвечала: «Мешало и пугало». По городу она обычно ходила пешком, а в свою общину в Буригах ездила всегда третьим классом. Все, что имела, даже свою теплую одежду и чулки, она раздавала неимущим. Ее сестра вспоминала, что когда Мария Михайловна приходила ночевать к родным и друзьям, ей подкладывали под подушку недостающие предметы одежды.
В бытовых вопросах княжна была по-детски наивна – не умела отличить полфунта от фунта, не знала стоимости самых обычных вещей. Деньги она никогда не считала – для нее они имели смысл лишь как средство помочь нуждающимся.
Мария Михайловна была очень скромна. Она не любила, когда рассказывали о ее благотворительной работе и сторонилась всякой известности, но по Петербургу о ней ходило множество историй. Например, как, не имея достаточно денег для неотложной помощи одному из заключенных, княжна заложила свою зимнюю одежду, лишив себя возможности выходить из квартиры, пока кто-то из ее друзей не выкупил заклад.
«Дорогие мои заключенные»
Заключенным с начала 1880х гг. княжна посвятила большую часть своего времени. В свете над ней иногда смеялись, иногда упрекали. Ее помощь осужденным часто казалась несвоевременной и запоздавшей, а участие в судьбе политических преступников воспринималось как «нежелательный соблазн». Сама же Мария Михайловна говорила, что ее дело – разделить страдания одиночества тюремных сидельцев, напомнить им, что их страдания находят отклик в ее душе, что они не одиноки, что есть люди, которые помнят и думают о них.
Княжна не только навещала заключенных, она встречала их по выходе из тюрьмы, разыскивала их родственников, устраивала их на работу или в больницу. Высокое положение при дворе и дружба с императрицей Марией Александровной давали ей возможность лично обращаться с просьбами к сначала к Александру II, а затем к его сыну Александру III. Не один человек был спасен ее заступничеством от виселицы и каторги. Княжна не различала ни уголовных, ни политических, ни тяжких, ни легких преступников. Ее не волновало, христиане они, иноверцы или атеисты. Она называла из всех «дорогие мои заключенные».
Мария Михайловна верила, что люди по природе добры, что если и совершается зло, и есть на свете жестокость, то лишь бессознательные, по неведению, а стоит только объяснить, рассказать кому следует и все будет по-хорошему, по-божески. Даже когда, выйдя на свободу, ее подопечные вымогали у нее деньги и возвращались на прежний путь, она не жалела о своих усилиях. «Бедный мой Александр, – говорила она про одного бывшего заключенного, – он опять не выдержал. Как мне его жаль, надо за него особенно горячо молиться». Она вела списки заключенных в петербургских тюрьмах, умерших и вышедших на свободу, заказывала за них молебны и панихиды.
Понимая, что вышедшие из тюрем люди оказываются никому не нужными, она мечтала о создании специальных санаториев, где бывшие заключенные могли бы жить и лечиться, и которые находили бы им работу.
Марию Михайловну волновало отсутствие искренних и преданных своему делу священников в тюрьмах. Она очень не любила Гапона, который служил в тюремной церкви Литовского замка, и считала его честолюбцем и лжецом. Княжна сама разыскивала подходящих священников, и просила об их назначении своего друга митрополита Антония (Вадковского).
Многие прошения княжны оставались без ответа. Она просила разрешить сестрам милосердия ухаживать за больными в тюремных больницах, устраивать при монастырях санатории для больных чахоткой и другими тяжелыми болезнями. Она пыталась обратить внимание общества на поспешность смертных приговоров военных судов. Ее очень расстраивало правило, согласно которому осужденные, даже исповедовавшиеся и причастившиеся перед смертью, зарывались в неосвященной земле. «Они без молитвы и погребения зарывались в землю как негодная вещь, а для верующих христиан в таком отношении к казненным причастникам Тела и Крови Христовых видится поругание Самого Иисуса Христа в христианском государстве», – писала княжна.
Мария Михайловна верила, что преступники, особенно действующие «по молодости и увлечению», не должны приговариваться к смертной казни, отнимающей у них всякую возможность исправления, и ходатайствовала за них лично и через митрополита Антония.
Несостоявшаяся преемница
Шлиссельбургскую крепость в устье Невы называли «островом мертвых». «Сюда входят, а отсюда выносят», – говорили заключенные о своей тюрьме. Посетить узников было невозможно – не пустили даже Льва Толстого, собиравшего материал к роману «Воскресение». В Шлиссельбургской крепости содержались самые тяжелые политические преступники России – террористы-цареубийцы. К 1904 г. их оставалось лишь 13. Двадцать лет провела в одиночке Шлиссельбургской крепости террористка-революционерка Вера Фигнер, и на просьбу ее матери о свидании начальство ответило: «Вы увидите свою дочь в гробу». Когда в 1903 г. княжна Дондукова-Корсакова, мечтая о «возвращении заблудших душ в лоно православия», попросила разрешения посетить их, оно было дано лишь через семь месяцев. «Еще никто и никогда не обращался к ним со словом любви… – говорила она министру внутренних дел Плеве. – Допустите меня к ним; быть может, их сердца смягчатся, и они обратятся к Богу». Министр задумался и… разрешил.
Княжна была уверена, что двадцать лет одиночного заключения – достаточное наказание за ошибки молодости, и хотела добиться замены бессрочного наказания ссылкой. Она считала, что ее сочувствие и любовь могут помочь «шлиссельбуржцам». Из тринадцати узников чаще всего она навещала тех, кто, как она думала, скорее могут вернуться к православным ценностям – Веру Фигнер, Николая Морозова, Михаила Новорусского, Николая Стародворского и Михаила Попова, но с уважением к ней относились все.
Лидером среди заключенных считалась Вера Фигнер, до окончания двадцатилетнего срока за подготовку убийства императора Александра II ей оставалось три месяца. Из одиночной камеры стуком она смогла организовать всеобщую голодовку, протестуя против ужесточения режима, сорвала погоны с начальника тюрьмы, но двадцать лет заключения надломили и ее. Увидев княжну, вспоминает в своих мемуарах Фигнер, она… разрыдалась.
– Как могли вы прийти к нам? Как могли вы пробраться к нам? Сюда входят, но не выходят!
– Я хочу со всеми вами делить одну долю – вашу долю; я хочу жить вместе с вами в тюрьме и подчиняться всему тому, чему вы подчиняетесь…
Жить в тюрьме Марии Михайловне не разрешили, и она поселилась в Шлиссельбурге.
Узнав, что ее квартирная хозяйка не могла готовить, и княжне приходилось питаться только плитками шоколада и сухим печеньем, заключенные стали делиться с ней урожаем своих огородов.
Визиты княжны запрещались, но она вновь добивалась права посетить Шлиссельбургскую крепость. Полтора года в любую погоду княжна на лодке переправлялась в крепость и навещала одного или двух узников. Наконец, в 1905 г. по ее настоянию в манифест о помиловании включили всех «бессрочных» заключенных.
С Верой Фигнер княжну связала не только дружба, но и желание княжны иметь преемницу. После освобождения Фигнер Мария Михайловна дважды навещала ее в ссылке и просила Веру Фигнер продолжить ее дело.
Вера Фигнер вспоминала: «Тягостно было раздваиваться в противоречии – с почтением и любовью стоять перед личностью и вместе с тем чувствовать невозможность солидаризоваться с нею, разделить ее цели, ее средства… И эта двойственность от начала знакомства и до конца его постоянно мучила меня… Да, она хотела видеть во мне свою преемницу… она хотела, поставила себе целью победить, завоевать меня и, уходя из жизни, поставить на свое место меня, как соответствующую ее требованиям».
Они разошлись «чуждые друг другу по мировоззрению и духовным стремлениям», но любовь и уважение к княжне остались у Фигнер навсегда.
Желание княжны «изменить души» заключенных в Шлиссельбурге может показаться блажью великосветской дамы, но воспоминания бывших узников доказывают, что усилия княжны не остались бесплодными. Вера Фигнер до конца жизни занималась организацией помощи заключенным и голодающим, призывала в 1930е гг. Советское правительство остановить террор, обивала пороги партийных функционеров с просьбами освободить невинных или сократить им срок. Николай Морозов стал выдающимся ученым. Михаил Новорусский за успешные занятия химией и агрономией был назначен директором Сельскохозяйственного музея в Ленинграде. Михаил Фроленко занялся литературной деятельностью.
После того, как последний узник покинул Шлиссельбургскую крепость, Мария Михайловна вернулась к заботам о петербургских заключенных. Даже на свободе многие из них не забывали княжну – из всех уголков России они посылали ей письма и подарки.
Княжна вела дневник и писала назидательные рассказы, основанные на ее встречах с заключенными. Она переписывалась с Львом Толстым, убеждая его раскаяться и вернуться в Православную Церковь. О спасении души Толстого она молилась даже за четыре дня до смерти.
Больная раком груди, с ужасной раной, обнажавшей ребра, она до последних дней диктовала прошения о помиловании и сокращении срока. Княжна завещала отпеть себя в церкви Литовского замка и похоронить в ограде церкви в Буригах.
Смыслом жизни княжны Марии Михайловны Дондуковой-Корсаковой была деятельная любовь к ближнему. Отчаявшимся она дарила надежду, отверженным – дружбу, голодающим – последние деньги. Она спасла сотни людей от виселицы, каторги, или, страшнее, нравственной смерти. Ее имя нужно помнить.
Кристина ПЕТРОЧЕНКОВА
Литература:
1. Анискович Л. Храм милосердия. Русские женщины. М., «Логос», 2008.
2. Карпычева Л.А. Община сельских сестер милосердия под названием «Марии Магдалины». Сайт Покровской общины г. С.-Петербурга.
3. Княжна М.М. Дондукова-Корсакова. Проект «Подвижники милосердия и благотворительности».
4. Корнева Н.М. Княжна Марья Михайловна Дондукова-Корсакова // Из глубины времен. Альманах. СПб., 1994 – Вып. 3. – C. 82-88.
5. Фигнер В.Н. Запечатленный труд. Интернет-портал «Народная Воля»
