Он был из первых моих больных в Киеве. У нас еще не было палат. Да и ничего не было.
Святошино – место, которое обслуживает хоспис – полно пятиэтажных панельных домов желтого цвета. Там грязные подъезды и неистребимый запах , замешанный на моче и кислой капусте. На пятом этаже жил Серега. Еще его звали Серьгой. Тридцатилетний парень, жена бросила, с дочкой видится раз в три недели. Они боялись заразится от него. Раком. Об этом мне сказала мать Сереги на кухне. Плакала. Просила взять куда-нибудь в больницу, потому что характер у него стал невыносимым. Он был зол на весь мир, на здоровых и благополучных, на женщин, включая мать, на друзей, которые не приходили, оттого. что он откашливал мокроту с плохим запахом. Он не мылся и не брился много дней.
Ел, как едят бомжи иногда – складывая первое и второе в одну тарелку сразу.
В его комнате была одна икона. Николая – Чудотворца. Когда я вошла в первый раз, он эту икону демонстративно повернул к стене. Я нарушила его пространство. Он не собирался делить его со мной.
Диван, относительно чистое белье, три одеяла – он мёрз всё время. Табуретка с тарелкой и стаканом воды. Пепельница с водой на дне и тремя размокшими окурками. Поллитровая банка с кровавой мокротой на дне.
На полу – вытертый ковер. На стене – ковер целый. Мать подарила на свадьбу. Три журнала. Пачка газет с кроссвордами.
Под диваном – бутылки из под вина.
«Я пью по стакану, когда болит сильно».
Это было его «Здравствуйте».
– И помогает?
– Нет, не помогает. Вы кто вообще ?
– Я доктор.
– А… А у нас денег нет больше. Мать последнее отдала. А еще я алименты плачу. Дочке. Так что говорить нам не о чем.
– Бесплатно.
– Дожил. Вы что, баптистка?
– Нет.
– Так чего надо?
– я Вас осмотрю и попытаюсь помочь.
– А сдохнуть Вы мне не можете помочь. Я хочу этот мир покинуть. Поможете?
– Нет.
– Тогда – в сад.
Он хрипло засмеялся и закашлялся надолго.
Сплюнул в банку и показал мне.
Взяла банку в руки – он вместе со мной заглянул в содержимое.
– А это кровь?
– Да.
– Плохо.
Он сел, попробовал закурить, но передумал. Крутил в желтых пальцах сигарету и крошил табак на одеяло.
– Ну что, на ты? – спросил.
– Давай.
– Че делать-то надо? – обреченно так спросил, я даже интонации помню. Наверное, так спрашивают ментов, или захватывающих в заложники.
– Ничего. Я сама. Дыши как обычно, я послушаю.
Худой. Слева дыхание проводилось, справа – тишина. Правого легкого уже не было. Осмотрела. Все было очень плохо.
– И что скажешь?
– Давай обезболимся, и от кашля тебя найдем что – нибудь.
– Поможет?
– Да. Должно помочь.
– Врёшь.
– Почему?
– Все врут.
Отрицать не имело смысла. Говорил он правду. Это я его обманывала.
Дала лекарства, вызвала на себя районного онколога, чтобы выписал ему обезболивающие.
– Я буду тебе звонить.
– Ага, будешь.
– И послезавтра я зайду снова. А ты или мама скажете помогает или нет.
Он не ответил.
– До свидания, Серега.
В ответ – ни звука. Я пришла к нему через день. Он побрился и вымылся. Бутылка стояла на табуретке. Банка с мокротой была прикрыта салфеткой.
– Здравствуй, Сергей.
– Ты не бросай меня.
– Не брошу.
– И сестры твои, пусть приходят.
– Хорошо.
– Только не бросай меня.
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
