Наталья уехала из маленького районного городка Зугрэс в Донецкой области буквально за пару дней до того, как там начали интенсивно бомбить дома. С собой она увезла подругу Ольгу, инвалида по ДЦП, которая передвигается только на коляске. Теперь беженки держат путь в Петропавловск-Камчатский.
Настоятель храма Всех Святых, в земле Российской просиявших, в Новокосино протоиерей Михаил Зазвонов копирует документы Натальи и ее подруги Ольги.
— А что такое «лютый»?
— Февраль.
Через несколько минут он выкупит женщинам билеты в Петропавловск-Камчатский, в пятницу они поедут туда. У Натальи там есть квартира, хотя в ней живет семья ее сына, еще даже не подозревающая, что война на Юго-Востоке Украины войдет и в их жизнь.
Двадцать лет до войны
Наталья бережно убирает в папку советский паспорт. На первой странице — черно-белая фотография молодой женщины, словно из совсем другой эпохи. Еще с тем паспортом, в 1993 году Наталья уехала на Украину с Камчатки «по семейным обстоятельствам»: заболел папа, который жил он один (мама Натальи умерла еще в 1987 году), а Наталья разошлась с мужем.
— Хотя папа не особо немощный был, я за один день собралась и поехала за ним смотреть со своим младшим 10-летним сыном, — вспоминает женщина.
Поселок Зугрэс основан в 1929 году — там была первая электростанция на Украине, там в 30-х запустили первую в Европе турбину мощностью 100 тыс. квт. Наталья — энергетик по образованию — устроилась работать на электростанции. До того она где только не работала: 13 лет на электростанции под Ленинградом, потом в воинской части на Камчатке (тоже с электричеством). Потом устроилась заведующей хозяйством Камчатского морского пароходства.
— Сейчас там уже той службы снабжения нет: и корабли многие были на металлолом порезаны, и вообще многое с развалом Советского Союза пострадало, — говорит Наталья.
Потом женщина осталась одна в квартире в Зугрэсе: папа умер, а сын вырос и уехал в Киев.
— Сын и сейчас остался на Украине, у него украинское подданство, он не собирается уезжать, и я за него не очень-то переживаю, поскольку он пробивной мальчик. А я россиянка, меня могли бы замучить — национальная гвардия. Если бы просто расстреляли — это было бы хорошо, но они же издеваются! Я сама не видела такого, но слухи идут, а что трупы в районе аэропорта есть несобранные — то не слухи. Там уже ехать мимо Славянска невыносимо, дышать нельзя. Это, правда, уже две недели назад было, может, уже убрали… — когда кто-нибудь уточняет, что слухи о зверствах — это именно слухи, Наталья легко соглашается. Пусть слухи, отсюда это можно признать, но проверять их на себе никому не хочется.
Инвалид, компаньонка, сестра
Наталья уехала из Донецкой области не одна, а с Олей — инвалидом на коляске из-за ДЦП.
— Мы с ней познакомились четыре года назад через мою соседку, хотя я из Зугрэс, а она из Снежного. У нас есть рядом с Иловайском монастырь, они там познакомились. Я уже жила одна, и у меня была депрессия: я осталась без работы и без всего. И я решила взять Олю к себе жить. До того она где только ни жила: и в санатории, и в семью была пристроена. Но говорила, что народу там было много, а общения практически не было. А тут мы вдвоем — только и общаться, что друг с другом, больше и не с кем.
Наталья вспоминает, как младший сын, узнав про ее новую компаньонку, сказал: «Это, мама, твои проблемы». А старший говорил: «Мама, ты там живешь, тебе виднее, что делать. Если так трудно жить на одну мизерную пенсию, а теперь получится не только хлеб с водой, но еще и масло на хлебе, и ей хорошо, что уход нормальный, — то и ладно».
Женщины стали жить вместе, как сестры. Наталье сейчас 62 года, а Ольге 52. Но ничего, привыкли друг к другу.
— Сначала я ее плохо понимала: у нее речь не очень отчетливая. Но сейчас ничего, привыкла. Она большая рукодельница: есть у нас храм Пресвятой Троицы, и в нем вышитая икона Николая Чудотворца ее работы. Она и сюда взяла с собой одну вышивку и нитки для нее, чтобы продолжать. Хотела целый пакет ниток с собой взять, да тащить некому. Тогда хотела раздать, а я ей говорю: ты не переживай, время придет — они твои будут. Ничего с ними не случится, пусть дома лежат.
Ольга не училась в школе, но очень много читает. Наталья уважает ее как очень развитую женщину. За компьютер в «семье» тоже отвечает Ольга: Наталья не очень освоила современную технику. Ольга все время выписывала из Днепропетровска журналы «Спасите наши души» и «Мир», и с детства мечтает попасть в монастырь. Пока не получается, а там — как Бог даст.
— Ольга в детстве ходила, а потом ей сделали операцию, и она стала ездить в коляске. Она боялась ходить, но я ее научила. Она чуть-чуть ходит теперь. Я ее заставила учиться, сказала: я не вечна и я старше, по закону природы я должна умереть раньше, и надо, чтобы ты могла умыться, одеться, в туалет сходить, чтобы пролежней у тебя не было. Сейчас она уже может по комнате самостоятельно пройти, мы с ней все время занимаемся, — немного хвастается Наталья, поясняя, как удается ухаживать за неходячим человеком. — Врачи тоже заметили разницу в Олином состоянии и настроении. Она хоть улыбаться стала. Я ее и на море возила каждое лето, кроме этого года.
На море ездили не в Крым или за границу, а в Седово, на Азовское море: недалеко, автобус ходит прямо через Зугрэс. С коляской и инвалидом — все равно нелегко: до автобуса такси, причем друзья помогают загрузить вещи. Всё приходится тащить с собой: и горшок, и кастрюльки даже (ездили не на три дня, а дней на 10–15). С собой брали даже кота.
— Водитель автобуса первый год удивлялся, а на следующий уже велел всем нам помогать. Без всяких путевок ездили, дикарями. Там и грязи, и купание. Хлопцы ныряли, грязь доставали, я Олю мазала. Это оздоравливает, конечно. Она море со мной в первый раз увидела, хотя у ее родителей и машина была, и ребенок единственный. Водитель автобуса, Саша, увидел нас однажды на трассе — мы к колодцу шли — посигналил нам, помахал. Очень приятно было, что он нас узнал, — это воспоминания о мирной жизни.
Женщины жили на две пенсии (инвалидная больше обычной примерно вдвое). Опекунство Наталья не оформляла.
— Хотя врачи очень советовали, даже заставляли оформить документы. Соседка моя Валентина, через которую я с Ольгой и познакомилась, считала, например, что я взяла ее ради денег, потому что у нее пенсия выше. Я и не оформляла опекунства, чтобы не было такого отношения. Я ведь Олю взяла не ради денег, а чтобы ей лучше жилось, чем до этого. А врач ходил к Оле, когда она еще с отцом вдвоем жила, там были ужасные условия. Потом она у крестной жила, там условия были лучше, но крестная очень слабая, ей 83 года, у нее артрит, ноги опухшие, ходит с двумя палочками. Кое-как ходит и убирается, себя обслуживает, только, говорит, страшно: такого не было и при войне, чтобы такой страх. Она там на Украине и родилась, и всю войну там прожила, — рассказывает Наталья.
Бегство из-под ракет
Над домами жителей Зугрэса в июле уже летали ракеты. Поездка на нижнем боковом месте у туалета в плацкартном вагоне стала осознаваться как спасение. Еще и хорошо: ехать-то ненамного меньше суток.
— Выбирались мы просто: у нас там есть приятель, который нас часто возил. Он нас до поезда «Донецк — Москва» из Зугрэса довез, посадил, коляску Олину на верхнюю полку убрал. Тогда еще прямой поезд ходил, а буквально через день уже при бомбежке повредили пути. Перед тем тоже бомбили, но пути восстанавливали, а потом остановились поезда. Мы и раньше думали уехать, я уже даже однажды за билетами поехала, да деньги забыла. А у меня был красавец-кот. Я и говорю Оле: наверное, мы не поедем. Как мы бросим кота? А тащить еще и его я не смогу. Но за две недели до нашего решения он ушел и не вернулся. Мы его долго ждали, но он специально ушел, чтобы мы не маялись.
В выходные 12–13 июля, по словам Натальи, из Зугрэса выехало полпоселка. Над домами стали летать самолеты и ракеты, а по трассе «вовсю ходили танки ополченцев» — шли от Донецка в сторону Луганска, или Снежного, или на границу. Впрочем, чьи танки и куда шли — Наталья снова готова отмахнуться от спора и согласиться с любой версией. Главное — не оказаться с ними рядом.
— Люди уезжали массово, машина за машиной. Только из нашего подъезда три машины уехали. На границе я переживала: в Харькове вместе с пограничниками и таможенниками работает Народная дружина (патруль Национальной гвардии), могли меня и высадить. Я ведь российская гражданка. Могли и меня в яму посадить — сколько таких случаев показывали по телевизору, и журналистов убивали, а я кто такая? Меня можно вышвырнуть, и Олю-инвалида можно вышвырнуть. Но все обошлось, никакой агрессии, всё спокойно посмотрели. Я как россиянка миграционную карту не заполняла, а Оля заполнила.
Москва — Камчатка
На вокзале в Москве женщин встретила племянница Ольги (она несколько раз звонила тете в Донецкую область, приглашала жить). Помогли нести вещи, разместили у себя дома. Казалось, что теперь самая большая проблема — что нельзя на эскалатор в метро с инвалидной коляской: из-за этого до Новокосино поехали на электричке.
— Мы сначала сомневались: все-таки я для них чужой человек. Но они нас очень радушно приняли, — благодарит Наталья.
Только вскоре обстоятельства Ольгиных родственников изменились. Квартиру просят освободить. У Натальи одна сестра живет в Петербурге, другая в Алма-Ате, ни у одной, ни у другой условий для размещения двоих человек нет.
— Сестра меня звала, но одну, а Оля — это же не котенок, не бросишь. Это судьба человека, я ей и обещала, что не оставлю ее. А на Камчатке у меня собственная квартира, в советском паспорте прописка есть. Я тот паспорт должна сдать и зарегистрироваться в России. У меня же пока только загранпаспорт из Харьковского генконсульства России в Украине, — поясняет женщина.
В ее квартире в Петропавловске-Камчатском живет сын с женой и ребенком. Он пока не знает, что к нему едет мама и везет Ольгу.
— Он в отпуск уехал и недоступен, видимо, выключил телефон, чтобы его не беспокоили. Но ничего, он и сам военный и знает, что такое война, я в нем уверена. У меня дети понятливые, мы уладим между собой. Конечно, он поначалу будет удивлен — это не то слово. Но ему еще в прошлом году должны были квартиру дать по военной линии, я и рассчитываю, что хоть теперь дадут. Может быть, я ускорю это событие своим приездом, — говорит Наталья.
По приезде в Петропавловск-Камчатский Ольге оформят статус беженца, чтобы у нее было право на медицинскую помощь. Наталья рассчитывает прописаться и получать пенсию. Если хватать не будет, сестры помогут деньгами — уже один раз выслали денег в Москву.
— Как сын получит квартиру, я сразу Олю к себе пропишу, и она тоже будет нормальную пенсию получать. А в Зугрэс я вернусь, только чтобы квартиру продать, если ее не разбомбят. Все документы я с собой забрала.
Через храм в аэропорт
Все бы ничего, если бы не цена билетов от Москвы до Петропавловска-Камчатского. Необходимой суммы у женщин не было, сестры Натальи тоже не могли в одночасье выделить такие деньги.
— Когда нам сказали «освобождайте квартиру», я была в отчаянии. Как обухом стукнули. У нас-то поселок небольшой, когда мы в Новокосино приехали, я даже в домах путалась, каждый раз людей спрашивала, чтобы до метро дойти. А тут надо лететь. Но ничего: в молодости я жила в большом городе, ведь я училась в Петербурге, — бодрится Наталья.
Сначала женщина не знала, что и делать, только молилась.
— И люди меня с Божьей помощью направили. Я сначала сходила в храм Казанской иконы Божией Матери. Даже не знаю, какой именно: я просто вышла на остановку, ехать куда-то надо, а куда — не знаю. Мне какая-то женщина и говорит: я вам покажу храм. А это было как раз 21 июля, на праздник Казанской иконы. А потом однажды в магазине я разговорилась о своей ситуации, и мне сказали: тут рядом храм есть, вы сходите туда, может, вам там помогут. Я пошла, отец Михаил помог: утром мы пришли, я уже даже не помню, вчера или позавчера, а сегодня уже билеты у нас на пятницу. Я как Оле сказала, что я еду за билетом, она вся расцвела: она и не знала, что так может быть.
Билеты приобретены на средства Синодального отдела по благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви.
— Это ничего, что я дни не помню: я сейчас хоть говорить могу, а то было — несколько слов и сразу плакать. Оля тоже, если мимо вертолет летит, или если фейерверк, вся сжимается. Я ее успокаиваю: Оля, мы в России, на нас сейчас ничего не упадет. Ей нельзя нервничать: она и так плохо разговаривает, раньше лучше получалось, а может и вообще парализовать, — боится Наталья.
Есть надежда, что страхи в основном остались позади. Впереди, конечно, масса бытовых и психологических сложностей: ужиться с родными, 20 лет жившими самостоятельно, приспособиться к новому климату, уладить все вопросы с документами. Главное, чтобы не война.
