Коллектив уникального проекта «Мужчины XXI века». Исполнительный директор общественной организации Иван Колпаков — второй справа, психолог-консультант Андрей Исьёмин — первый справа
У нас есть кризисные центры для женщин, которые стали жертвами домашнего насилия. Но вот центр психологической помощи мужчинам-агрессорам, авторам ситуации бытового насилия, – уникальное место.
Иван Колпаков, исполнительный директор общественной организации «Мужчины XXI века», и Андрей Исьёмин, психолог-консультант «Мужчины XXI века», рассказывают о том, почему важно работать с агрессорами.
Отношение общества: стереотипы
О том, что происходит с мужчинами XXI века, сначала мы говорим с психологом с Андреем Исьёминым.
– Стандартная логика массового сознания – «женщина сама виновата». Скоро ли мы его преодолеем этот стереотип?
– На начальном этапе борьбы с домашним насилием появилось много женских кризисных организаций, они помогали жертвам насилия. Но из фокуса внимания профессионалов выпадала вторая сторона, и вообще семейная система как таковая. И стала преобладать такая тенденция: женщинам стали внушать, что ответственность за уход от домашнего насилия возлагается на нее. Мол, если ты будешь правильно себя вести, не будешь его провоцировать, или вовремя скажешь «нет», или вовремя скажешь «да», или вовремя перестанешь спорить – тогда, собственно, и насилия и не будет. Это извращенная логика.
В итоге фактически уравнялись понятия семейного конфликта и семейного насилия.
– Конфликт – это частое явление в любых отношениях.
– Да, и это нормально. Но если отойти от бытового понимания конфликта, то можно обозначить важное: конфликт может протекать по-разному, более или менее интенсивно, но главное – в этой ситуации стороны более или менее равновесны.
В случае же мужского домашнего насилия работает банальная система подавления. Фактически речь идёт о преступлении. Было бы очень странным организовывать переговоры между хулиганом в подворотне и человеком, который лишился своего кошелька. Здесь нет места медиации, разного рода гуманитарным практикам, которые направлены на уравновешивание ситуации. Нужно здраво оценивать насилие – это преступление, независимо от того, где оно совершено – на улице или в семье. Тут должна работать правоохранительная система.
– Стандартная логика правоохранителей: «вот вас убьют, тогда и приходите». Жертвам домашнего насилия трудно добиться защиты.
– Да. А агрессорам трудно осознать, что они дошли до края, или подходят к нему. Один пример: наш клиент занимался рукоприкладством со всеми своими женщинами, но пришел к нам уже в последнем случае – когда от него ушла подруга, которой он сломал руку.
«Меня довели!»
– Приходящий к вам на консультацию мужчина осознает причины своего поведения?
– Чаще всего нет. Важный момент – это принятие ответственности. В итоге нашей работы человек осознаёт: он применяет насилие не потому, что так получилось. Не потому, что его довели, а потому, что в нем изначально есть некое внутреннее решение, что такое поведение возможно, в том числе и в семейных, в близких отношениях.
Есть кстати еще момент: людям непросто осознать, что с такими «монстрами», каких нужно наказывать, психологи ведут душеспасительные беседы в кабинете. Это требует отдельного прояснения. Мы не оправдываем насилие, наша поддержка направлена на «здоровую часть» личности клиента, именно это может привести к позитивным изменениям в поведении человека.
Иными словами, мы поддерживаем клиента в желании измениться – отказаться от насилия.
Уже сама мысль о том, что это возможно, что можно эффективно работать по этой теме в кабинете психолога – по-своему революционна. Если человек всё-таки к нам приходит, то можно создавать условия, когда он перестанет творить насилие: создаются новые обстоятельства, при которых он начинает искать для себя альтернативу.
– Как агрессоры объясняют свой порыв к насилию, к диктату?
– Вообще, есть мнение, что под любой психологической проблемой кроется проблема насилия, которая приводит к искажению изначальной позитивной траектории развития человека. Человек, попавший в той или иной степени под воздействие насилия, в каком-то месте ломается – и находит компенсаторные способы поведения, и в том числе опять же через насилие. Мы на определённом этапе предлагаем клиенту ответить на ряд вопросов, в том числе на такой: в чем позитивные последствия применения насилия для вас?
И многие вспоминают первые секунды после его совершения: «Я победил то напряжение, которое во мне было, победил ощущение беспомощности, слабости, растерянности, все подчинились и смотрят на меня, как на бога».
– Вы говорили, что врачи сравнивают тягу к такому агрессивному доминированию с работой сознания наркомана…
– Психологически это тоже можно объяснить. Насилие связано с целым комплексом негативных переживаний: чувства вины, страха наказания. Но многое из этого быстро забывается, причем на полном серьезе, срабатывает вытеснение – психологический механизм, при котором неприятный опыт не вспоминается. А ощущение кайфа живёт где-то на границе сознания, и требует повторения, как у наркозависимого, который ищет новую дозу. Т.е. внутреннее торможение насилия уходит, а «позитивные» ощущения остаются. Не зря существует понятие о циклах домашнего насилия: рост напряжения у автора насилия, потом сами действия, потом какое-то время – так называемый конфетно-букетный период, когда агрессор заглаживает свою вину, дарит подарки и говорит хорошие слова, и, если отношения не разрываются, через какое-то время опять начинается этап роста напряжения. Раз за разом эти циклы могут быть всё более короткими, и для получения адекватной «дозы» активность насилия становится всё более высокой.
Край
– Как мужчина заставляет себя прийти к вам на консультацию?
– Я бы ответил обращением: «Вас не устраивает то, что происходит у вас дома, или в близких, значимых отношениях. Вы понимаете, что часто выходите из себя, что люди «вас доводят», и вам трудно справляться со своим гневом. Вы боитесь потерять в результате дорогих вам людей, которые, в свою очередь, боятся вас. В этих случаях самое время прийти в центр, подобный нашему, и поговорить о том, что происходит в вашей жизни».
Стоит еще раз подчеркнуть, что наш центр посвящен именно работе с насилием. Мы не занимаемся семейной терапией, консультированием по общим вопросам, наша цель помочь тому, кто творит насилие в близких отношениях – прекратить это. За этим к нам и можно приходить, даже если вы не вполне уверены в оценке своих действий, насильственные они или нет. Будем разбираться вместе.
– Как вообще попадают к вам клиенты? Они приходят сами? Их приводят жены?
– Были эпизоды, когда, допустим, в детском саду увидели, что ребёнок приходит с синяками, и это дело не забросили, а обратились в органы опеки. Сотрудники органов опеки выяснили, что действительно отец поколачивает сына. Семью ставят на заметку, работают с ней, а мужчине советуют нас – вот нужный телефон, позвоните. Или женщина идёт в кризисный центр для женщин. Там получает поддержку, проходит систему тренингов, психологического сопровождения и юридического консультирования. Тогда она начинает лучше осознавать свои права, возможности, у нее возникает конкретный план, что она будет делать, куда поедет, какие вещи заберёт – и так далее. На каком-то этапе она может найти силы, чтобы сказать: «Дорогой – всё! Так дальше быть не может…». И просит его решать проблему. Он начинает искать выход из ситуации.
Кстати, есть очень опасный момент в ситуациях физического насилия, если оно продолжается длительное время. Риск убийства в таких ситуациях повышается в тот момент, когда женщина решается что-то предпринять, например, собирается уйти.
Мужчина испытывает страх и гнев. Он боится потерять ту систему, где является доминирующим звеном, и в аффекте совершает убийство. Поэтому если на горячую линию звонят женщины и задают вопрос: «Как бы сделать так, чтобы он пришёл к вам?» – мы советуем прежде всего оценить уровень опасности. Стоит ли ей заводить с ним такие разговоры. Иногда важнее позаботиться о себе и детях, не пытаясь что-то объяснять. К сожалению, часто женщины недооценивают опасность…
– Реально ли обычному человеку, не психологу, расценить, серьезна ли угроза или нет?
– Это нелегко. Важно не просто замечать определенные сигналы, но и признаваться себе в этом. Во время разговора с жертвой домашнего насилия мы используем методы экстренной психологической помощи, и в ходе беседы женщина в том числе становится честной сама с собой, вспоминает детали и понимает, что да, этот человек опасен. Тогда мы советуем ничего не говорить мужчине. Лучше просто собирать вещи и спасать себя и своих детей. Хотя, конечно, так бывает не всегда.
– То есть в подобных крайних случаях жертве лучше не предупреждать агрессора о своих намерениях?
– Да. Потом уже к нему могут обратиться представители кризисного центра для женщин (с которыми мы тоже сотрудничаем) и предоставить наш телефон.
А вот когда ситуация не так остра, и женщина чувствует, что эту тему поднимать не опасно, она может сказать: «Если ты хочешь продолжения наших отношений – вот, пожалуйста, обращайся, там тебе помогут» – тогда появляется шанс. Это – хорошая мотивация. Открытое заявление своей позиции мужчине и в свою очередь обращение за помощью в кризисный центр для женщин может сдвинуть ситуацию в лучшую сторону.
– Получается, перспектива разрушения семьи – основной позыв, заставляющий мужчину-насильника прийти к вам?
– Да, можно так сказать.
Угроза потери привычного образа жизни: привычных отношений, семьи, ребёнка. Кстати, в той же Норвегии уровень развития общественного сознания таков, что только 2% обращений в подобные центры происходят по решению суда. Остальные агрессоры идут туда самостоятельно – либо по настоятельным рекомендациям компетентных лиц, либо родные и близкие человека ориентируют. Ситуация становится публичной и известной, человек уже чувствует себя неуютно, ему надо что-то сделать для того, чтобы остаться в обществе, не сбиться с курса.
– Мужчинам страшно приходить к вам?
К нашему разговору подключается Иван Колпаков, директор «Мужчин XXI века».
Иван Колпаков:
– Да, самое частое – эти люди боятся. И что приходят на прием какие-то особо мотивированные люди – тоже да, ведь есть те, которые никогда не придут к психотерапевту. Есть давление менталитета национального, умноженного на менталитет мужской.
Страхи разные. Во-первых – потерять привычный образ жизни, о чем уже говорилось. Жена говорит: «Я от тебя уйду! Но у тебя есть вариант попробовать. Цветов я от тебя больше не хочу, потому что ты мне их десять раз дарил, а потом опять колотил, но ты с собой сделай что-то». Кто-то откажется и пойдёт другой тропинкой: развод или даже преступление и тюрьма. А кто-то это сделает.
Вторая категория – мужчины, которые начинают бояться себя. Некоторые приходили и говорили: «Я ее убью!». И ругают самого себя.
Есть те, которые приходят посмотреть, куда это его жена послала. «Пойду, поприкалываюсь, скажу «я ходил» – и отстанет».
Вспомнить все
– Как на практике вы работаете с клиентами? Как, собственно, работает наша методика?
Андрей Исьёмин:
– Нормально, когда к нам на приём приходит человек, не вполне отдающий себе отчет в том, какая именно проблема есть у него в отношениях. Хотя, конечно, соотнести себя с тем, что в нашем центре работают именно с насилием, может каждый. Часть методики в том, что профиль наших бесед уже задан: домашнее насилие. Поэтому для начала мы решаем вопрос, правильно ли к нам человек пришел или нет, имеет ли он отношение к насильственному поведению в близких отношениях.
Наш подход позволяет установить доверительные отношения с клиентом, и на этом фоне при условии конфиденциальности для начала мы очень скрупулезно восстанавливаем факты. Нас интересует, что именно происходит в семье. Для этого мы вместе с клиентом подробно рассматриваем конкретные эпизоды, в которых можно усмотреть применение насилия. Нас в начале не интересуют причины этих эпизодов, мы не решаем, кто был прав, а кто виноват. На первом этапе мы ищем ответ на один вопрос: что происходит?
Отчасти это похоже на работу следователя, который тоже восстанавливает факты, но с иными целями, отчасти это похоже на работу сценариста, который прописывает сценарий, но только по памяти. Мы помогаем мужчине вспоминать. Причём часто это очень непросто, он искренне что-то забывает, срабатывают механизмы психологической защиты, и чтобы вспомнить нужно, потратить много сил и быть смелым. Иногда наш клиент лукавит, что-то скрывает, но мы вновь и вновь настойчиво восстанавливаем факты. И здесь очень существенным является то, что мотивом к этой исследовательской работе является внимание к его потребностям, желание помочь в конкретной житейской ситуации, сделать лучший выбор. Если мужчина это почувствует, тогда он сможет открыться.
Иван Колпаков:
– Так работает человеческая психика: она вычеркивает из памяти насильственные эпизоды.
Это психологическая защита: человек не может носить в себе осознание того, что он слабую женщину молотил ногами, загнав её в угол. Клиентов на первых сеансах колбасит. Я видел, как они выдирают подлокотники из кресла, когда вспоминают всё, когда терапевт их проводит через эту ситуацию. Первый этап похож на съемки фильма. У психологов это называется «перепроживание».
Андрей Исьёмин:
– Если женщина-жертва насилия уходит, клиент часто испытывает душевную боль, потеряв близкого в результате своих действий. Насилие помогало ему отчасти справляться с внутренним напряжением, теперь эта возможность утрачена. У меня был клиент, который приходил — и начинал рыдать. Сорок минут он плакал, потом десять оставшихся минут мы говорили. Так длилось несколько месяцев. Единственное место, где он мог бы раскрыться, расслабиться и дать волю тому, что наболело, было у меня в кабинете.
– Что происходит дальше?
Андрей Исьёмин:
– Вспомнив всё, агрессор ощущает своеобразное просветление. Зачастую мужчина, после того, как все факты восстановлены, сидит и молчит. Он краснеет, бледнеет, иногда некоторые вскакивают и убегают и потом несколько месяцев их не видно. Это – очень энергоёмкий и тяжёлый процесс, и очень важно в этот момент, раскрыв законсервированные внутри человека переживания, быть с ним и помочь эти чувства осознать, назвать, проявить, отреагировать их. Может быть, впервые в жизни человек находит место, где он будет, с одной стороны, беспомощным и открытым, а с другой стороны, – не отвергнутым.
Дальше – вопрос ответственности. Мы специально говорим именно про ответственность, а не про вину, и мы не обсуждаем, кто прав, кто виноват. Мы говорим с агрессором о том, что он отвечает за свои действия. Если человек признает себя субъектом деятельности, перестает считать, что «насилие случается», а понимает, что «насилие совершается», тогда появляется шанс изменить выбор. Просто до сих пор используемый инструментарий был связан с насилием. Важное самоосознание: «Я делаю это, значит я могу делать это по-другому, в том числе применять ненасильственные инструменты решения проблем». К этому изменению приводит глубокая работа, которая подразумевает и работу с убеждениями, и с историческими примерами, и проработку поведения мужчины в разных ситуациях, имеющих отношение к насилию и агрессии.
Мы работаем и с текущими обстоятельствами жизни человека, пришедшего на консультацию, с его воспоминаниями, и с семейными историями – с контекстом эпизодов насилия. Например, можно предложить заполнить так называемую матрицу воспоминаний, где зафиксирован его опыт столкновения с насилием в разных качествах – будучи жертвой, будучи свидетелем насилия или будучи автором, в детском или во взрослом состоянии. От каждой истории остается след. Обычно человек, склонный к насилию, никак не связывает его с остальными аспектами его жизни. Ну, вспышка произошла – а вообще всё нормально, всё хорошо. Но мы устанавливаем взаимосвязи.
Допустим, клиент говорит: «Ребёнок был гиперактивный, не слушался, и я его ударил». А оказывается, что у мужчины были проблемы на работе, ему не платили зарплату, у него было много злости на своё руководство, и он выплёскивал его дома. Это пример того, что насилие выходит не там, где входит. То есть мужчина является жертвой психологического насилия на работе, дома он выливает это на жену, например, как на слабого, жена – на ребенка, ребенок – на котёнка. Понимаете?
– Да, это известная формула
Андрей Исьёмин:
– С этим клиентом мы довольно подробно обсуждали ситуацию на работе. В какой-то момент он приходит – прямо светится. Оказалось, он, наконец, не выдержал и все высказал начальнику и уволился. То есть вернул насилие туда, откуда оно пришло, не понёс его домой. В этом был позитивный фактор. Потом он нашёл себе другую работу, часть нагрузки ушла. Домой этот человек теперь приходит более свежий, и на капризы своего ребенка реагирует более спокойно.
Кстати, есть важный мотивирующий фактор. Когда на этапе восстановления фактов мужчина вдруг вспоминает, что, пока он с женой ругался или дрался, ребёнок был в соседней комнате, всё слышал, и ему было плохо – это очень мощный стимул для того, чтобы более искренно работать над своим изменением.
– Чем можно заменить для агрессора стремление решать проблемы насильственным путем? Реально ли подобрать для такого человека иной способ поведения?
Андрей Исьёмин:
– Да, очень важно найти альтернативу насилию. Человек должен очень четко понимать, что конкретно он будет делать «вместо удара» в следующий раз, когда почувствует гнев. Причем мало просто понимания, нужно еще натренироваться, с тем чтобы в острой ситуации не потерять контроль над собой и сделать что-то более конструктивное, чем бывало ранее. Иначе рано или поздно будет рецидив. Это – с одной стороны. С другой стороны, зачастую, если с мужчиной-агрессором работают непрофессионалы, то часто сразу начинают с поиска другого способа поведения. Говорят ему: «Почему ты не сказал «нет», почему ты не ушёл, почему ты то-то-то не сделал?». Это дискуссия в обвинительном ключе – естественно, он это отвергает. А вот когда у нас мужчина прошёл достаточный путь работы над собой, прежде чем перейти к фокусу на альтернативах, тогда новые идеи окажутся востребованы, и поведение имеет шанс измениться в лучшую сторону.
Интересно, что, меняясь в отношении домашней ситуации, человек может поменяться в другом. Например, у одного из клиентов после довольно длительной работы, посвященной насилию в отношении его девушки, изменилась ситуация с его очень сильной ксенофобией: он плохо относился к иноверцам, к людям южных национальностей. И он с большим удивлением – сам для себя сделал открытие – рассказал мне: «Сегодня ехал в троллейбусе, и только когда вышел на остановке, вдруг понял, что двадцать минут со мной рядом стояли ребята-кавказцы – и я вообще ничего не почувствовал!» Раньше для него в такой ситуации было нормой заводиться, даже внутри себя.
Дело не в том, что на этапе фокуса на альтернативе мы человеку даем список рецептов, как себя вести. Клиент опирается на факты своего успешного поведения, на позитивные примеры из окружения и потихонечку сам для себя берёт то, что для него возможно. Можно применить дыхательные упражнения, можно взять паузу и сказать жене: «Дорогая, сейчас слишком острый момент, мне надо прогуляться. Я вернусь, и мы все обсудим». То есть если раньше человек автоматически впадал в агрессию, распускал руки, то теперь он обсуждает проблему. Это – некий идеал.
Период усвоения нового поведения тоже может быть длительным. Надо, чтобы человек однажды принял для себя какие-то критерии нового поведения в жизни, проверил, работают они или нет, принёс нам эти результаты, мы ещё и ещё раз это обсудили, что-то подкорректировали.
– Есть ли статистика – скольким агрессорам удается помочь отказаться от «удовольствия насилия»?
Иван Колпаков:
– Количественные числительные показатели здесь неважны. Меня, кстати, этому научили наши партнёры учёные-норвежцы.
Ханс Оберг, шведский профессор, создатель такого же центра в Швеции, спросил меня, когда мы начинали только работать: «Иван, сколько человек вы ожидаете принять в вашем центре в Санкт-Петербурге?» Я ответил: «Ну, первый год, думаю – человек тридцать-сорок. Он говорит: «Иван! ТРИ – очень хороший результат!»
Мой коллега-нарколог говорит что, если из ста человек он избавит от героиновой зависимости пятерых – это просто великолепный результат! Так что пусть хотя бы одна чья-то жена станет счастливой, хотя бы в одной семье насилие прекратится.
– Почему вы называетесь «Мужчины XXI века»?
Иван Колпаков:
– Это – новый образ мужчины. Не тот традиционный, который является автором насилия и который является носителем определённого типа мужской личности – агрессора. Это тип мужчины, который не ищет власти и контроля. Такой мужчина может позволить себе быть слабым, может проявлять чувства. Мы всячески приветствуем возможность мужчины быть сильным, и нести это гордое мужское имя через жизнь – но эта сила должна быть организована иначе. И поэтому мы в поисках вот этого мужчины нового времени.
Штука в том, что привычный в обществе знак равенства между мужчиной и насильственными способами поведения – это кривая логика. Это не мужчина, это бандит. Образ некоего «прекрасного бандита» – не наш образ. Я женат 30 лет, и я никогда не поднимал руку на женщину. Мне не нужно, чтобы жена меня боялась.
Интересно, что женщины сами заблуждаются в отношении мужской роли и в том, как видят себя мужчины. Мы проводили опросы, и для меня было большим изумлением узнать, что мужчины роль отца, воспитателя, ставят для себя выше, чем роль кормильца. А вот женщины оценивают их совершенно по-другому – считают, что мужчины и не очень хотят быть отцами и воспитателями, им важнее быть начальником, кормильцем, защитником. Так что мужчина XXI века – это еще и мужчина, свободный от ошибочных стереотипов.
