В начале осени при Президенте Российской Федерации появилась новая должность Уполномоченного по правам ребенка в Российской Федерации. Предлагаем вашему вниманию расшифровку эфира программы «Диалог» на телеканале «Вести-24». В студии наш колумнист Иван Семенов и Уполномоченный по правам ребенка при Президенте РФ Алексей Головань.
– Здравствуйте, Алексей Иванович.
– Добрый день!
– Алексей Иванович, не во всех странах мира есть такая позиция при главе государства. Зачем, вам кажется, именно в России сейчас было так необходимо создавать вашу должность?
– Дело в том, что в начале года, когда Президент Российской Федерации проводил совещание по вопросам защиты прав детей, было сказано, что у нас отсутствует цивилизованная система защиты прав детей. И, как известно, институт детского омбудсмена является одним из основополагающих элементов такой системы. Этот институт зарекомендовал себя уже не только в ряде зарубежных стран, а он действует почти в восьмидесяти государствах мира, почти в тридцати европейских странах, но этот институт уже более десяти лет действует в ряде регионов Российской Федерации.
– Ну и вы в Москве будете Уполномоченным по правам ребенка.
– Да, и работа этих Уполномоченных в регионах позволила защитить не только права тысяч детей, но и принять системные изменения как в интересах отдельных групп детей, так и детей в целом.
– Алексей Иванович, наша страна очень велика, люди в ней очень разнообразны, по разным признакам. Где критерий нарушения права ребенка? Ну, одному ребенку может казаться ущемлением его прав, если ему в 16 лет не подарили мопед, а другой ребенок благополучно идет на улицу и просит милостыню вместе со своей мамой, потому что у них нет другого источника дохода. Как определить, когда нарушено право?
– Дело в том, что для каждого Уполномоченного, для каждого детского омбудсмена основным документом для работы является Конвенция ООН о Правах ребенка, двадцатилетие принятия которой отмечается в этом году. Ну и, безусловно, те права детей, которые установлены федеральным законодательством – это Конституция РФ, Семейный кодекс, ну и ряд федеральных законов. Поэтому, конечно же, если ребенку не купили мопед, и у него такое некое понятие, что его права нарушили, я не думаю, что это станет предметом рассмотрения Уполномоченных. К Уполномоченным приходят совершенно с другими проблемами: приходят по проблемам, когда ребенок живет в невыносимых условиях, приходят в интересах детей-сирот, приходят в интересах детей-инвалидов; и целый ряд других проблем. Вот, буквально перед вашим приходом я вел прием, ко мне пришли восемь человек не только из Москвы, но и из других субъектов, и, в общем-то, ситуации одна другой хуже – это и вопросы содержания детей, и вопросы, связанные с гражданством детей, и вопросы, связанные с тем, что родители при расторжении брака никак не могут договориться, с кем из них будет проживать ребенок, – и вот эти все дела выливаются в таком резком конфликте в суд и еще более усугубляют ситуацию, и так далее.
– И все-таки, Алексей Иванович, вот у нас, к сожалению, социальная ситуация в стране такова, что большое количество родителей неспособны, возможно, обеспечить своим детям соответствующих Европейской конвенции условий жизни, при том, что они являются добросовестными родителями и стараются это сделать. Вот как в этой ситуации вы будете поступать?
– Ну, дело в том, что в Конвенции о правах ребенка говорится о том, что основная обязанность по созданию условий для развития детей, их духовному, нравственному, физическому развитию ложится на родителей. Но на государство при этом возлагается обязанность создать для родителей такие условия, чтоб они могли выполнять свои обязательства перед детьми. То есть это означает то, что государство по принципу субсидиарной ответственности должно тем родителям, которые добросовестно исполняют свои обязанности, помогать в том, чтоб у них были нормальные жилищные условия, чтоб у них была возможность зарабатывать деньги, содержать своих детей. И поэтому, мне кажется, тонкое место состоит именно в выполнении государством своей обязанности.
– И вы будете добиваться исполнения этого требования?
– Безусловно, да. вот, допустим, у нас есть такая категория, как выпускники детских домов. И государство этим выпускникам, так же, как и другим гражданам, говорит, что вы должны быть добросовестными гражданами, вы должны соблюдать законы, вы должны выполнять те требования, которые государство устанавливает, но при этом государство само не выполняет по отношению к этим детям своих обязанностей, например, по обеспечению жильем. И цифра эта, достаточно по скромным прикидкам, составляет 90 тысяч детей, т.е. 90 тысяч выпускников детских домов годами ждут того, чтобы государство выполнило свои обязательства. Поэтому как государство, насколько оно вправе требовать того, чтобы эти ребята выполняли свои обязательства перед государством: шли служить в армию, были добросовестными родителями, воспитывали детей – непонятно где, не в подземном же переходе их рожать и, соответственно, воспитывать своих детей?
– Ну, так бывает…
– Да, и так бывает. И так далее. Поэтому здесь, в общем-то, наша задача состоит в том, чтобы как бы побуждать государство, государственные органы к тому, чтобы государство, прежде всего, в полной мере исполняло те обязательства, которые оно на себя приняло путем ратификации международных документов и издания собственных федеральных законов.
– Но это же дополнительные существенные материальные расходы, само собой. Ну, если, например, выпускникам детских домов не давали должным образом жилплощадь, а теперь должны давать, откуда-то должны взяться эти деньги? Если государство не обеспечивало, скажем, матерей-одиночек тем, чтобы они могли нормально воспитывать своих детей, а теперь должны обеспечивать – откуда-то должны браться эти средства?
– Это вопрос связан с перераспределением тех ресурсов, которые имеются, и с определением тех приоритетов, которые должны быть у государства. Понятно, что денег не бесчисленное множество, а ресурсы всегда ограниченны, и эти ресурсы можно потратить на одно, а можно потратить на другое, можно потратить на детей, а можно потратить на какие-то другие цели. И наша задача – призывать государство, напоминать государству о тех обязательствах, которые у него существуют перед детьми. Потому что дети, в общем-то, у нас не являются избирателями и от их голоса, в общем-то, ничего не зависит на любых выборах, поэтому вот как раз Уполномоченные, опираясь на мнение детей, на позицию детей, они пытаются донести их голос до лиц, принимающих политические решения.
– Алексей Иванович, может быть не самая животрепещущая проблема, но одна из самых заметных для общества, – это проблема международных скандалов, когда разведенные родители делят ребенка через границы государства. Вот последний скандал, который был совсем недавно, когда ребенка вывезли в дипломатическом автомобиле через границу, а после этого российскую гражданку осудили в Финляндии за то, что она держала при себе этого своего собственного ребенка. Я хочу напомнить нашим зрителям немножко историю этих скандалов, небольшую справку, и потом задам вам вопрос.
| Видеоролик: Первым нашумевшим делом о разделе ребенка между родителями с разным гражданством стала история актрисы Натальи Захаровой, процесс длится уже 13 лет, то затухает, то снова разгорается, между тем, дочка Натальи, Маша, фактически стала сиротой при живых родителях, живет в приемной семье. С отцом-французом девочка жить не хочет, а ее мать лишена родительских прав по решению суда Франции. Около полутора лет в израильской тюрьме провела Изабелла Бельфер – она помогала своей дочери с внучкой сбежать в Россию от бывшего мужа-тирана, суд расценил ее действия как похищение и отправил в тюрьму на 6 лет. Знаменитое дело Ирины Беленькой началось в 2007 году. После развода Ирина и ее муж, гражданин Франции, Жан-Мишель Андре начали тяжбу из-за дочери Элизы. Трижды родители похищали ребенка друг у друга. Суд Франции постановил, что девочка должна жить с отцом, а по решению российского суда она должна находиться с матерью. Пока Элиза живет во Франции, с Ириной ей разрешено видеться три раза в месяц. История россиянки Риммы Салонен вызвала дипломатический скандал между Россией и Финляндией. 13 октября финский суд приговорил Римму к полутора годам условно, обвинив ее в похищении собственного сына. Меж тем, российская сторона требует выдачи ее бывшего мужа Пааво Салонен по тем же обвинениям – он тайно вывез ребенка из России в багажнике дипломатического автомобиля. По данным французской газеты «Ле пуант» в Европе существует та же проблема. Рост числа международных браков, а в Европе это каждая пятая семья, провоцирует международные похищения детей. В прошлом году только во Франции в списке лиц, разыскиваемых по таким делам, числилось 360 имен. Закон каждой страны призван защищать права ее граждан, и в таких случаях применяется международное право. Существует, например, Гаагское соглашение о международном усыновлении, а также Гаагское соглашение о похищении детей, но Россия не ратифицировала пока ни тот, ни другой документ. |
– Вот в связи с этим хочу задать вам сразу два главных русских вопроса: кто виноват и что делать, Алексей Иванович?
– Ну, я, наверное, скажу, что необходимо действительно ратифицировать Гаагскую конвенцию, которая затрагивает вопросы похищения детей, эта конвенция 80-го года, и она ратифицирована огромным числом государств мира.
– Вы будете предлагать Госдуме рассмотреть этот вопрос?
– Да, я буду предлагать, потому что с моей точки зрения ратификация этой конвенции – она отчасти урегулирует вот эти споры и сделает так, что Россия войдет в единое правовое пространство по решению этих споров с Францией, с Финляндией, ну, практически со всеми европейскими государствами. И до тех пор, пока мы находимся вне вот этого общего правового поля, в России те решения суда, которые принимаются в европейских государствах по этим категориям дел, не будут приниматься, а в тех европейских государствах не будут приниматься во внимание решения судов России. И вот это будет идти бесконечное количество дел, действительно, сейчас в Европе каждый пятый брак является смешанным, и поэтому раз мы, в общем-то, так стремимся в Европу, это процесс такой неизбежный, мы должны, в общем-то, жить там по тем правилам, которые приняли для себя европейские государства. И возможно имеет смысл нашим ведомствам, связанным с внешнеэкономическими проблемами, силовым ведомствам более активно тоже себя вести по этим спорам, этим делам. Потому что решение поставить вопрос перед Финляндией о выдаче гражданина, который вот так себя вел по отношению к своему ребенку, по отношению к нашей гражданке, оно вот, мне кажется, было принято с некоторым запозданием все-таки, если б мы действовали несколько более активно, с опережением, может быть не было бы вот этого решения суда Финляндии.
– Вот эта проблема – она является частным случаем некоторого более широкого круга проблем – где границы полномочий родителей по отношению к своим детям, что родители вообще могут делать по отношению к детям, а что нет. Например, Россия, опять же, очень многонациональная страна, страна, где есть несколько крупных традиционных конфессий, да? Закон запрещает вовлекать детей в религиозную деятельность. Тем не менее, понятно, что православные водят своих детей в церковь, да? Вот, например, мальчик стал алтарником в храме – это вовлечение в религиозную деятельность или нет? Или, например, какие-то операции известные, которые делают приверженцы других религий своим детям – это вовлечение в религиозную деятельность или нет? Если ребенок вырастает и не хочет быть, например, мусульманином, а ему эта операция уже сделана, – это нарушение его прав или нет? Как вот с этим комплексом сложных вопросов вы будете разбираться?
– Ну, есть общий подход мировой, и он закреплен в нашем Семейном кодексе и в Конституции Российской Федерации, что вопросы образования, вопросы лечения, вопросы вероисповедания детей, в общем-то, избираются их родителями. Если между родителями есть спор, допустим, по вопросам, какую религию должен исповедовать их ребенок, они должны решать этот вопрос либо путем переговоров, либо с участием органов опеки, а если соглашение не достигнуто, то в суде. Если же родители, в общем-то, выбрали для ребенка какую-то религию, которую они сами исповедывают, то ребенок может отказаться, насколько это возможно, только в тот момент, когда он достигнет совершеннолетия, когда он будет совершать самостоятельные поступки, он, в общем-то, может отказаться от проповедования той или иной религии. То есть, здесь по-другому никакого пути нет.
Иван ЭГГИНК (1787–1867), «Великий князь Владимир выбирает веру». Выбор религии, как и выбор алфавита, — ответственное дело. Выбор алфавита. Родители выбирают для ребенка школу и главное, чтобы выбор родителей, их поступки не причиняли вред ребенку
– Но получается, что все-таки то законодательное утверждение, что вовлечение детей в религиозную деятельность запрещается, должно быть некоторым образом скорректировано тоже, потому что не очень понятно, что значит вовлечение. Вот еще раз говорю: в православном храме мальчик начал прислуживать в алтаре, он надевает стихарь, по сути дела становится младшим священнослужителем, получается, он нарушает закон – этот священник и его родители?
– Нет, ну дело в том, что если вот эта деятельность не связана с каким-то физическим трудом, если она не связана с какими-то нагрузками на ребенка, которые он не может переносить, то это выбор родителей. Мы же можем сказать, что родители выбрали для ребенка какую-то школу, а вот нам кажется с вами, мы оцениваем и говорим: вообще это тяжелая школа, и для ребенка будет дополнительная нагрузка, – но это выбор родителей. Они вот определились, допустим, что ребенок будет учиться в какой-то элитной школе или платной школе, где занятия начинаются с утра и кончаются ближе к вечеру, поэтому это все равно выбор родителей, самое главное, чтобы выбор родителей, их поступки не причиняли вред ребенку – не причиняли вред его здоровью, его развитию, там, нравственному, духовному и так далее. Поэтому на самом деле, если мальчик прислуживает в храме, и это не наносит какой-то ущерб его развитию, его здоровью, то, наверное, это, в общем-то, допустимо.
– Надо найти грань. Свидетель Иеговы отказывается от переливания крови своему ребенку, он наносит ущерб здоровью ребенка.
-В данном случае это, безусловно, нарушение прав…
-А я как православный человек не даю своим детям кушать молочного в Великий пост. Это наносит вред его здоровью?
– Безусловно, грань очень тонкая и здесь…
– Кто ее будет определять?
– Безусловно, это должны определять родители, и если родители что-то делают не так, то им должны в этом плане подкорректировать их поведение органы опеки, а при необходимости и суд. Вот, например, у нас бывают сюжеты, когда родители в силу своих каких-то религиозных убеждений отказываются от того, чтобы ребенку была совершена операция. Я считаю, что действующее законодательство ни в коем случае не мешает предъявить к этим родителям иск, оперативно его рассмотреть, о том, чтобы провести вот эту операцию, потому что это соответствует медицинским показаниям. А когда все наблюдают за этой ситуацией пассивно, начинают уговаривать родителей, которых, очевидно, уговаривать бесполезно, они не отступятся от своих убеждений, то в данном случае все, кто тянут время – специалисты, персонал больницы, органы опеки, прокуратура, – они нарушают, они тоже втягиваются в процесс нарушения прав ребенка.
– Мы уже неоднократно с вами упомянули органы опеки в этой беседе. Год назад вступил в силу новый Закон об опеке и попечительстве. Как вы оцениваете его год действия, вообще, сам закон – нуждается ли он в каких-то корректировках, или, может быть, другие какие-то законы нуждаются в корректировке в связи с этим, вот, ваше мнение?
– Знаете, дело в том, что институт опеки – один из самых распространенных институтов для категории детей, оставшихся без попечения родителей, и этот институт является таким традиционным для России, потому что большая часть детей, которые остаются без опеки и попечительства, становятся детьми-сиротами, – они передаются на воспитание в семьи граждан под опеку. Например, в Москве, допустим, можно сказать, что под опекой постоянно находятся около 9 тысяч детей, а при этом, допустим, в других формах семейного устройства количество детей значительно меньше, в разы меньше, поэтому это институт, на который, видимо, нужно сделать ставку, как на такую дальнейшую перспективную и традиционную форму семейного устройства. Однако юридически этот институт перешел в наше семейное законодательство из старого советского кодекса законов о браке и семье. И он уже, безусловно, не отвечал реалиям времени, был такой достаточно жесткий и не вписывался во многих случаях в нашу реальную жизнь. И вот тот закон об опеке и попечительстве, который был принят в прошлом году и вступил в силу с 1 сентября 2008 года, – он оживил этот институт, он сделал его более гибким. Например, появилась возможность передавать детей на предварительную опеку, появился такой институт, как договорная опека, как опека по завещанию и так далее. То есть, как раз был закрыт ряд случаев, с которыми я как уполномоченный по правам ребенка в Москве постоянно сталкивался. Приходит женщина и говорит: «Я онкологически больной человек, мне предстоит операция, и врачи говорят, что шансов практически никаких нет, операция должна произойти через два месяца. У меня есть две дочери, и у меня есть бизнес, вокруг которого в случае неудачного исхода операции будет много интересов со стороны родственников. И я бы оставила своих дочерей под опеку. И, соответственно, те имущественные проблемы, которые такие положительные, то есть наследство, я бы оставила совершенно конкретному человеку, который не является родственником детей, но которого девочки давно знают, который меня давно знает, которому я доверяю». Но без вот этого института завещательной опеки этот вопрос никак не решался…
– Ну да, то есть завещать деньги можно было, а завещать детей нельзя…
– И появлялись все равно родственники, которым может быть не так были нужны дети, как был нужен оставшийся бизнес вот этой женщины. Сейчас это возможно. Если эта соседка, которая помогала девочкам, – она не имела судимостей, знала детей и так далее, – она могла совершенно спокойно стать вот этим опекуном. Безусловно, как любой закон, Закон об опеке и попечительстве наверняка имеет какие-то издержки. И об этом, в общем-то, известно. Например, это проблема, связанная с неким ограничением расходования средств, которые предоставляются на содержание подопечных детей. Раньше таких ограничений по сути дела не было, они были достаточно такие разумные, сейчас эти ограничения возникли, и стоит вопрос о том, как это исправить. Есть разговоры о том, что этот закон якобы практически закрыл развитие патроната в стране.
– Простите, пожалуйста, что я вас перебью. Я хочу напомнить зрителям, мы с вами это помним, а они не очень помнят, что такое патронатный детский дом, как это устроено. Давайте посмотрим материалы и потом продолжим.
| Видеоролик: Утром в детском доме №19 почти пусто, остались только малыши, дети постарше в школе, но даже когда они вернутся, в игровых комнатах не будет очень шумно: из более, чем 100 воспитанников, постоянно в детском доме находятся только 12, остальные живут в патронатных семьях. После курса подготовки патронатные воспитатели заключают договор с уполномоченным учреждением Органа опеки и попечительства и фактически становятся сотрудниками Детского дома, им даже начисляется зарплата и трудовой стаж, но самое главное, в любой момент и ребенку и семье гарантированно предоставляют помощь компетентных специалистов – медиков, психологов, юристов. Марина Кантова консультирует родителей круглые сутки, иногда с просьбами о помощи звонят даже ночью. Проблемы семей, которые взяли ребенка на воспитание, ей близки. Марина сама патронатная мама: – У нас много было проблем, сейчас они уже все прожиты, сейчас наш ребенок абсолютно не отличается от домашних детей. Потому что родитель – он не обязан быть специалистом. Он не обязан быть врачом, он не обязан быть психологом, он не обязан быть педагогом. Ему, конечно, нужна квалифицированная помощь. Самые проблемные дети – подростки. Подросток уже много пережил, знает, что он – сирота, настороженно относится к взрослым, найти общий язык с ним не так легко. И потенциальные усыновители об этом знают. Не секрет, что брать из Дома ребенка предпочитают новорожденных. – При патронатном воспитании возможно устройство любого ребенка с любым диагнозом любого возраста в семью. Такая форма устройства, при которой ответственность за ребенка, права и обязанности делятся пополам между семьей, принимающей ребенка, и учреждением, через которое прошел этот ребенок изначально. Патронат считается переходной формой к опеке или усыновлению. Но, несмотря на то, что официально патронатные родители – не родители, а воспитатели, расти ребенку в семье все равно лучше, чем в детском доме. |
– Просто мы напомнили, что такое патронат. В новом законе действительно патронат как явление не упомянут, но вы считаете, что это не закрывает ему путь, да?
– На самом деле, вы ошибаетесь, как раз патронат, патронатное воспитание – в Законе об опеке и попечительстве он упомянут. И он упомянут в контексте того, что есть так называемая договорная опека. И патронат отнесен…
-А, вот договорная опека. Но слова патронат там я не видел в законе…
-В Законе об опеке есть слово патронат, патронатные воспитатели – это все есть. Просто там есть несколько случаев, которые относятся к договорной опеке, например, приемная семья, – так же, как патронат, это относится к договорной опеке. И поэтому, в общем-то, я считаю, что в том виде, в каком закон принят, это не мешает развитию патронатного воспитания, потому что у патронатного воспитания, у патронатной семьи есть два основных преимущества перед другими формами семейного устройства: это предварительная подготовка патронатных родителей к тому, что они должны делать, когда к ним будет передан на воспитание ребенок, и второе – это сопровождение патронатной семьи, о чем как раз говорилось в данном материале. И действующее законодательство по сути дела не мешает патронатным родителям заключать договор с уполномоченной службой – это могут быть органы опеки, это может быть сиротское учреждение, это может быть вообще какая-то негосударственная организация.
– Ну вот патронатный детский дом – он может по-прежнему существовать?
– Конечно. Он и существует. Более того, я могу сказать, что вот 19-й детский дом сейчас имеет, например, в Москве статус Центра патронатного воспитания. То есть, из исключительно детского дома, каким он был раньше, он перерос в общегородской Центр. Поэтому, просто может быть, мы ушли от некоторой формы патроната, как он был раньше по прежнему законодательству, до принятия Закона об опеке, но появилась некая новая реальность. И эта новая реальность не препятствует развитию патроната. Просто нельзя говорить, что вот мы будем жить только по старым нормам, а вот новые нормы мы не принимаем и, соответственно, ничего для того, чтобы вписаться в новую жизнь, мы делать не будем. Это тоже, согласитесь, не отвечает нормальному процессу. Сейчас вот Министерством образования РФ предлагается изменение Закона о социальном обслуживании населения – как раз тоже в развитии вот этих аспектов патроната. А вообще, я считаю, что вот эти две сильные стороны патроната – подготовку замещающих родителей и потом сопровождение – необходимо распространить на все другие формы семейного устройства.
– Но как усыновление, нельзя же…
-Почему, мы можем готовить родителей…
– Готовить, но потом же есть тайна усыновления, нельзя же их так сопровождать.
– Мы можем предложить, по крайней мере, и те, кому это будет интересно, могут услугами психологов, педагогов воспользоваться. Но мы при всем при том должны понимать следующее: что вот за много лет работы того же 19-го детского дома – просто нужно быть объективным и смотреть на некие вещи – было передано на воспитание в семью двести с хвостиком детей. Ну, это достаточно неплохо, это хорошо, но за это время в семьи под опеку было передано несколько сотен детей, то есть несколько тысяч, я бы сказал, детей в Москве только. Поэтому даже если мы в Законе об опеке и попечительстве слово «патронат» пропишем еще и аршинными буквами – это не изменит ситуацию, все равно патронат будет одной ИЗ форм семейного устройства, причем, надо сказать, не самой распространенной. Я вот повторяю, что надо лучшие стороны патроната, самые сильные стороны патроната распространять на другие формы семейного устройства.
– Алексей Иванович, вы вот два месяца уже всероссийский детский омбудсмен. Что вам кажется наиболее вопиющим из того, что вы наблюдаете сейчас.
– Ну, что мне и казалось до назначения на мою должность нынешнюю, то и кажется сейчас: это вопрос, связанный с насилием в отношении детей, это защита прав детей-сирот и выпускников детских домов, это вопросы, связанные с таким массовым распространением проблем, связанных с педофилией и детской порнографией, что, безусловно, очень страшно, и это вопросы, связанные с детской наркоманией, с детским алкоголизмом. И как раз эти вопросы находятся в фокусе нашего внимания. Мы сейчас изучаем то, как на них можно повлиять системно, путем изменения законодательства, путем принятия некоторых программ на федеральном уровне, как помогать регионам в решении этих вопросов. И, безусловно, мы сейчас очень активно будем заниматься некоторыми такими важными документами национального и международного уровня, которые необходимы для России, прежде всего, идет речь о разработке и принятии национального плана действий в интересах детей, это документ, который должен быть обязательно принят у нас в стране, исходя из наших международных обязательств…
– Это будет какой-то законодательный акт?
– Я надеюсь, что это будет документ, который будет утвержден Указом Президента. У нас уже была такая практика, у нас был первый и пока последний национальный план, который в 1995 году был утвержден Указом Президента Ельцина, и он был рассчитан до 2000-го года. С 2000-го года до настоящего времени у нас нет национального плана действий, то есть, у нас нет как бы явно выраженной государственной политики в отношении детей. И мне представляется очень важным присоединение России к ряду международных договоров, вот мы говорили о Гаагской конвенции, касающейся вопросов похищения детей и, безусловно, это Европейская конвенция, связанная с сексуальными злоупотреблениями в отношении детей, и факультативный протокол Конвенции ООН о правах ребенка, который касается торговли детьми, детской проституции, детской порнографии. Вот факультативный протокол – он был принят Генеральной Ассамблеей ООН в 2000 году, он ратифицирован практически всеми государствами мира, – к сожалению, он не только не ратифицирован, он даже не подписан РФ.
– То есть, получается, начинать надо с самого страшного; то, что выглядит страшнее всего, с этого и надо начинать?
– Конечно, потому что проблем в сфере детства достаточно много, и понятно, что у нас ограниченные возможности и по времени, и по ресурсам, и мы, поэтому, в общем-то, будем концентрироваться на наиболее таких злободневных вопросах, наиболее таких злободневных темах. Но это не означает, что мы не будем заниматься другими какими-то вопросами, например, частными вопросами граждан, которые могут касаться абсолютно любых тем нарушения прав детей в области образования, в области социальной защиты и так далее.
– Спасибо большое, Алексей Иванович. Мы вели диалог с Уполномоченным по правам ребенка при Президенте РФ Алексеем Голованем. До свидания.
Благодарим за помощь в расшифровке Юлию КАЗНОВСКУЮ
