1 октября отмечается Международный день пожилого человека. О том, как нелегко приходится старикам, у которых нет родственников и за которыми некому ухаживать, мы беседуем с Ольгой Иорданской, старшей сестрой Свято-Спиридоньевской богадельни.
Ольга Иорданская
Свято-Спиридоньевская богадельня является одним из проектов Православной службы помощи «Милосердие». Здесь находят приют и убежище беспомощные старики и тяжелобольные люди, которым больше некуда податься.
– Ольга, скажите, пожалуйста, как так получается, что старый человек под конец своей жизни оказывается в богадельне?
– У каждого своя история. Есть и одинокие люди, которые всю жизнь прожили одни, и в старости, когда они уже беспомощны, за ними некому ухаживать. Но у нас живут и те, у которых есть дети, родственники. И иногда жизнь этих родных складывается таким образом, что они в силу разных обстоятельств не имеют возможности ухаживать за своими стариками. Допустим, они сами сильно заболели и нуждаются в уходе.
Этого его мама принять и понять не смогла
У нас есть бабушка, родственники которой действительно в силу объективных обстоятельств не могут за ней ухаживать дома. И сама бабушка не хочет отсюда уходить – думаю, по многим причинам. И потому, что она понимает, насколько она тяжелая, и что ее детям будет очень непросто, у которых итак очень сложная ситуация, а еще потому, что она здесь уже привыкла находиться, подружилась с соседкой и сестрами, и ощущает себя комфортно и по-домашнему. Правда, так бывает не у всех.
– Бывает так, что и не приживаются?
– Да. Бывает так, что люди все равно ощущают нехватку дома. Наша богадельня все-таки не дом, хотя мы очень постарались приблизить ее к домашним условиям. Но все равно, у многих в сознании остается, что где-то есть их бывший дом, и это действует на людей порой очень травматично.
Бывает так, что люди даже погибали оттого, что родные сдали их даже в такие хорошие условия, как у нас. Погибали от непонимания: «Почему я здесь?» «Почему сын меня сюда положил?» «Почему я не могу умереть дома?».
У нас так умерла одна бабушка. Она прожила в богадельне где-то год, и все время пробыла в тоске, хотя она и с соседкой подружилась, что тоже не всегда у нас бывает, и с сестрами. Но она все равно постоянно задавала себе вопрос: Почему она здесь? Почему не дома? Она была уже слепенькая, и ощущение и сознание того, что ее сын отказался от нее и ее сдал – это ее все время очень угнетало, пока она не умерла.
Мы с ее сыном не очень контактировали, поэтому подробностей его жизни я не знаю, почему он не имел возможности за мамой все время присматривать. В принципе, нужно было нанимать сиделку, потому что это был человек слепой, который мог ходить. Не факт, что у него на это были деньги. Поэтому его, возможно, тоже можно в какой-то степени понять. Но вот его мама этого принять и понять не смогла.
– Скажите, пожалуйста, часто ли встречаются люди с тяжелым характером?
Да, это бывает. Практически у любого человека, который попадает сюда к нам, сначала идет притирание. Он адаптируется к месту, к сестрам, и раскрывается сам иногда не сразу. Бывает и так, что сначала вроде все хорошо, а потом человек может вдруг раскрыться с какой-то тяжелой и трудной стороны. А иногда сразу видны тяжелые характеры, даже крайне тяжелые. Иногда бывает так, что на тяжелый характер накладывается стресс от переезда сюда, и человек впадает в тяжелое психическое состояние, настоящий психоз.
Иногда это даже просто стресс, а не собственно характер сказывается, потому что потом все как-то входит в колею. У нас здесь на самом деле отношения напоминают семейные, бабушки и сестры – все друг друга любят. Мне кажется, что у нас нет такого, чтобы кто-то у нас здесь не любил кого-то из сестер. Все бабуленьки очень любят сестер и сестры любят бабушек. Хотя в слишком тесной близости, например, в обращении на «ты» есть риск. По правилам медицинской этики этого все-таки делать нельзя.
– Почему?
Потому что требования пациента к такой сестре будут уже совсем другие совсем. Человек начинает от сестры требовать того, что он стал бы требовать лишь от своего родственника. Сестра этого в полной мере дать не может, у нее своя семья. И начинаются конфликты. Сестра переживает, что не может выполнить какую-то просьбу. Бабушка начинает капризничать и обижаться. Но в итоге все разрешается. Это чаще происходит с сестрами, которые пришли к нам недавно, и у которых еще маловато опыта.
– Что требуется от сестры, которая приходит работать в богадельню? Тут есть что-то особенное, или это обычная работа?
– Это, конечно, необычная работа. И, к сожалению, не все с ней справляются. Во-первых, мы берем лишь тех, кто ходит в храм и является церковным человеком, потому что мы православная организация, существующая при храме. Человек проходит собеседование и получает благословление.
Также необходимо, чтобы человек имел медицинское образование или хотя бы окончил патронажные курсы. Далее человек приходит сюда и проходит испытание. Не все здесь приживаются. У нас все-таки маленькое замкнутое пространство, не больница – две четырехкомнатные квартиры. В каждой комнате живет по два человека, то есть всего 12 насельников на две квартиры. Четвертая комната – это сестринская, и так в каждой квартире.
Поэтому когда человек проходит испытательный срок, то мы смотрим, как он может работать, да и сам человек тоже оценивает свои силы. Потому что некоторым хочется более свободной деятельности, а здесь все довольно четко – одни и те же люди, одно и то же повторяется изо дня в день. Постоянно один и тот же режим, который должен четко соблюдаться и выполняться.
То есть, с одной стороны у нас вроде как семейная обстановка, а с другой стороны ты постоянно делаешь одно и то же, плюс – врачей нет и если кому-то плохо, ты должен сам принимать решение, как оказывать помощь: то ли вызывать «Скорую», то ли все делать самому. После такого испытательного срока, если человек вливается в коллектив, он остается.
С больными мужчинами сложнее
– А от бабушек в богадельне требуется православное вероисповедание?
– Такого требования нет. Но как-то все складывается так, что все у нас верующие. На данный момент у нас только один человек не причащается и не исповедуется. Когда он к нам попадал, он исповедовался и причащался. Но как выяснилось, он лежал в больнице святителя Алексия, и просто чтобы сделать приятное сестрам и быть как все, когда все причащались, и он причащался.
– А как именно сюда попадают старики?
– По-разному, но в принципе у нас действует следующая схема. В храме царевича Димитрия при Первой градской больнице, там, где продают свечи, есть бланки прошения. Люди их заполняют. Узнают они про нас кто через знакомых, кто через Интернет, кто как-то еще. На основании прошений сотрудники патронажной службы обзванивают возможных кандидатов и обговаривают различные вопросы, юридические и другие. Потом прошение передается нам, и когда место освобождается, мы сначала тоже всех обзваниваем, а потом объезжаем людей, и уже дальше решается, кого мы берем.
– То есть вы берете не всех? Есть ли очереди у вас в богадельню?
– Очередь есть, но проблема в том, что у нас медленно освобождаются места. Часто бывает так, что когда я беру прошение и начинаю по нему звонить, то ситуация уже изменилась: кто-то умер, кого-то уже куда-то устроили, и т.д.
– Вы берете только бабушек?
– Не только. У нас есть двое мужчин. Даже не дедушки, а скорее мужчины. Один 1945-го года рождения, а другой вообще 1970-го года.
– Как они к вам попали?
– У Андрея (1970-ый год рождения) травма шейного отдела позвоночника, он полностью парализован. А у Василия Николаевича так сложились обстоятельства. Он сначала год с лишним пролежал в одной больнице, потом в другой. Родственники его все не забирали, я не знаю, почему.
С больными мужчинами вообще сложнее, чем с женщинами. Постоянные перепады настроения. То вроде ничего с ним, а то вдруг очень сложно. Они у нас все время еще в Интернете сидят. А это тоже накладывает свой отпечаток. Когда Андрей, например, начинает играть, он в сильно возбужденном состоянии становится просто невменяемым, отказывается от еды и проч., и к нему не подступишься. Сразу появляется сухость с общении, жесткость, неприступность.
С Василием Николаевичем у нас тоже контакта особого нет, потому что он тоже постоянно сидит в компьютере. И при этом он чашку со стола взять не может – ему надо ее подать, укрыть себя он не может, хотя руки ноги подвижны, говорит: «Укрой меня». Иногда легче выполнить просьбу человека, чем принудить его что-то сделать. Но это неправильно, и нас учат, что так делать нельзя. Нужно стараться, чтобы человек по максимуму делал все, что он может делать сам, хотя и не хочет этого делать.
Богадельня как милость Божия
– Как давно существует богадельня?
– Тринадцать с половиной лет. 25 декабря 1999 года сюда приехала первая насельника из больницы – Вера Николаевна Трынкина. Она до этого три года пробыла в больнице.
Сначала у нас была одна квартира, и в ней проживало шесть человек. И то, заселялись они не сразу, приезжали постепенно. Сегодня у нас есть еще одна такая же квартира на втором этаже, прямо над нами. Квартиры одинаковые.
– Насельники живут у вас бесплатно?
– Мы существуем только на пожертвования. Даже какие-то бабуленьки жертвуют нам порой деньги. Сильно помогают «Друзья милосердия».
И, естественно, если кто-то из родственников, живущих здесь, может финансово помочь, то мы, конечно, берем деньги, иначе как же мы проживем?
– Это какие-то фиксированные суммы?
– Нет. Есть ежемесячная сумма, которая тратится на человека, но обычно такую сумму никто не может вносить. Родственники оценивают свои возможности и, уже исходя из этих возможностей, вносят ту или иную сумму.
– А вообще богадельня испытывает потребность в финансировании?
– Мы во многом существуем благодаря «Друзьям милосердия», как я уже сказала. Но я думаю, что наша Православная служба помощи «Милосердие» в принципе испытывает потребность в средствах, потому что, насколько я знаю, постоянно ощущается нехватка денег на проекты, в том числе и на богадельню. Когда был кризис и благотворители, которые постоянно выделяли для нас определенные суммы, не смогли больше давать деньги, вообще встал вопрос о существовании богадельни. Именно тогда и было придумано общество «Друзей милосердия». И, слава Богу, мы не закрылись, хотя такая угроза была. И даже мы, сестры обсуждали, что же мы будем делать, потому что у нас есть такие люди, которых некуда отдать. Кого-то можно отдать родственникам, и то это единицы, но большинство у нас таких людей, которых отдать просто некуда. Отдавать их в интернат – это обрекать их на скорую гибель, потому что у нас большинство людей, которые себя вообще не могут обслуживать. Они не могут сами повернуться в кровати, сесть, умыться, и сестры все это делают для них. У нас на этом этаже только две старушки, которые ходят с ходунками, и то не очень устойчиво, а остальные даже самостоятельно сесть на кровати не могут.
– А случаются ли здесь тяжелые ситуации, бывает ли депрессивная атмосфера, которую самой сестре нужно как-то преодолевать? То есть, требуются ли и сестре какие-то психологические усилия, чтобы здесь работать?
– Конечно, постоянно. На сестер идет постоянная психологическая нагрузка. Потому что ты идешь к кому-то и не знаешь, что тебя ждет, какое настроение у человека, что он тебе скажет. У нас, например, есть старушка, которая сама себя положила в богадельню. Она такой, боевой советской закалки. Прошла войну, была педагогом, работала в интернате с детьми и привыкла всем руководить: своей жизнью, жизнью сына. И в богадельню она сама себя положила. Живя у нас, она увлеклась чтением духовных книг, и это ей, конечно, очень помогло. Она стала с большим разумением относиться к каким-то ситуациям. Но характер у нее сложный. Если она считает, что так должно быть, то переубедить ее практически невозможно. Ни объяснить, ни доводы привести – нет, вот так – и все, «мне обязаны». С ней было очень тяжело сестрам, некоторые даже плакали. Я не знаю, к чему бы все это привело, потому что жизненный путь у нее очень тяжелый и страшный.
– Почему страшный? Потому что оказалась в богадельне?
Нет. То, что она оказалась в богадельне, это, на самом деле, для нее просто милость Божия. Я вообще считаю, что для всех людей, которые попали в богадельню, это для них милость Божия. Потому что, во-первых, здесь они могут регулярно исповедоваться и причащаться. Ведь не у всех раньше была такая возможность. И те, кто был не очень воцерковлен, здесь воцерковляются. При чем здесь этот процесс происходит как-то гармонично, человек становится действительно верующим. У нас такое происходит очень часто.
Кроме того, я знаю много случаев про стариков, которые погибают у себя дома, чуть ли не гниют заживо. И я могу сказать, что оказаться в условиях, где есть люди, с которыми ты дружишь, которые тебя любят и за тобой ухаживают – это далеко не самый плохой для них вариант.
Наша боевая старушка, Мария Петровна, раньше была совершенно нецерковным человеком, а сейчас она и молится, и, несмотря на свой тяжелый характер, у нее какие-то понятия появились о духовной жизни. А жизнь у нее страшна не из-за богадельни, а из-за сына, который в очень тяжелом состоянии. Она нажила три квартиры, но теперь нет ни одной, сын сильно пьет и часто бывает в совершенно неадекватном состоянии. Может, все было бы по-другому, если бы она не командовала им и позволила ему жениться. Может, и она была бы при внуках, и дома.
– А нет ощущения из-за всего этого, что некоторые люди оказываются в богадельне чуть ли не закономерно, скажем, из-за их собственных ошибок в жизни, которые они совершили? Я вот как-то общался с бездомными, и с ужасом для себя понял, что многие из них на улице оказались неслучайно – из-за их легкомыслия, и т.д.
– Нет, я не считаю, что это закономерно, и что люди это заслужили как какое-то наказание. Давайте я вам расскажу конкретную ситуацию. У нас была одна очень интересная и очаровательная старушка, назовем ее Надеждой Васильевной. Она была одним из редакторов известного литературного журнала, даже написала книгу. Она осталась одинокой – с мужем она разошлась, и детей у нее не было. И она оформила с сестричеством договор ренты. То есть, человек, осознавая свое одиночество, сделал все правильно. Ведь сколько у нас сейчас дома стариков, которые живут очень неухожено, но испуганно держатся за свою квартиру. В квартирах у них страшно, все завалено так, что не расчистишь. И помочь им практически невозможно, потому что эти старики живут в каком-то страхе и зажатости, и всех подозревают в воровстве и мошенничестве. В итоге они обиженные, в тяжелейшем состоянии живут дома.
А тут старая женщина все трезво оценила: «Я одинока. Кто за мной будет ухаживать?» Она оформляет договор ренты, живет дома. Сестры за ней дома присматривают, ухаживают, помогают. И когда она становится уже тяжелой лежачей, ее перевозят сюда. Причем все это происходит совершенно сознательно, человек все понимает и осознает.
Или возьмем другую бабуленьку, ее соседку. У нее тоже так сложилась жизнь, что она не вышла замуж и прожила всю жизнь одна. У нее есть сестра и племянница, которая сама уже в возрасте. И они ее сюда поместили, потому что племяннице самой сложно было за ней ухаживать. Бабушка уже очень тяжелая, абсолютно беспомощная. Ну и слава Богу, что она здесь оказалась. Тут ее и причащают, и батюшка к ней приходит, и любят ее, и она чувствует эту любовь, это отношение к себе. Сначала, когда она к нам только приехала, она была, как ежик: зажатая, нагрубить легко могла. А сейчас она и улыбается часто, и радуется, и с сестрами у нее прекрасные отношения.
– То есть, чтобы не попасть в богадельню, нужно обязательно выходить замуж?
– У меня есть совершенно другой пример. И тоже, я считаю, необыкновенный. У нас была женщина, которую даже бабушкой не назовешь, потому что, несмотря на свой возраст, она выглядела как дама. Раньше она работала в Большом театре, в административной части. Вышла замуж, ее муж был скрипачом. У нее случился первый инсульт, второй, и вот она попала к нам. И у них с мужем была необыкновенная любовь, можно было фильм снимать об этой любви, как они с мужем общались, как он постоянно к ней приезжал.
– А почему он дома ее не оставил?
– У нее было очень тяжелое состояние. Она даже есть не могла, как полагается. И я считаю, что все было сделано правильно, потому что ее здесь очень любили, и муж постоянно с ней был. Он ее только на два месяца и пережил. Сказал: «Умерла Ксюша, и я скоро за ней». Они оба были верующие, христиане. Это было очень трогательно.
Еще у нас была старушка, родственники которой, наверное, немного обиделись на меня, что мы не оставили ее у себя. Но бабушка просто начала умирать от тоски, в прямом смысле этих слов. У нее несколько детей, она многодетная мать, много внуков. И вдруг человек оказывается в богадельне, и абсолютно этого не может понять, с этим смириться. Она не могла, и просто начала у нас здесь умирать. Она не смогла принять ни одну из наших сестер, и всю нашу жизнь здесь, и именно из-за того, что прекрасно осознавала, что у нее есть дети, которые, получается, от нее отказались.
Дети, когда мы все-таки попросили забрать ее домой, в какой-то степени обиделись на нас: другие то живут, а вы возвращаете. Но сестры просто не могли ухаживать за ней, потому что они видели, что человек умирает. А забрали ее домой и она ожила. Они сами мне начали говорить, что она взбодрилась, начала чуть ли не ходить у них.
