Причастие – не таблетка, верующему легче принять болезнь и встретить смерть как невесту, – все это общеизвестно. Пока ты здоров. Когда ты болеешь раком, при любом ухудшении бравада кончается, — рассказывает Александр Бочаров.
От акафиста к Евангелию
Когда я заболел саркомой, мы с мамой бросились не только к врачам, но и ко всяким «целителям». Один меня камнями лечил, другой веником за спиной что-то делал… Поэтому, когда я заметил, что мама стала ходить в храм, слушать какие-то проповеди, сначала относился отрицательно и даже отговаривал ее.
Я думал, что это подобно обращению к тем шарлатанам. Она не возражала, просто продолжала молиться и бывать в храме.
У меня храм ассоциировался только с похоронами – я бывал к тому времени только на отпеваниях. Церковь была мне непонятна и особенно не интересовала.
О том, что из-за опухоли мне не избежать ампутации ноги, я услышал через дверь, когда мама разговаривала с доктором, и разревелся прямо в больничном коридоре. И вдруг увидел в холле мою ровесницу, которая шла госпитализироваться с родителями и доктором. Я собрался: что ж я нюни при девушке развесил. Ангелина-то и ее родители улыбались, выглядели приподнято, хотя она проходила химиотерапию уже после эндопротезирования.
Как обычно бывает в коридорах больниц – завязался разговор. Ангелина подарила мне свой акафист иконе Божией Матери «Всецарица». К этому времени я уже однажды по просьбе мамы исповедался и причастился, но духовные вопросы пока отложил в долгий ящик.
Потом мы продолжили общаться с Ангелиной в больнице – и меня заинтересовали духовные темы. Я почти все время лежал, она приходила ко мне в палату, мы вместе с нашими мамами читали акафист Всецарице.
Однажды Ангелина спросила:
– А Евангелие ты читаешь?
Я, хотя ни разу не пытался читать, ответил:
– Я считаю, что это очень глубокая философская книга, тяжелая для понимания, и я еще не созрел.
Она не возражала, но однажды подарила мне книгу про Пасху. Я лежал дома, читал ее, и как сейчас помню – на 26-й странице внизу один батюшка говорил: мол, многие люди не читают Евангелие, считая, что это «очень глубокая философская книга, тяжелая для понимания, и они еще не созрели для чтения таких книг»! Ангелина наверняка специально подарила мне эту книгу, встретив в ней слово в слово то, что говорил я. Ладно. Дома была Библия, я открыл, прочитал пару глав – естественно, из Ветхого Завета. Ну, я же говорил, что это тяжелая для понимания книга! Отложил.
Через некоторое время встречаемся с Ангелиной на химии, я ей говорю: вот, я попробовал, и правда тяжелая книга. Она удивилась, достала Евангелие, я смотрю – а у нее-то меньше! Вот оно что.
Целиком, правда, тогда не прочитал, но хотя бы начал. Мы продолжали читать акафисты и помногу разговаривать на темы веры и не только – нам было интересно вместе, мы были ровесники.
На химиотерапию как в пионерлагерь
Химию я переносил тяжело, но она работала. Однажды проснулся и не смог поднять голову от подушки. Но в больнице было много молодежи – моих сверстников, и мы постоянно общались. Довольно весело жили на этаже; я все время лежал, и ребята собирались у меня, даже с капельницами приходили, предупредив медсестер.
Химиотерапия идет циклами, мы госпитализировались и выписывались почти одновременно всей компанией. У меня было ощущение, что мы приезжали, как в лагерь, и были рады друг друга видеть. Поднимались из приемного покоя на этаж, и врачи встречали нас словами: «О, бригада приехала, неделю будет весело».
Переломный момент был, когда к нам присоединились воцерковленные девушки. Они выделялись среди остальных, Господь давал им ощутимую благодать – я не могу назвать это по-другому. Они могли любого поддержать, были жизнерадостными, хотя их очень потрепало (лечение проходит у всех по-разному, и у них проходило тяжело, со всеми осложнениями). Они не роптали, никого не винили (а это я часто слышал от других, да и сам был легкомысленно обижен на жизнь).
Верующие девушки объединяли компанию, с ними было нестрашно, по крайней мере, мне. Я потом еще видел таких ребят: они, как духовные столпы, обладают каким-то даром утешения. Болезнь закалила их, они помогали и нам расставить приоритеты. В больнице, наверное, как на войне – человек становится тебе больше, чем друг.
Общение очень поддерживает во время лечения. Тем, кто не знаком ни с кем на этаже, тяжело. Мы с верующими друзьями спрашивали медсестер, есть ли кто-то новенький нашего возраста, и заходили к ним – познакомиться, поговорить, поддержать, включить в компанию. Потом нас медсестры сами просили: зайдите, навестите, а то он или она лежит все время в плохом настроении.
До и после
В больнице ты близко встречаешься со смертью, задаешь себе новые вопросы. Школьные и детские друзья, я часто слышал, отдаляются во время болезни. Но мои старинные друзья были со мной, я не чувствовал с их стороны пренебрежения или жалости, не чувствовал себя ущербным. Поэтому у меня не развился «комплекс инвалида», жизнь не разделилась на до и после ампутации, как часто бывает после калечащих операций.
Жизнь разделилась не на «до и после ампутации», а на «до и после воцерковления». Я видел, что ребята, которые ведут духовную жизнь, по-другому относятся к болезни и по-другому переносят лечение. Я был рядом, когда им бывало тяжело, но я не видел у них уныния.
За время лечения я почувствовал, что и у меня поменялось мировоззрение.
Поворотный момент был, когда я столкнулся с опытом смерти.
Умирала Наташа, верующая девушка из числа моих ближайших друзей по больнице. Мы с ней вдвоем ходили знакомиться к новичкам в палаты. Нас даже принимали за брата и сестру. Одна новенькая мамочка нам однажды сказала, думая, что мы родные:
– Как же тяжело вашим родителям!
– А вам что, легко, что ли?
Мы ей объяснили, что после химиотерапии все лысые и потому друг на друга похожи, как братья. Ее дочка тогда только начинала первый курс, а потом тоже стала похожа на нас.
С Наташей мы общались до последнего – до ее смерти. До этого в моем мире умирали только бабушки и дедушки или незнакомые люди, и для меня это был переломный момент.
Меня поразило, что она спокойно говорила на эту тему, не табуировала ее в последний месяц или два. Она ругала меня за то, что я не решался с ней говорить о смерти. С родителями говорить об этом тяжело, друзья, которые не болели, не поймут, а тем, кто болеет, самим бывает плохо. Поразило ее спокойствие и принятие ситуации с верой. Она лишь немного боялась, но твердо верила, что идет к Господу, и маме говорила за несколько минут до смерти: не горюйте, я верю, что там лучше.
После ее смерти появилось ощущение духовной пустоты, словно рядом была гора – и вдруг исчезла, и ты видишь поле.
Исцеляет ли вера?
Главное – не путать исповедь и лечение, не воспринимать Причастие как таблетку. То, что ты веруешь и ходишь в храм – это не гарантия выздоровления завтра или через год. Многие потребительски относятся к Церкви как к еще одному методу лечения, который нужно использовать параллельно. При этом, конечно, Бог всегда властен сотворить чудо исцеления.
Иногда человек сам не может разобраться, почему ходит в храм. Бывает, Господь дает исцеление – пусть не как гром среди ясного неба, а медицина с Божьей помощью срабатывает. И человек перестает ходить и молиться: спасибо, мол, Господи, если будут проблемы, я зайду еще. Если человек не веровал до болезни, если у него нет духовника или знакомых, которые могли бы ему помочь, может статься, что он так и дойдет до конца жизни с «потребительским» отношением к вере.
Александр Бочаров читает акафист
Параллельно болезни, метастазам, химии ты учишься верить Богу, терпеть, уповать, видеть в своей жизни милость Божию, несмотря на болезнь, редкую даже среди онкозаболеваний. Конечно, встают вопросы: почему я, почему именно рак, почему Бог не может вылечить всех, если Он есть, – спрашивают многие, хотя на эти вопросы точного ответа не даст никто. А если и даст, то не надо его слушать: никто не знает, почему и откуда эта болезнь берется, а этот вопрос тебя обессиливает. Силы тебе еще пригодятся во время лечения, а вопрос можно изменить на «зачем».
Зачастую болезнь снимает с человека все ненастоящее, шелуху. Некоторые, конечно, озлобляются и уходят в себя – а оттуда очень сложно вернуться, легко заблудиться. Но большинство ребят после болезни точно понимают, чего хотят в жизни.
В итоге я благодарен Богу за то, что со мной произошло и происходит. По крайней мере, благодарен сейчас. Не знаю, как у меня хватит силы духа благодарить дальше, если болезнь будет развиваться снова.
Фото из личного архива Александра Бочарова
Читайте также по теме:
Канцерофобия не лечится убеждением: какие духовные вопросы перед нами ставит рак
Любовь и саркома: пока смерть не разлучит
Как победить канцерофобию
