Разбираемся в теме вместе с доктором исторических наук Алексеем Львовичем Бегловым, автором книги «Православный приход на закате Российской империи: состояние, дискуссии, реформы» (М.: Индрик, 2021).
Алексей Львович Беглов – выпускник филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, доктор исторических наук.
С 2004 года работает в Центре истории религии и Церкви Института всеобщей истории РАН, преподает в светских и церковных учебных заведениях.
Область научных интересов: история России (СССР) ХХ столетия, государственно-церковные отношения в России, история Русской Православной Церкви в XIX–XX веках и русской аскетической традиции XIX–XX веков, социальное измерение религиозности и его деформация под воздействием государственной политики.
1. Средств на благотворительность почти не было, потому что их забирало государство
Начиная с эпохи Петра I государство последовательно лишает приходы финансовой самостоятельности. Практически все средства, собираемые в храме, уходят «наверх» – в епархию. Церковные старосты, они же церковные приказчики, оказываются в положении государственных чиновников по сбору налогов. С 1808 года им вменяется в обязанность сдавать в Государственный банк все деньги, собранные с прихожан, до единой копейки. В 1860-х годах государство даже обязывает старост носить униформу – так появляется специальный мундир для старост городских приходов и кафтан – для сельских приказчиков.
Алексей Беглов: «Государство с начала XIX века рассматривало приход исключительно как источник денежных средств. Из приходов постоянно выкачивались деньги для всевозможных проектов, в том числе благотворительных – но государственных, а не церковных. У меня в книге об этом рассказано в главе «Приход как объект фискальной политики». Мы видим, как с приходов систематически собираются всевозможные взносы – на помощь православным в Палестине, православным на Балканах. Для строительства храмов в Варшаве, в Ташкенте, по всей империи. На различные общества помощи – слепым, воинам, пострадавшим на войнах и вне войн. С одной стороны, можно сказать, что Церковь так участвовала в благотворительности. С другой стороны, всё это нельзя расценивать как церковную благотворительность. Церковь здесь просто собирает деньги с прихожан. И тут же их отдает».
2. Приходы занимались микрокредитованием
Тем не менее приход часто финансово поддерживал людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Так, бедняки могли одолжить у прихода небольшую сумму до конца года, причем на выгодных условиях.
Алексей Беглов: «В допетровскую эпоху приходская казна была источником, как бы мы сейчас сказали, дешевого кредита – то есть небольших ссуд для местного населения. В условиях аграрной экономики у крестьян, как известно, денег практически не было, и те небольшие свободные финансовые средства, которыми располагал приход, были очень важны. Например, когда случался неурожай, крестьяне часто вынуждены были расходовать собственные семенные запасы – есть-то надо было и кормить детей. И к весне в такой ситуации крестьянин часто оказывался в трудном положении: ему нужно было срочно закупить семенной материал, чтобы провести посевную, а денег не было. Или случался пожар – и вот, сгорел дом, и нужно срочно строить новый. Или падеж скота – умерла корова или лошадь. Во всех этих ситуациях крестьянин обращался за помощью в приходскую казну и, как правило, получал ее».
3. Прихожане предпочитали жертвовать на украшение храма, а не на благотворительность и поддержку духовенства
В 1864 году государство разрешило создавать при храмах «приходские попечительства». По закону они могли собирать деньги на «благоукрашение храма», «устройство первоначального обучения детей» (то есть церковно-приходскую школу), а также на «улучшение быта священно- и церковнослужителей» и «поддержку малоимущих прихожан». Однако проект забуксовал. В основном все средства попечительств уходили на первое – на ремонт и украшение храмов. Государство надеялось, что средства пойдут на поддержку духовенства, но прихожане не хотели поддерживать сословного священнослужителя, зато храм ощущали «своим». До строительства школ и поддержки бедных у попечителей «руки не доходили».
Алексей Беглов: «Первые 20 лет своего существования попечительства были непопулярны. Судя по нашим источникам, крестьяне неохотно жертвовали на них деньги и воспринимали их как еще одну обузу. Большинство попечительств вообще существовали только на бумаге».
4. Приходы становились центрами распределения адресной помощи
В том же 1864 году в России была проведена земская реформа – были созданы органы местного самоуправления (земства). Члены земских управ должны были взять на себя «второстепенные» вопросы, на которые у государства не хватало сил. В частности, просвещение и благотворительность. Земства обращались к приходским советам и попечительствам, когда вставал вопрос о распределении помощи и о списках нуждающихся. Впрочем, эффективное сотрудничество приходов с земцами сложилось только в Москве.
Алексей Беглов: «После «великих реформ» 1860-х годов в России появился большой сегмент общественной благотворительности, которой начинают заниматься органы местного самоуправления, земства. Но земства были разрешены только на губернском и уездном уровнях. На низовом, местном уровне у земств не было никаких собственных структур. И у земцев возникал вопрос – как дотянуться до конкретного села, до конкретного города. Тогдашние земцы по своим взглядам все были в той или иной мере либералами, но отношение к Церкви у них было разным. Земцы славянофильской ориентации выдвигали идею, что самой мелкой земской единицей в России вполне может стать православный приход. Что его надо использовать для земской благотворительности.
Дело в том, что у прихода есть главное преимущество, которого нет у земства и у какой бы то ни было крупной общественной структуры: священники и постоянные прихожане знают своих нищих. Ведь одна из главных проблем крупной общественной благотворительности – это устранение злоупотреблений. Все знают, что есть профессиональные нищие, жулики, а как благотворителю понять, где же те самые, настоящие нуждающиеся? И как раз здесь земства возлагали надежду на приходы.
Московское губернское земство в 1880 году выступило с общероссийской инициативой – о предоставлении более широких прав приходскому самоуправлению, с тем чтобы подключить его к земской благотворительности. Инициатива была заблокирована Синодом. Но потом на уровне Москвы этот проект де-факто был реализован. Московские приходские попечительства, которые создавались с 1864 года, активно финансировались московским купечеством и земством и фактически они взяли на себя функцию местной благотворительности в Москве. Можно сказать, что вплоть до 1917 года эта система довольно эффективно работала».
5. Православные братства смогли стать успешным благотворительным проектом
В 1864 году были также законодательно разрешены православные братства. В братство, в отличие от приходского попечительства, могли входить люди из разных приходов. Братства часто привлекали в свои ряды видных сановников, церковных иерархов, членов императорской фамилии. Эти люди, – кроме того, что они платили ощутимые взносы, – как бы мы сейчас сказали, «работали лицом» и привлекали других благотворителей. К 1914 году в России существовало уже около 700 православных братств. По замыслу законодателей, главной задачей братств была не благотворительность, а миссионерская деятельность на западных окраинах и в регионах распространения старообрядчества.
Алексей Беглов: «У истоков идеи братства как благотворительной организации стоит петербургский священник Александр Гумилевский (1830–1869), священник храма Рождества Христова на Песках (храм снесен советской властью в 1934 году, восстановлен в 2020 году на историческом фундаменте – прим. ред.). Это был уникальный человек и пастырь. Он в каком-то смысле опередил свое время. Район, где служил отец Александр, был населен в основном ремесленным людом и считался «захолустным». И вот силами братства, которое возглавил отец Александр, здесь были созданы воскресная школа для детей из бедных семей («для оборванцев», как говорили его современники), приют для нищих, благотворительная столовая, больница, богадельня для престарелых, библиотека. Причем отец Александр воспринимал помощь «приходским оборванцам» как способ возрождения общинного духа в приходе. Энтузиазм и пример спасо-песковского пастыря дали толчок для возникновения и других братств сначала в столице, а потом и за ее пределами».
6. Господствующая Православная Церковь в плане благотворительности уступала старообрядцам
Старообрядческие общины до революции активно занимались благотворительностью. При старообрядческих храмах и молельных домах были многочисленные приюты, богадельни, больницы, школы. Во многом это было связано с тем, что гонимые старообрядческие общины пользовались тем не менее большей финансовой свободой, нежели приходы «официальной Церкви».
Алексей Беглов: «Невероятно, но факт: старообрядческий приход в дореволюционной России имел больше прав, чем приход господствующей Церкви. В 1906 году правительство, в развитие императорского манифеста об укреплении начал веротерпимости 1905 года, выпустило положение о старообрядческом приходе (оно распространялось также на «приходы сектантов, отделившихся от православия»). И там было и самоуправление, и распоряжение имуществом, и выбор наставников и священников. А православный приход всего этого так и не получил до революции. Причем закон просто закрепил то, что и так де-факто было у старообрядцев. Поэтому, конечно, низовая приходская благотворительность была у них развита гораздо больше».
7. Прихожане часто не хотели жертвовать на церковную благотворительность, потому что не доверяли священнику
Отношения прихожан и священников в предреволюционной России не всегда были доверительными. Среди множества причин этого были и финансовые. Активные прихожане соглашались жертвовать на благие дела, но требовали финансовой отчетности и противились необоснованным, на их взгляд, отчислениям «наверх». В то же время священник полностью зависел от церковной власти – не столько из-за жалованья, которое было очень небольшим, и условно-бесплатного обучения своих детей в духовных учебных заведениях, сколько будучи частью сословно-бюрократической системы. На развивавшуюся тогда идею «самоуправления» прихода большинство священнослужителей смотрели с опаской. Конфликт интересов был налицо.
Алексей Беглов: «Система отношений, сложившаяся в XVIII–XIX веках, предполагала, что священник, с одной стороны, зависит от прихожан – потому что кормится на их деньги, а с другой, полностью зависит от церковной власти. Потому что он не свободен в использовании собранных его приходом сумм.
С епархиальной властью священника связывал, например, такой вопрос, как обучение его детей. По законодательству священники имели право компенсировать из приходских сумм средства, затраченные на обучение своих детей в духовных учебных заведениях. Прихожане, естественно, смотрели на это как на нецелевое расходование средств. И священники понимали, что, как только прихожане будут допущены к приходскому бюджету, как только их права будут чуть-чуть расширены, – эта практика прекратится. А еще ведь и пенсионное обеспечение престарелых священнослужителей и вдов священников было за счет прихода. То есть вся устоявшаяся система жизни духовенства будет под угрозой. Поэтому за редкими исключениями священники тоже смотрели на приходскую реформу крайне настороженно».
8. Голод 1891–1892 годов подтолкнул развитие церковной благотворительности и привлек крупных жертвователей
В 1891–1892 годах большую часть Черноземья и Среднего Поволжья охватил голод. Причиной стал неурожай 1891 года. Государственных запасов зерна для спасения голодающих не хватало. На помощь приходили благотворители, подключилась к работе и Церковь.
Алексей Беглов: «Голод 1891–1892 годов сделал приходские попечительства реально востребованными. Можно сказать, что именно в 1890-е годы попечительства в России неожиданно расцвели. В основном они открывали столовые для голодающих, для чего успешно привлекали средства крупных благотворителей».
9. Расцвета церковной благотворительности в Российской империи так и не случилось
Многие говорили, что для того, чтобы церковная благотворительность работала эффективно, нужна была внутрицерковная реформа. Но власть, общество и священноначалие так и не пришли к конценсусу – какой же она должна быть. Как это ни парадоксально, политические предпочтения редко соотносились с взглядами на приходскую реформу.
Алексей Беглов: «Одна из проблем всех реформ начала XX века, не только церковных, – это отсутствие единства в обществе. Всем было ясно, что нужна реформа, но не было согласия в том, что же именно нужно. Синодальная бюрократия держала все обсуждение приходского вопроса в своих руках, не допуская к нему даже светскую бюрократию.
Епископат не был консолидирован. Были архиереи, которые поддерживали приходские преобразования в славянофильском духе, – были те, кто смотрел на идею приходской реформы с крайней настороженностью. При этом в других сферах их взгляды могли быть очень даже прогрессивными. Можно сказать, что к 1916 году сложилось два полюса. С одной стороны, был митрополит Петроградский и Ладожский Питирим (Окнов), который поддерживал «общественный» вариант приходской реформы. С другой стороны, был митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), который был радикально против всяких реформ на приходах. Священномученик Владимир был покровителем Марфо-Мариинской обители милосердия, он был одним из тех, кто поддерживал идею возрождения института диаконисс в Русской Церкви. Во многом это был очень прогрессивный человек – но при этом в приходском вопросе он занимал крайне консервативную позицию. Он настаивал, что в приходской жизни все должно быть под четким надзором иерархии.
Церковная общественность была тоже очень разная по своим идейным установкам. В предреволюционной России часто как раз ультраправые, а не либералы были сторонниками расширения прав прихода. Причем идея демократизации приходской жизни скорее была распространена среди чиновников, нежели среди церковных иерархов. В частности, Столыпин и его окружение активно отстаивали эту идею. Они полагали, что для государства именно православный приход должен стать ячейкой лояльных граждан на селе. Что православие может играть стабилизирующую роль в постреволюционной ситуации. Но для этого нужно освободить приход, наделить его хотя бы минимальными правами – распоряжения приходским имуществом, рекомендации кандидатур в члены причта и так далее.
Главным оппонентом Столыпина был, как ни странно, обер-прокурор Сергей Михайлович Лукьянов (занимал пост обер-прокурора Синода в 1909–1911 гг. – прим. ред.). Это был очень образованный человек, один из издателей Владимира Соловьёва, по-нашему – либерально настроенный интеллигент. Но при нем разрабатывается довольно консервативный проект приходской реформы, который не устраивает даже правительство. Так что эти клише, которые у нас есть в отношении политических ориентиров, вообще плохо работают.
Или взять новомученика Михаила Новосёлова. Это был очень консервативный церковный деятель. Он участвовал в совещании по приходской реформе в 1907 году, и сохранилась его записка с критикой этого совещания. В ней он, по сути, выступает с позиций духовной анархии – не нужно вообще никаких приходских уставов, нужно возрождение общин и монастырей как духовных сообществ. Конечно, здесь сказывалось большое влияние социальных программ толстовства, которым Новосёлов увлекался в юности. При том что политически Новосёлов был убежденный монархист».
10. Зато приходская благотворительность расцвела в годы гонений на веру
Гонения на веру, повсеместное закрытие храмов подтолкнули появление так называемого экстерриториального прихода, прихода-общины. Посещение храма не только перестало быть обязательным – но стало подчас опасным для жизни. Но те, кто остались в храме, действительно стали друг другу братьями и сестрами, готовыми поделиться последним. И именно с братствами связан расцвет приходской благотворительности в первые постреволюционные годы.
Алексей Беглов: «Экстерриториальный приход формируется прежде всего в городах. На селе территориальность де-факто сохранялась. Но и там гонения спровоцировали формирование прихода на новых основаниях. При церкви остались только те люди, которым это было действительно нужно. При этом надо сказать, что многие из тех, кто подошел к 1917 году индифферентными, после сделали свой выбор в пользу Церкви. Во многом это было инициировано первыми антицерковными акциями советской власти. И все эти люди стали объединяться, сплачиваться – чтобы защитить свои святыни, свои храмы, которые возводили их отцы.
И, вы знаете, история показала, что правы были те, на кого современники смотрели как на выдумщиков. Потому что в постреволюционной России в плане переустройства церковной жизни были реализованы самые фантастические идеи. Например, в 1900-е годы известный московский тюремный священник, отец Иосиф Фудель, папа писателя С. И. Фуделя, написал несколько брошюр по приходскому вопросу. Он там как раз писал про приходское братство как ядро общины, которое могло бы оживить приход. Рецензент брошюры, профессор МДА Николай Александрович Заозёрский, писал тогда, что рассуждения отца Иосифа – это полная фантастика. Исходя из тональности публицистики Фуделя – она вся такая была благостная, – все его современники смотрели на его идеи как на эдакую «маниловщину». Ну, не можем мы всерьез это всё рассматривать, думали люди. Ну, батюшка-интеллигент, чудит он…
А в 1918 году все оказалось именно так, как описано в брошюрах Фуделя. Те, кто был равнодушен к Церкви, ушли, и осталось ядро, которое стало заново выстраивать на местах приходскую жизнь. В том числе содержать священников и выстраивать с нуля систему приходской благотворительности. Самый яркий пример здесь – Александро-Невское братство в Петрограде. Но такого рода приходские и межприходские братства возникали по всей стране. Хотя за 30 лет до этого всё это воспринималось как фантастика».
