С нами случаются разные истории. Иногда веселые, часто печальные. Нужно правильно понять, зачем они были нужны. И если поймешь, то ни какая, даже самая грустная история не покажется абсурдной. За что мне это?!! Лучше так совсем не вопрошать. Быть внимательным – да. Быть милосердным – да. Быть подозрительным – нет! «Подозрительность – это опухоль. Может задушить», – услышала от кого-то и подумала – как верно.
Каждый год я приезжаю во Владикавказ, чтобы повидаться с детьми. Знаю и люблю этот город не только за красоту окружающих его гор, но и за приветливость, открытость людей. Осетинское гостеприимство известно всем, кто хоть однажды приезжал сюда.
В середине 1990-х, после известных событий (осетино-ингушского конфликта на межнациональной почве) жить здесь стало довольно опасно, поэтому я с детьми на некоторое время переехала к родственникам в Хабаровск. Но через несколько месяцев дочери заскучали вдали от друзей, родных, любимых горных пейзажей (младшая дочь занималась живописью и ей очень не хватало того, с чем она выросла и сроднилась). Дети – уже взрослые – стали настаивать на возвращении в их родной город. А тут случился Беслан…
Мы все равно вернулись. Дочери вскоре вышли замуж. Я переехала в Москву. И теперь навещаю их, но из-за стесненных жилищных условий, в которых находятся дочери, приезжая к ним, останавливаюсь у подруги. Так было и в этом году. Приехала я 12 июля – День Петра и Павла. Уже в машине, поздравляя родных, почувствовала какую-ту растерянность – на мои поздравления никто не отвечал. Скорее наоборот, были недовольны не к месту хорошим настроением. Но как можно было не радоваться такому дню, солнышку, зелени и воздуху, который, конечно же, не такой, как в Москве?
Все были как-то озабочены, не слишком приветливы. Но потом выяснилась причина – у родственницы скончался 55-тилетний отец. А надо сказать, что при всех симпатиях моих владикавказских родных и знакомых к Православию, их отношение к смерти отличается от установлений православной церкви. Я бы даже сказала, принципиально отличается. В национальной традиции осетин существует до сего времени понятие продолжительного (иногда пожизненного) ношения траура по близким родственникам. Я часто замечала на улицах Владикавказа женщин, которые из года в год не снимали траурных одежд. Причем это были совершенно черные одеяния – от черного платка на голове до ног, укрытых в черное. Даже в жару. Совсем молодые женщины прикрепляли к одежде фотографии умерших и носили их годами. Число таких женщин после Беслана значительно увеличилось. А когда я побывала в самом Беслане, тягостное впечатление от увиденного только усилилось. Уже в маршрутке я стала свидетелем ссоры и проклятий в адрес водителя, который якобы не правильно вел машину. Его чуть не побили. А когда я вступилась за него, меня чуть не вышвырнули из машины. Нервозность, тоскливая безнадежность, какая-то апатия ко всему живому. Депрессивная обстановка, затянувшаяся на года (7 лет прошло с 2004 года) способна похоронить заживо этих несчастных людей.
Теперь я могу на собственном примере показать, к чему приводит такое отношение к смерти. Потому что через несколько дней, которые я провела во Владикавказе, в квартиру, где я гостила у друзей, ворвались мужчины и потребовали у меня документы. Мужчины были в штатском, с «корочками» сотрудников ФСБ. «Книжечку» одного из них приставили к моему носу, поэтому прочитать что- либо было трудно. От них достаточно сильно пахло алкоголем. Сначала я расценила это как недоразумение. Время было позднее (полночь), я уже была в постели. Попросила их объяснить, в чем дело. «Покажи документы сейчас же, если не хочешь, чтобы тебя отвели в отделение!» По лицам поняла, что с ними разговаривать о своих правах бесполезно. Показала паспорт. Ответила на вопросы: откуда приехала и зачем. Выслушали все и удалились. Моя подруга, ее маленькие дети, муж – все были испуганы и ничего не понимали. Я тоже. Потому что никто ничего не объяснял. Через несколько минут мужчины вернулись и потребовали, чтобы я поехала с ними. Куда? – В отделение милиции для снятия показаний. Каких? О чем?
Вокруг меня толпились люди, требовали показать мои вещи, ругались, говорили по-осетински, матерились по-русски. Подруга перевела мне их так называемые объяснения: из соседнего дома позвонили люди и заявили, что я – террористка, громко молилась по-мусульмански на улице и в подъезде дома. В это время перед окнами квартиры (второй этаж) собралось народу человек этак пятьдесят. А в квартиру (уже вызвали группу захвата) вбегали люди в масках. Собаки рвали поводки, лаяли и пугали детей. Мой будущий крестник Самсон (в этот мой приезд должны были окрестить детей подруги) протягивал ко мне руки и спрашивал: «Таня, что ты сделала?» У меня забрали сумку с вещами и одновременно с этим требовали срочно одеться и следовать за ними. Обстановка накалялась. Я надела юбку поверх ночной рубахи, на плечи накинула платок, в котором еще несколько часов назад была в церкви Ильи-пророка на всенощной. В тапочках, под руки стражей вывели из подъезда. «Чтоб ты сдохла, проклятая!» – кричали мне в лицо. Все это казалось чем-то нереальным.
До 4-х утра меня продержали в отделении милиции, человек шесть попеременно допрашивали меня. Разговаривали так: «Че приехала сюда? Че моросишь, что обследоваться? Че не знаешь, какое у нас здравоохранение? Говори, зачем хотела здесь остаться?» Мой мобильный был у них и все эсм-ки, которые я посылала в Москву, они уже прочитали. А среди них была одна, в которой московская знакомая предлагала мне стать собкором одного издания, ведь профессия моя – журналист. «Че хотела насобирать информацию про нас?»
Теперь нужно рассказать, что все-таки послужило поводом к такому непонятному событию. Я возвращалась со службы в храме. Было около 8 часов вечера. Хожу я несколько неуверенно из-за хронического заболевания сосудов головного мозга. При головокружении стараюсь вовремя присесть, чтобы не потерять равновесия. Идя по двору, я несколько раз присела. Потом подошла к скамейке и столу, за которым сидели женщины, жительницы окрестных домов. Никого из них я не знаю. Женщины поинтересовались моим самочувствием, а одна как-то неприязненно посмотрела на меня и сказала: «Какая-то вы подозрительная…» Я засмеялась в ответ и сказала, что не стоит всех подозревать в плохом, лучше подружиться и помогать друг другу. Со мной вежливо согласились. Я посидела за столом минут 10 и отправилась к подруге. Я не оглядывалась, но чувствовала, что женщины смотрят, в какой подъезд я направляюсь. Конечно, я не придала значения этому разговору. Самые обычные женщины. На столе перед ними высилась гора «семачек» (так обычно называют семечки в южных краях). Они щелкали их беспрерывно и обсуждали свои домашние дела. Обычно в таких дворах строятся (общими усилиями) так называемые хадзары – для того, чтобы коллективно праздновать свадьбы или справлять поминки по умершим. Вспоминаю, что когда я только начинала привыкать к местным обычаям, то всегда путалась в определении того, какое же на этот раз будет событие – поминки или свадьба? Потому что с непривычки и на первый взгляд кажется это одинаковым – длинный ряд столов, дымящиеся котлы с мясом, женщины в передниках снуют с пирогами. Но в этом дворе не было хадзара. Здесь устанавливали тенты прямо над столами, за которыми сидели женщины. К чему-то с вечера, как видно было, готовились. Я так и не спросила, что будет завтра…
Вот именно эти женщины и заподозрили меня в терроризме…
Когда меня допрашивали в милиции, то потребовали, чтобы я доказала свою причастность к православной вере. «Ну, если ты верующая, может, молитву знаешь какую?» Я прочитала «Символ веры», «Отче наш», «Богородице дево радуйся». Икон там, конечно же, не было. Висел на стене очень маленький портрет улыбающегося Путина. Я держала руку на груди, прижимая свой нательный крестик. Человек, «снимающий показания» проснулся на первой же молитве и сказал: «Круто!» Было 3 часа ночи. В который раз перетряхивали мои вещи, по телефону кому-то докладывали, что ничего не находят. Записывали показания. Я читала их записи – безграмотность ужасающая. Нашли диктофон и обрадовались: «Че тут записано?» – «Лекция по психологии». «Че гонишь, псих что ли?» Там действительно была записана лекция с семинара в Университете Натальи Нестеровой. Записала выпускница вуза. Наконец вызвали человека в погонах (до этого были какие-то совсем молодые люди, снимающие показания, не снимая масок). Один все же не выдержал, сорвал маску с лица, отдуваясь, и бросил ее на стол. Она ему явно мешала. Человек в погонах налил мне воды в стакан и сказал вежливо: «Добрый вечер». Я не ответила. Потом снимали отпечатки пальцев на каком-то новейшем чуде техники. «Мы не хотим пачкать ваши пальчики…» – «Ну, да, – сказала я – запачкав всего человека, стоит ли беспокоиться о его пальчиках?» – «У нас такая профессия…поймите и вы нас…» Меня впервые назвали на Вы. Потом брали слюну на анализ ДНК. Я не стала шутить, но очень хотелось попросить у них взять у меня анализ крови, хотя бы из пальца. Я понимала, что обследоваться мне в этот раз не удастся, хотя накануне в поликлинике я получила медполис и направление на анализы. К утру процедуры закончились. Меня посадили уже в легковой автомобиль и доставили к месту моего задержания. Во дворе было пустынно.Человек в погонах сказал мне на прощание: «Извините, если что…» Вероятно, я должна была поблагодарить сотрудников милиции за то, что они уберегли меня от расправы. Но тогда я не смогла этого сделать. Теперь могу. Прощаю, если что… и благодарю. Они честно исполняли свою работу. Нужно было проверить сигнал. Они и проверяли…
В этот же день я уезжала в Москву. Нет, я не бежала в страхе от людей, которые увидели во мне не ту, кто я есть. Нужно было просто освободить семью подруги. Я видела, как были они сильно напуганы, расстроены, подавлены. Дети не могли со мной говорить. Только плакали. Билет удалось купить за час до отхода поезда. И самое удивительное – только тронулся состав, в окно полетел камень, он чуть не разбил стекло в соседнем купе. Не думаю, что этот камень был послан именно в меня. Но в кого бы он ни был брошен, стоит задуматься над тем, что же делает с людьми подозрительность, настроенность на вражду, яростное желание безопасности любыми средствами. Можно ли себя уберечь от беды? Можно ли сделать безопасной жизнь близких? Это трудный вопрос. Для себя я решила его так: только молитва может не дать человеку сойти с ума. Страх Божий изгоняет всякий страх. И это я поняла, пережив с Божией помощью то, что нужно было пережить.
Слава Богу за все!
Татьяна КОЧУРА
