Московский священник Николай Голубцов (1900-1963) был на редкость непубличным человеком, по характеру и образу жизни скорее «тихим», однако оказался связан со многими известными людьми своего времени.
Именно он отпевал Матрону Никонову (блж. Матрону Московскую), именно его рекомендовали дочери Сталина Светлане Аллилуевой для совершения крещения, именно ему передали предсмертную исповедь Бориса Пастернака, именно он был духовным отцом великой пианистки Марины Юдиной, Сергея Фуделя, Даниила Андреева, Андрея Синявского и многих других людей непростой судьбы, живших в сложное для Церкви и страны сталинское и хрущевское время.
Чем привлекал людей отец Николай? Оказалось, что он очень похож на святителя Николая-Угодника, любимого русского святого. Правда, детство отца Николая ничего такого не предвещало…
Задиристый и одинокий
Отец Николай был сыном профессора Московской духовной академии, а его мать, дочь ректора Духовной академии, к тому же приходилась троюродной сестрой старцу Алексию Зосимовскому. Старец и стал первым духовником детей Голубцовых, которых было десять.
Несмотря на то, что семейство было весьма почтенным, в детстве отец Николай никаких признаков святости не подавал. По собственным же воспоминаниям, ему «подставить ножку, ударить в бок, щипнуть – было нипочем…». В перепалках с братьями он «легко выходил из себя и в сердцах кричал: «Я тебе голову оторву». Пугал этой фразой самого себя, а прочие смеялись…
Когда Николаю было 11 лет, отец внезапно умирает. Старшие дети уже самостоятельны, а для младших именно он становится первым помощником матери. Резкий обрыв беспечного детства и вынужденное раннее взросление, очевидно, влияют на характер.
Отец Николай вспоминал, что он с детства привык быть сдержанным и не показывать своих чувств: «Открывать себя, свой образ жизни, тем более сердце – никогда не любил. Эта черта осталась в характере и сейчас. Всегда с напряжением и болью высказываешь свое «Я», свой образ мыслей».
Семья Голубцовых всегда жила верой – не только в правилах, а духом – мать семейства умирает, заразившись черной оспой от крестьян, за которыми усердно ухаживала. Сам отец Николай, работая в тыловом ополчении Красной армии, отказывается снять крест, за что посылается чистить отхожие места. Хочет стать священником, но опытные духовники говорят: «Сейчас тебя убьют, ты позже станешь нужен». Что и сбылось.
Двое из братьев и одна из сестер отца Николая проходят через аресты и ссылки. Сестра станет монахиней, один из братьев – священником, другой – епископом. И это во время гонений!
Отец Николай носит родным передачи в Бутырскую тюрьму, а позже запишет: «Близость к Б[утырке] вещь очень полезная. Она прогоняет спячку душевную, возбуждает сострадание, придает энергию, оживляет духовную жизнь. Этот период 1929–32 гг. был для меня подъемом в жизни. Но эти же годы взяли у меня максимум энергии, истощили физически, подорвали нервы. Много было перемены и по службе. Радостных дней было мало. Жизнь не баловала меня…»
У отца Николая и его жены, Марии Францевны, было двое приемных детей, Володя и Валя, взятых маленькими из детдома. У обоих была небольшая задержка в развитии, связанная с обычной запущенностью ребенка, который много времени провел без семьи, и приемные родители всю жизнь хлопотали об их учении и устройстве в жизни.
«Он имел благодать исповеди»
Отец Николай принял священство в 47 лет, после того, как пережил революцию, гражданскую войну, голод, массовые аресты и был уже многое повидавшим человеком. О его внутренней христианской жизни мы мало что знаем, – ведь он, по собственному признанию, не открывал сердца, – но мы знаем о плодах и главном из них – быть пастырем добрым. Но как это понимать?
«Господь наградил отца Николая дивным даром – снимать трагизм жизни у тех, кто вверял ему свою душу», – писала о своем духовном отце Н.И. Соболева.
«Он буквально на ходу мог разрешать сложные вопросы, одним властным словом успокаивая скорбное сердце и вселяя бодрость, создавая ту здоровую и деятельную атмосферу, при которой наша христианская жизнь источает непрестанную радостную энергию… В храме было духовно тепло. За словом перед общей исповедью (проповеди тогда не разрешались) – всегда новые мысли, мысли живые, слова, нужные именно сейчас», – писал неизвестный автор воспоминаний об отце Николае.
«Он прежде всего ищет, что у человека болит, и эту боль – снимает…», – вспоминала другая его духовная дочь. И уже утешенному, укрепленному в вере, в надежде, что кому-то нужен, не безразличен, – вот отцу Николаю же, который говорит, что Бог его любит, – такому человеку можно было говорить о грехах. Человек утешенный способен это услышать и, раз Бог его, «такого», продолжает любить – сам готов что-то делать для своего спасения.
Может быть, поэтому один из почитавших отца Николая епископов однажды сказал: «Он имел благодать исповеди».
Пастырство отца Николая не ограничивалось храмом. После утренней службы он обычно выходил на «хождение по требам»: исповедовал, причащал, соборовал людей у них на квартирах, беседовал – в трамвае, на ходу, на скамейках, как получалось.
И было совсем не редкостью, как писал Сергей Фудель, когда «подобно своему небесному покровителю о. Николай тайно благотворил тем прихожанам, у которых бывал по приглашению. Было совсем не редкостью, когда, причастив болящего на дому, он оставлял в укромном месте денежную купюру, а когда потом его в этом уличали, то всячески отказывался, уверяя, что ничего подобного не было». А то и прямо ссылался на святого Николая…
За Донским монастырем, где служил отец Николай, неподалеку находился сиротский дом. «Там жили убогие. Их часто обижали. Придут они к храму, подойдут к отцу Николаю и плачут, как дети. Он их исповедует, причастит, обласкает. Даст по яблочку, конфетке. Утешит. Ох, как он умел утешать! Всех их по именам назовет. Много батюшка с ними возился», – писали очевидцы.
Одну девочку – Марину – из киевского инвалидного дома привезли в Первую градскую больницу на операцию. В войну (Великую Отечественную, 1941-1945. – Ред.) на ее глазах убили родителей, и у нее развилась тяжелая болезнь сердца. Как-то раз она прибежала в Донской, подошла к отцу Николаю, обняла его сзади за спину и плачет, плачет, – вспоминала батюшкина духовная дочь.
Батюшка расспросил ее, приласкал и утешил. Проводил до больницы, и с этого дня много помогал, ходил в больницу, провожал в Киев. Нельзя было священнику в больницу заходить, а он все равно шел. Писал ей письма и их дружба продолжилась до самой его смерти.
Нищие ждали, когда после службы отец Николай выйдет из храма. Он всем подавал, но и просил их молиться и называл имена.
Сам же отец Николай все годы священства проходил в одном и том же зимнем пальто. Весной его сменял неизменный синий плащ и добавлялась серая кепка, которая иных людей шокировала (священник в кепке?). Часто батюшка ходил в руках с какой-то хозяйственной сумкой, ходил быстро, но всегда опаздывал – его постоянно останавливали и задерживали разговорами и просьбами.
«Батюшка держал собаку, она его очень любила. Когда отец Николай ел, он один кусочек съест, а другой ей, сидящей рядом с преданно-любящим взглядом, дает. Так они обедали», – вспоминала духовная дочь, часто бывавшая в доме у отца Николая.
Что мешает интеллигенту на исповеди
Отец Николай говорил, как непросто исповедовать людей ученых, много знающих, обо всем привыкших иметь свое мнение, – это мешает им видеть свои грехи.
Одной умной, образованной девушке, стремившейся к монашеству и хотевшей научиться молиться, но не умевшей в этом успеха, отец Николай замечал: «Я понимаю, вам во многом мешает аналитический склад ума. Не успеет народиться чувство, уж его анализируете – оно и исчезает».
Излишняя рассудочность, по мнению отца Николая, вела к рассеянности, а нужно, наоборот, собраться всем существом и обратиться к Богу, доверяя Ему больше, чем себе. «Тому, у кого твердая вера, Господь просветит и ум, и подаст ему значение веры», – говорил батюшка.
Отец Николай, например, не советовал анализировать свое состояние после Причастия: есть ли светлое чувство или нет его? «Главное – благодарите Бога за то, что Он принял вас». А умом да рассуждением Бога не постигнешь. Бог открывается «чистому сердцу», вот и нужно его очищать от самомнения и гордости житейской.
Когда у одной женщины серьезно заболела мама и та, делая для нее все, что только было можно, но сама очень страдая, пришла к батюшке с вопросом – что еще она может сделать для мамы, тот неожиданно для нее сказал: «Блаженны плачущие!». «Да ведь не о таких слезах сказал Господь», – ответила она отцу Николаю. – «А Господь это не уточнил, – с мягкой улыбкой ответил отец Николай. – Он просто сказал: «Блаженны плачущие».
Многих отец Николай предостерегал от «закукливания», отчуждения от людей, ухода в себя, что нередко свойственно людям самостоятельно мыслящим, склонным к «самодостаточности». От этого лишь увеличивается эгоизм, который батюшка считал самым жестоким и распространенным грехом:
«Мы все утонули в самолюбии. Если не открытое зло, то какое-то непонятное и необъяснимое жестокосердие и безразличие царят в нашем сердце иногда даже к самым близким людям. Мы грешны в нежелании расстаться с какою-нибудь вещью, необходимой другому. Мы прилеплены к земле… ».
Но, несмотря на такую «прилепленность», отец Николай с участием и терпением выслушивал все, что мучило человека. «Он был полон сострадания ко всем нам, часто по мелочам обращавшихся к нему, потому что мелочи в осуетившемся уме вырастали и принимали огромные размеры и мучали наши мелко духовные души. Но одним-двумя словами он умел отвести нашу мысль от того, на чем ей не стоило задерживаться, и обращал все к одному: вопросу души, своему внутреннему человеку и внимания к людям», – писала его духовная дочь.
Отец Николай советовал не упускать ни единого повода, чтобы помочь другому, если не делом, так хоть улыбкой, добрым взглядом. «Обратите внимание, какие лица мы с вами несем людям? Сколько встречаешь на улице хмурых, недовольных, иногда злых лиц…».
А про добрые дела говорил так:
«Не считай сделанных тобою дел, забудь их; они ведь не являются заслугой пред Богом. Подобно дровам, горящим и приносящим теплоту, твои дела вызывают Свет Божий в твоем сердце. Делая доброе, помни: эти дела тебе полезны лишь тем, чтобы не замерзнуть твоему сердцу в самоугождении и самолюбии».
«Прислушайтесь, на какую волну настроена ваша душа»
Частая тема на исповеди – обидчивость. В ней, как и в зависти, трудно признаться, и хочется назвать это как-то изящнее, например, ранимостью. А ранимость – всем литературно образованным известно – признак «тонкости чувств». Отец Николай бережно, но твердо подводил человека к тому, чтобы тот однажды сам увидел в своей ранимости обычное уязвленное самолюбие, задетую гордость.
«Бывает, человека кто-то обидит, и он не может никак простить этой обиды, и ему кажется, его уже все обижают. Его душа, как радиоприемник, настроена на эту волну, волну обиды, и не может воспринять других волн. У другого она настроена на волну зависти – ему кажется, что все люди живут лучше, чем он. Прислушайтесь, на какую волну настроена ваша душа, – советовал он.
– А если человек сам кого-то обидел, тот может его простить, но не может снять с него греха. Ближний наш — это образ Божий. Оскорбляя образ ближнего, вы оскорбляете Бога. Личная обида Богу может быть смыта только личным прощением Божиим, которое подается в Таинстве исповеди».
Отец Николай напоминал, что грешник всегда сам страдает от своего греха; это тот крест, который он на себя взвалил. «Обычно мы тащим на себе этот свой крест. Чтобы избавить нас от него, Господь посылает нам свой крест — болезни, страдания близких. Тогда мы переключаемся от своей личности, на которой было сосредоточено все внимание, на других людей и начинаем нести крест Христов.
Однажды вечером отец Николай пришел домой, сразу лег на диван и закрылся платком жены.
– Колюшка, что с тобой? – спросила испуганная Мария Францевна.
– Тебе этого знать не надо, – ответил отец Николай.
Как оказалось, отец Николай крестил «саму» дочь Сталина, Светлану Аллилуеву, и это во времена Хрущева, обещавшего, что советский народ в 1980-х станет жить при коммунизме и по телевизору ему покажут «последнего попа».
Отца Николая вызвали в органы, после чего своему знакомому, перенесшему лагерь, батюшка сказал: «Там, где я был, ты не был…». Что именно сказали и «показали» отцу Николаю в органах, осталось неизвестным.
Светлана Аллилуева вспоминала о встрече с отцом Николаем так: «…Весной 1962 года я крестилась в православной церкви в Москве, потому что я хотела приобщиться к тем, кто верует. Я чувствовала эту потребность сердцем: догматы мало что значили для меня. Благодаря моим друзьям (Андрею Синявскому – прим. Ред.) мне выпало счастье встретиться с одним из лучших московских священников. … И с тех пор я не видела никого, кто служил бы так проникновенно и просто, кто говорил бы с прихожанами так, как это делал о. Николай.
Он был строг, и не скрывал этого. Говорил о жизни повседневным будничным языком, без елея, без стремления во что бы то ни стало оправдать ошибку, без попыток сделки с совестью. Не нравится – уходи (…). Взгляд его был пронзителен. Он был суров, как сама правда, не терпящая уловок, и в этом была его милость и великая помощь. От него нельзя было увернуться (…).
(…) Он отлично понимал, что принимая крещение, я нарушаю правила партии, что это опасно для меня и для него, и потому не занес мое имя в церковную книгу (…).
Он быстро пожал мне руку, как будто мы старые знакомые, сел на скамью у стены, положил ногу на ногу и пригласил меня сесть рядом. Я растерялась, потому что его поведение было обыкновенным. … я призналась ему, что не знаю, как нужно разговаривать со священником, и прошу меня простить за это. Он улыбнулся и сказал: «Как с обыкновенным человеком». …
Он крестил меня греческим именем Фотина (Фотиния), сказав, что это и есть мое настоящее имя. После крещения я спросила, могу ли положить на тарелочку в церкви, в знак благодарности, кольца и серьги, которые принесла с собой – денег у меня в ту пору было мало. Но отец Николай ответил твердо: «Нет. У церкви есть средства. Вы пришли к нам сами – это важнее».
Сколько достоинства было в его словах и во всем поведении. Он говорил мало слов, но веско и убедительно, не пытаясь привлечь любезностью и мягкостью, не расточая улыбок (…).
Он приобщил меня к миллионам верующих на земле. Он сам, как личность, незабываем».
Господь сказал Своим ученикам: «Вы есть соль земли». Но если соль утратит свою силу, она теряет всякую цену и становится никуда не годной. Будем бояться, как бы на Божьем суде нам не оказаться несолеными христианами».
«Как этот человек умеет слушать!»
Приходящего к нему человека отец Николай воспринимал как образ Божий буквально, а не теоретически. В его отношении со всей полнотой проявлялось то самое, евангельское: человек для субботы, а не наоборот.
Из воспоминаний об отце Николая:
Однажды на литургии стало плохо одной старушке.
«Причаститься пришла… плохо мне…», – еле слышно успела она прошептать. Послали сказать служившему отцу Николаю, который в это время читал ектенью.
И вот вышел батюшка, держащий маленькую чашу со Святыми Дарами, подошел к старушке и бережно ее причастил. «А теперь зовите скорую», – и стремительно ушел в алтарь.
Скорая приехала во время пения Херувимской. Развязно вошли в храм трое, а в этот момент начался Великий вход. И что-то вдруг так подействовало на вошедших, что поведение их мгновенно изменилось, развязность исчезла.
– Летальное состояние, – сказал врач, прослушав пульс бабушки, и после минутного совещания было решено везти умиравшую не в больницу, а домой. К концу литургии к отцу Николаю подошла одна из свечниц и сказала: «А бабулька-то умерла. Как доставили ее домой и положили на постель, так она сразу же и отошла».
– Слава Богу! Царствие ей Небесное! Всем бы нам так помереть», – произнес отец Николай.
Одним из важных умений отца Николая как священника было умение слушать. «Он совершенно забывал себя, он весь был – любящее молитвенное внимание»; «Рассказываю свою путанную историю с Е. и с изумлением вижу, как этот человек умеет слушать: кротко склонив голову, весь уйдя в глубочайшее внимание», – в похожих выражениях вспоминали о нем многие и многие его чада.
Отец Николай был готов исповедовать вплоть до самого Причастия, за что тут же на него жаловались настоятелю: «Опять Голубцов задерживает обедню!». Служивший вместе с ним священник с досадой и удивлением жаловался: «Что это отец Николай нерасторопный какой. Я уже давно всех исповедовал, а у него все толпа, все толпа!»…
А толпой шли к отцу Николаю, потому что ощущали: после разговора с ним, исповеди становится легче. А еще замечали, как сбывались слова батюшки.
Браки, которые благословлял отец Николай, все оказались счастливыми. И наоборот, если он советовал не торопиться с выбором, тут уж надо было прислушаться.
А настаивание на своем оканчивалось катастрофой. «Катастрофой, но не трагедией, потому что батюшка все-таки вытаскивал из беды своей всесильной молитвой, – вспоминала близкая его духовная дочь. – Одна девушка решила выйти замуж. Отец Николай не знал жениха, но сразу сказал, что это не тот человек, который ей нужен, девушка же стояла на своем.
Когда мы стали спрашивать батюшку, почему он так против, он так горько, как самый любящий отец, сказал: «Уж очень мне ее жалко — он ее бить будет». Девушка все же сделала по-своему. И этот человек, ставший ее мужем, действительно избивал ее. Я знаю, сколько страданий ей пришлось вынести и все это время отец Николай утешал ее и поддерживал».
Что такое Церковь
Про пастыря доброго Христос говорит, что он душу свою полагает за овец. Так вышло и с отцом Николаем: после вызова в органы из-за крещения Светланы Аллилуевой отца Николая поразил первый инфаркт. Это произошло летом 1962 года.
Сейчас человеку с таким диагнозом, в возрасте о. Николая (62 года), положена инвалидность. Тогда же батюшке не удалось даже просто снизить нагрузку – не разрешили. Он продолжал работать, как и до инфаркта, да еще под пристальным наблюдением органов. И уже в сентябре 1963 у отца Николая случился второй инфаркт.
Несмотря на отек легких, отец Николай исповедался и причастился. Утром 7 сентября, в предпразднество Рождества Пресвятой Богородицы он тихо отошел ко Господу.
Уже накануне погребения за вечерним заупокойным богослужением храм был полон народа. Отпевало батюшку 28 священников, три архиерея. Не было ни истерик, ни воплей, ни причитаний. Но все чувствовали – хоронили праведника, который переходит в Жизнь вечную.
«Это были и проводы, и встреча. Тысячи людей объединились у Креста – страдания любви «за други своя», и победы любви, Пасхи спасения. И это единение рождало новую тварь – не одиночек-людей, а соборное существо, с единой душой и единым сердцем. Произошло чудо преображения сборища человеческих душ и тел в Тело Христово. Так в наш век разъединений и ненависти тысячная толпа была один дух в Господе», – писал Сергей Фудель.
Может быть поэтому и сказал один человек, присутствуя на похоронах отца Николая: «Теперь я знаю, что такое Церковь».
И это единство любви не закончилось с похоронами. «После смерти батюшки мы потянулись друг к другу, потому что осиротели. Прошло уже много лет, а как соберемся, только и говорим об отце Николае: «А помнишь…»
Использована литература:
«Сплоченные верой, надеждой, любовью и родом…». С.А.Голубцов, протод. Москва, 1999
«Мудрый сердцем. Книга о жизни и чудесах протоиерея Николая Голубцова». Москва, 2001
«Пастырь во времена безбожия: Об отце Николае Голубцове». СПб, 1994.
«Московский старец протоиерей Николай Голубцов». Москва, 2008.
Фудель С. И. Собрание сочинений в 3-х томах. Т.1. Москва, 2001
