Помочь порталу
Православный портал о благотворительности

«Я поняла, что такое любовь»

Когда Женя Кондратюк, руководитель благотворительного фонда «Святое Белогорье против детского рака», ждала рождения старшего сына, у нее обнаружили рак. Через пять с половиной лет во время второй беременности – рецидив

Грубая узистка попалась вовремя

– Как вы узнали, что у вас рецидив?

– Все началось с того, что осенью я переболела ковидом. Была тяжелая форма, я лечилась, сдавала анализы. После выздоровления они оказались странные. Я сделала тест и, абсолютно неожиданно для себя, узнала, что беременна уже семнадцать недель.

Врач УЗИ как-то не совсем корректно настаивала, что ребенка надо проверить «на уродства». На скрининге увидели опухоль. Это было в январе.

Но мир под ногами не перевернулся. Уже после цитологии было понятно, что это рецидив, поэтому гистология была, скорее, формальностью. Ощущения?  Ну, понятно, что будем лечиться.

«В наших отношениях с мужем нет надрыва»

– В первый момент после объявления цитологии не захотелось, чтобы кто-то пожалел?

– Ругаться захотелось, если честно. Подумалось: «А вот можно было оказаться просто беременной, без приключений?»

Хотя потом ночью, понятно, был момент тоски, подумалось: «А что дальше?» Но в этот момент рядом был муж. Обнял, поцеловал, сказал: «Все нормально будет, прорвемся!» Вскоре мы с ним обвенчаемся. Мы давно этого хотим, диагноз просто ускорил наше решение.

Из опыта болезни я поняла, как важно работать над отношениями в браке. Мой прошлый брак разрушился, когда у меня обнаружили онкологию во время прошлой беременности. Первый муж от меня ушел после девяти лет брака. Но когда ты понимаешь, что часть ответственности лежит и на тебе, над отношениями начинаешь работать с самого начала.

В распаде семьи всегда виноваты оба – это мое стойкое убеждение.

В первом браке мы с мужем много чего не проговорили, не обозначили, не пережили вместе. В этот раз все иначе – никто из нас не собирается сейчас умирать, а жить долго и счастливо, и после смерти – тоже. Мы хотим и в вечности быть вместе. Мне вообще очень повезло с мужем, мы вместе столько пережили, что я даже не представляю, что может нас разлучить.

Я совершенно искренне считаю, что любовь – это не страсть, не когда глаза горят. Любовь – это про умение наступить себе на глотку в то время, когда твое собственное «я» выскакивает и орет.

Это желание уступать, в какой-то момент сказать своей гордыне «цыц» ради близкого человека.

Я сотни раз слышала от мужчин истории про «беременная жена меня достала, захотела огурцов». И в то же время я знаю историю, когда муж ночью ходил и искал ежика, потому что беременной жене захотелось его понюхать.

И вроде мы же все понимаем, что это бред. Но разве не здорово иметь рядом человека, который пойдет этого ежика искать!

Не знаю, как это выглядит со стороны, но в нашей с мужем ситуации нет надрыва – никто ничего не превозмогает, мы просто любим друг друга.

Мне позвонили, сообщили диагноз, я отзвонила мужу:

– Все подтвердилось!

– Ну, ОК, будем лечиться.

Меня направили в Москву.

– ОК, завтра поедем.

В Москву мы ездили вместе – потому что муж знал, что рядом нужен человек. Потому что он может посидеть со мной рядом два часа в очереди, принести чаю с булкой. Это естественно – быть рядом с любимым человеком, это не только моя потребность, но и его собственная.

Я тоже не делаю надрыва из-за того, что по вечерам ужин готовлю или по воскресениям блины жарю. Помню, когда мы только встречались, я как женщина иногда грешила тем, что задавала глупые вопросы.

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– А жить без меня можешь?

И вдруг муж отвечает:

– Могу. Я даже могу жить без тебя хорошо. Но не хочу.

И в какой-то момент я подумала, что повзрослела, и что, наверное, в этом и есть смысл любви.

«Ах, у вас рак, какой ужас-держитесь-звоните если что!»

– Не могу не спросить: вы открыто сказали о своей болезни. О своих чувствах. Это восхищает и удивляет.

– Я сознательно выбрала вариант открыто рассказывать о своей болезни. Человек я публичный, так или иначе, об этом все равно узнают, так лучше уж я расскажу сама.

А потом я сконцентрировалась на другом – на том, что я сейчас слышу от людей. Как человек с большим опытом общения с родственниками разных пациентов, я и раньше ощущала, насколько важна реакция людей на ваше положение. А сейчас я сама на месте пациента, и могу сказать, например, что больше всего меня здесь раздражает или, наоборот, воспринимается хорошо.

На прямые обмороки: «Ах, у вас рак, какой ужас!» – я реагирую спокойно, но только потому, что в силу опыта вижу: люди говорят так не по бестактности, а потому, что просто не разбираются в онкологии.

Есть фразы и похлеще, например: «Сочувствую. У меня сестра в сорок лет умерла от рака. Примите мои соболезнования». Читаешь и думаешь: «Ну, как бы еще рано».

Или так. Цитология рак уже подтвердила. Ты едешь на биопсию, но она – скорее простая формальность. В этот момент кто-то пишет: «Буду держать за тебя кулачки!»

Какие кулачки? Диагноз подтвержден. И в этот момент ты почему-то рискуешь не оправдать чьих-то надежд, кого-то разочаровать: «Ну я же за тебя кулачки держал!» Избавьте от ваших ожиданий, господа!

Или другое: «ты сильная, ты справишься. Господь не дает больше испытаний, чем можешь вынести!» И вроде «сильная» – не ругательство. Но в этой ситуации оно для меня почему-то звучит как: «Ну, раз ты сильная, на тебе еще по морде!» Сразу хочется стать слабой, чтобы больше не справляться.

Еще слышу: «ты звони, если что!» Простите, если что – что? «Если что» в моей жизни уже случилось. Что мне теперь сделать – на похороны тебя отдельно пригласить?

Здесь только опыт и чувство юмора спасает, а без них реагировать на эту «поддержку» трудно.

Я каждый день хожу на работу

Некоторые люди, которые обычно по работе всегда звонили мне, вдруг резко стали звонить моим заместителям. Те спрашивают: «А почему бы вам не позвонить Евгении Владимировне, она всегда занималась этим вопросом?». Ответ: «Ей сейчас, наверное, не до этого».

Люди! Ваше стремление меня «разгрузить» точно не помогает. Наоборот, возникает ощущение, что вы меня заранее похоронили.

Для справки: онкологический диагноз не заканчивает жизнь, не отрывает от социума. Плохо бывает, наоборот, когда человек хочет продолжать жить, а окружение его изолирует. Лучше спросите самого человека, нужно ли его оберегать, он вам все скажет.

Я не перестала быть руководителем организации, я каждый день хожу на работу. Меня по-прежнему интересует, как учится в школе мой сын. В конце концов, просто позвоните и спросите: «Жень, ты можешь со мной обсудить этот вопрос, или к кому-то меня переадресуешь?»

Конечно, о смерти мне тоже периодически хочется поговорить. Например, рассказать мужу, как ему оформить опеку над моим сыном от первого брака, если со мной вдруг все-таки что-то случится. Хорошо, что муж у меня человек понимающий, он ответил: «Хорошо, если хочешь, давай поговорим об этом. Ты мне все расскажешь про опеку и документы, и на этом закроем тему». Я все рассказала и успокоилась от того, что этот вариант мы проговорили.  

У всех тяжело больных людей временами возникает тревога и потребность обустроить вселенную на все крайние случаи. Мне было важно об этом поговорить, потому что сейчас я могу, например, попасть в больницу.

Сегодня меня очень поддерживает мой блог, где всю эту ситуацию можно обсудить с людьми. Ведь, раз уж меня занесло в такую ситуацию, я могу быть и полезной. Как раз сейчас мы запускаем новый проект фонда, связанный с онкологией. Я могу его пройти как клиент, и составить дорожную карту.

Помогите фонду «Святое Белогорье против детского рака»

Как человек, много лет работающий с онкологией, я, правда, считаю, что рак – скорее болезнь хроническая. Она менее страшна, чем другие болезни. Чем тот же БАС, например. Есть болезни, при которых диагноз сразу звучит приговором, человек даже побороться не может.

«Есть процедуры и похуже химии»

– Отношение к раку как к хронической болезни пришло с опытом прошлого лечения?

– У меня вообще нехорошо ни с наследственностью, ни со здоровьем. Мама умерла от онкологии, перед этим шесть лет боролась. Наши дети регулярно проходят через трудное лечение. Не знаю, опыт это или не опыт, но, в конце концов, приходит понимание, что твое состояние во многом зависит от личного отношения к онкологии как диагнозу.

В конце концов, есть болезни, лечение от которых приносит никак не меньше дискомфорта, чем та же химия. Я в детстве болела гайморитом – на фоне онкологии болезнь ерундовая. Но мне каждый день в течение месяца делали прокол и промывали пазухи. Каково ребенку, когда ему каждый день заново ломают кость? С химией не сравнить, но тоже так себе процедура, учитывая никудышное обезболивание; вряд ли на нее кто-то идет с радостью.

– Немаловажный момент в лечении онкологии – контакт с врачами. Вы нашли взаимопонимание?

– У меня ведь точно та же ситуация, что была в прошлую беременность. Поэтому я пошла к своему лечащему онкологу, которая наблюдала меня в прошлый раз. У меня очень хороший доктор, тут грех жаловаться.

Предложение о «прерывании беременности» в какой-то момент от врачей прозвучало, его дежурно озвучивают при такой ситуации, как моя. Но я сразу поставила вопрос: «Или я рожаю, или пошла!»

Сейчас мне уже составили план лечения. Я беспокоилась, не придется ли лечиться во время беременности. Когда ты не беременна, с лечением как-то проще.

Если все пойдет по плану, через какое-то время меня госпитализируют, опухоль удалят, а химию или лучевую я буду делать уже после родов.

До операции хочу в отпуск съездить. Погулять, подышать воздухом. А до отпуска – венчание.

Читайте наши статьи в Телеграме

Подписаться

Для улучшения работы сайта мы используем куки! Что это значит?