Катя 18 лет живет с диагнозом «фибросаркома». Она успешный юрист и красавица – выглядит «на все сто» даже на костылях. Но она не считает, что «все будет хорошо», и когда страшно, честно боится. Это ее опыт жизни и правила веры.
Катя. Фото: Михаил Кончиц
Опираясь на костыль, Катя на кухне колдует над ужином. После проведенной химиолучевой терапии кости стали хрупкими и ей несколько лет назад ампутировали ногу.
«Не понимаю, зачем обо мне рассказывать? – Спрашивает она. – Вот честно! Я не из тех людей, которые могут сказать «Господи, спасибо!». Я жизнь воспринимаю, как данность, хотя внутри против этой данности протестую. Если бы я могла изменить обстоятельства! Но, наверно, они все не просто так в моей жизни сложились. С моим темпераментом и революционной страсти к переменам, эта болезнь меня очень притормаживает».
Кухня в однокомнатной Катиной квартире, которую она снимает у хороших друзей в Москве, похожа на пенал. От плиты до стола Катя с тарелкой в одной руке лихо проскакивает расстояние целой кровати. Кровать на кухне – для Катиной мамы, которая на полгода приезжает в Москву из родного города Саратова. Папа умер, когда Кате было восемь, а других родственников нет.
Опыт рецидива
Кате долго не могли поставить окончательный диагноз. Подтвердили фибросаркому только в 26 лет. Сейчас ей 41 год. На ее счету более 15 операций. Самый страшный момент за все эти годы вовсе не тот, когда ей впервые сообщили о том, что шансов на выздоровление мало.
«Гораздо тяжелее каждый раз узнавать о том, что болезнь вернулась. К тридцатому рецидиву я оказалась совершенно не готова. Сил больше нет, как представишь, через что сейчас опять придется пройти. Каждый раз я думаю, что, может быть, на этот раз конец? Но сначала, как всегда, протест, слезы, вопли: «Господи, Ты уже забери меня тогда. Я уже не могу больше!». А где-то через месяц наступает мир в душе и уже все, что бы не происходило, воспринимается тихо и спокойно. Но первый месяц я живу просто с содранной кожей».
– А ты думала, почему тебя Бог не забирает? Вроде все правильно делаешь, молишься Богу, терпишь?
– Разве я с Богом? Я все время с Ним спорю. Наверно, не готова еще.
Опыт непонимания
Катя может «разрулить» сложные и бюджетные проекты, ответить на массу юридических вопросов.
«У меня, похоже, профессиональная деформация. Мне кажется, что все можно понять. Достаточно лишь задать Господу вопрос «в чем смысл?», и тут же получишь ответ. Но получается, что 20 лет можно так вопрошать, прежде чем тебе ответят».
Правило честности
Когда к общительной, красивой, позитивной Кате в очередной раз приходит болезнь, она пытается спрятаться «в норку».
«Если честно, большая часть моих знакомых и друзей – с определенными ожиданиями. Им нужен позитив, они совершенно не готовы принять меня такой размазней, которая ноет и ноет. Когда я стенаю, вокруг наступает мрак. Только немногие близкие в этот момент в состоянии общаться со мной. В это время я могу навредить, поранить словом. Но теперь есть несколько человек, которые меня принимают».
«Несколько человек» – это близкие друзья. Они вместе отмечают дни рождения, поддерживают друг друга. Вместо слова «смерть», многие из них говорят «уход». Случайный гость на их встречах и не догадается, что четверо из шести человек, сидящих за столом, кроме легкого характера, имеют еще и онкологический диагноз.
«Я не люблю вот этого «все будет хорошо». Потому что никто не знает, как будет. Мне кажется, когда страшно – надо бояться. Когда хочется плакать – надо плакать. У меня очень много критиков, которые считают, что слезы и страх – это вредный самообман, надо «накачивать» себя хорошим настроением. У меня нет никаких аргументов, кроме собственного опыта. Я пробовала и так и так, и поняла, что давать себе возможность проживать то, что хочется прожить – это честно по отношению к самой себе».
– Было так, чтобы ты просто хотела, чтобы тебя пожалели?
– Даже не чтобы пожалели, а чтобы кто-то был сопричастен, чтобы я почувствовала, что не одна в этом мире. Но это наверно про любовь, такого человека я пока не встретила. Бывают люди, у них все просто. Все они могут растолковывать: «А! Вот это мне дано для этого, а это для этого!» Даже среди моих знакомых много тех, кто как-то себе объясняет свою болезнь, все, что происходит, и им круто от этого. А я так не могу. Мне говорят «ты слишком много думаешь. Это грузит». А как не думать? И о чем еще думать, как не о Боге, не о смерти и не о любви.
Опыт дерзости
– Как ты с Богом общаешься, когда очень трудно?
– Наверно, у меня неправильные с Ним отношения. Я совершенно определенно иногда, в трудные минуты, чувствую себя с Ним на равных, в том смысле, что я совершенно спокойно могу сказать «Господи, ну что же Ты? Я же вот здесь стою перед Тобой, плачу, прошу Тебя… Ты же обещал, что будешь мне помогать?»
– А ты не боишься так с Богом разговаривать?
– Внутри меня есть часть взрослого, которая понимает, что это непозволительная дерзость. Но есть и ребенок, который рад, что может так просто все спросить.
Меня Господь не оставляет. Но мне ж другого хочется. Я жду, чтобы Он абсолютно всегда присутствовал. Попечения ежесекундного. Если Он жертвовал Собой, значит, я была Его смыслом жизни на земле? Хочется быть Его смыслом жизни.
Чудо
Однажды Катя перестала вообще реагировать на внешний мир – так плохо было. Тогда ей один батюшка сказал, что надо бы походить в Новоспасский монастырь к иконе Божией Матери «Всецарица». Катя послушалась, и полгода ежедневно вставала в 4 утра, чтобы к пяти попасть в монастырь на раннюю литургию и чтение акафиста, после отправиться в институт им. Герцена на курс химиотерапии, а после, отлежавшись, поехать на работу. Катю выписали из «Герцена» с записью в карте о том, что опухоль больше не реагирует на химиотерапию. Выписали «отдыхать» от лечения. Но у нее случилась стойкая ремиссия на 10 лет.
Правило доверия Богу
«Вот тогда было доверие, и мне было очень хорошо. Но я это благодатное состояние не сохраняю: как очередной рецидив – так опять недоверие. И никто меня не понимает. И вокруг все отворачиваются – такое чувство».
– Как принять тот факт, что тебе Бог дает не то, что ты хочешь? Где же свобода выбора, обещанная нам?
– Я думаю, что мы постоянно выбираем, с кем нам быть – с Богом ли нет. Мы не можем выбрать, быть нам здоровым или больным. Это можно только принять. А принять это очень тяжело. Сто раз все про это говорили: почему страдают дети, все от Адама и Евы, про первородный грех и все такое… Объяснение есть, но сердце-то его не принимает. Почему я за каких- то Адама с Евой отвечать должна? Я за свои грехи отвечаю.
Конечно, нельзя ждать от Бога только конфеток сладких, но страшно же усомниться в том, что Бог хороший? Сказано – «плачущих утешу». И я, когда плачу, жду, что вот прямо сейчас меня Бог утешит. Но, может быть, я упускаю момент, когда Господь посылает мне утешение?
Бог
Знакомая Кати рассказывает: «Она всегда кому-то помогает. Во всем. Вот пожалуешься ей по телефону на то, что не можешь рыбку из аквариума пересадить (когда воду в нем меняешь), она сразу скажет, что выезжает ловить рыбку. Начинаешь ее отговаривать, «да как ты поедешь, да не парься», а она почти обижается, что ее за негодного инвалида держат».
«Надо хоть рыбку в аквариуме любить, хоть кого. Это одно из свойств, которым Господь нас наделил».
– А вот говорят, что главное – это быть с Богом.
– Это жестоко – говорить человеку: «ну зачем ты хочешь еще чего-то, главное, что ты с Богом». Или: «Что ты так переживаешь, что твоя жена умерла, ведь она к Богу ушла? Главное, что она с Богом, и ты здесь не один. Что ж ты так стонешь, дорогой?».
– С другой стороны, если человек все время стонет, то Богу и слово не вставить.
– Все равно, это не по-людски, – так говорить человеку. Когда так говорят, человек себя чувствует очень одиноким, брошенным, ненужным. Такие слова говорит тот, кому нечего больше сказать в поддержку.
Любовь
На больничной койке с человека вся шелуха слетает, и он остается таким, какой есть. На операционном столе, под наркозом, Катя признается всем в бесконечной любви. Об этом ей со смехом рассказывали врачи.
«У меня простое отношение к любви. Любовь – это «положить душу за други своя». А все остальное для меня не любовь. По-другому не знаю, как».
– Ты не была замужем?
– Женского счастья не случилось. Только в 28 лет я поняла, что хочу семью, замуж. Решила тогда, что готова. Но на поверку оказалось, что не готова. Если я с кем-то знакомлюсь и вижу, что мне нереальные требования предъявляют, я сразу думаю: он мне еще не муж, даже не жених, почему я его слушаться должна? Вот была бы я жена, тогда я постаралась бы найти общий язык, прислушиваться, старалась бы подчиняться.
– Молишься об этом?
– Нет. Музыку хорошую слушаю, кино смотрю. Любовь – жестокая штука. Вот у меня знакомый есть, сирота. У него родители умерли, когда он совсем маленький был. У него сейчас квартира, руки- ноги в порядке, но он недолюбленный, агрессивный какой-то. Таких людей все боятся.
Однажды он мне рассказал, как в пьяном виде позвонил одному человеку, пожаловался, что ему плохо. А человек разговор «свернул». Почему свернул, понятно – испугался. Вдруг чего-нибудь сейчас у него попросят? Как отказать? Хочется ведь от таких держаться подальше.
И я это понимаю, это нормальная защитная реакция людей, которые живут себе мирно, и тут сваливается им на голову такое несчастье. Все же со здоровыми хотят жить, не с болящими. А все же болящие, на самом деле.
Смерть
Невозможно жить все время с мыслью о смерти. Но можно к ней подготовиться.
«Был такой переломный момент у меня в жизни. Мне должны были делать большую операцию, на 16 часов. Предупредили, что я запросто умру на операционном столе. И вот я стала готовиться к смерти. Специально. В какой-то момент я очень остро пережила такую мысль: неужели меня больше не будет? Как это – я не проснусь, как это – меня нет? Это было очень неприятное состояние, пока я вдруг не поняла, что этого просто не может быть. Вот поняла как абсолютную истину, что если я умру, то быть – не перестану».
– Как это выглядит, когда человек готов к смерти?
– Это было очень странное состояние – абсолютного принятия реальности такой, какая она есть, согласия с этим. Жутко страшно, но при этом в душе тихая радость. Откуда она, непонятно. Почки не работают, селезенка вдребезги раздавлена, но при этом такое блаженство! Я тогда исповедовалась и причастилась. Отец Валериан Кречетов к какой-то женщине приходил в палату, а потом у всех в палате спросил «кому надо?» Я говорю – мне надо.
Этого ощущения уже не вернешь. Только радость помню, как будто меня кто-то взял на руки и понес. Боль чувствуешь, но не переживаешь ее. Вот я хотела бы такой смерти, с таким миром.
