Больничные здания, построенные до революции, очень легко отличить от прочей застройки того же времени. Как правило, это невысокие (верхние этажи для больных тяжелы, для медсестер с носилками тоже, а лифты – дорого) уютные домики теплых тонов, с колоннами или пилястрами, с минимумом архитектурных украшений. В их архитектуре как бы зашифрованы три слова – стойкость, порядок, надежда.
Не стал исключением и комплекс Иверской общины сестер милосердия Российского общества Красного Креста, построенный в 1912 году архитектором Д. Челищевым.
Община
Эту часть Москвы воспел известный поэт Аполлон Григорьев. Правда, не в стихах, а в прозе. Впрочем, это не существенно.
«Дома как дома, большею частью каменные и хорошие, только явно назначенные для замкнутой семейной жизни, оберегаемой и заборами с гвоздями, и по ночам сторожевыми псами на цепи; от внезапного яростного лая которого-нибудь из них, вскочившего в припадке ревности и усердия на самый забор, вздрогнут ваши нервы. Между каменных домов проскачут как-нибудь и деревянные, маленькие, низенькие, но какие-то запущенные, как-то неприветливо глядящие, как-то сознающие, что они тут не на месте на этой хорошей, широкой и большой улице».
Именно здесь расположилась Иверская обитель сестер милосердия. Улица Большая Полянка, дом 20.
Можно сказать, этой общине повезло – она существовала под высочайшим патронажем. Ее опекали представители царской фамилии – Великий князь Сергей Александрович и его супруга Елизавета Федоровна. Еще был жив и исправлял обязанности московского генерал-губернатора Сергей Александрович, еще блистала на балах его веселая супруга Елизавета Федоровна, еще не открылась на соседней Ордынке легендарная Марфо-Мариинская обитель, удивительный памятник жестоко убитому великому князю и любимому мужу, а это учреждение уже существовало. Дела благотворительности всегда занимали огромное место в жизни этой семьи.
Собственно же община была основана в 1894 году при Московском дамском комитете Российского общества Красного Креста и по инициативе его председательницы Агафоклии Александровны Костанда. И уже после этого перешла под патронаж царской фамилии.
В качестве объекта благотворительности здесь выступали не только призреваемые немощные обыватели, но и персонал. Сестры и сиделки (а сюда брали на работу женщин в возрасте от 20 до 40 лет) получали жалование от 2 до 5 рублей в месяц, при этом пользовались общим столом, получали бесплатно одежду и прочее необходимое, а заодно приобретали медицинское образование.
Здесь работала мама поэтессы Марины Ивановны Цветаевой.Сестра Марины Анастасия писала в своих мемуарах: «И были мирные часы сидения возле мамы, читавшей томики немецких стихов или разбиравшей лекарства, взвешивавшей их на крошечных весах с роговыми чашечками (мама страстно интересовалась медициной, работала сестрой милосердия в Иверской общине). Пустые пузырьки (из-под лекарств) с заостренным носиком сбоку, чтобы капать, круглые и овальные коробочки с узором цветочков, аккуратные и изящные веера рецептов, гофрированные зонтики бумажных колпачков пузырьков, от которых пахло таинственно, нежно, и хотелось сохранить их навеки».
В число же настоятельниц входила Надежда Александровна Пушкина, внучка великого поэта.
Войны. Госпитальная жизнь
В общине находилось несколько подразделений – аптека, амбулатория, хирургическая клиника, терапевтическая клиника. Врачи по большей части были приходящими – это давало возможность привлекать лучших медицинских светил того времени. В соответствии с уставом, главной целью Иверской общины было «подготовление сестер милосердия для ухода в военное время за больными и ранеными и в мирное время для ухода за больными в госпиталях и лазаретах, гражданских больницах и частных домах в помощь врачебному персоналу в городах и селах Московской губернии, а по распоряжению главного управления (Российского общества Красного Креста) и вне ее».
Разумеется, в жизни все было не так строго, но во время войн сестры не только помогали раненым в Москве, но также выезжали на линию фронта – побывали на передовой греко-турецкой, русско-японской, балканской и, разумеется, Первой мировой войн.
При этом сестры, по возможности, соблюдали милосердное равновесие. В частности, во время греко-турецкой войны за обладание островом Крит, здесь было сформировано два санитарных отряда. Один направился на помощь раненым грекам, а другой – раненым туркам. Последнему повезло меньше – умер от тифа главный врач отряда, приват-доцент Императорского Университета Иван Петрович Ланг.
Это был образец самоотверженного героизма – все участники обоих отрядов отказались от вознаграждения, в том числе и от командировочных. Им оплатили только лишь проезд, еду и проживание. Увы, довольно быстро сказалось отсутствие соответствующего опыта – уже на пароходе выяснилось, что не позаботились о палатках, носилках, кухонной посуде, консервах и многом другом. Все это пришлось докупать по пути.
Сама дорога к месту будущего госпиталя – особенно ее сухопутная часть – была изматывающей. Не говоря уж о самой прифронтовой работе – при непривычной для московского жителя изнуряющей жаре, когда не только сам чувствуешь себя гораздо хуже, но и раны у больных ведут себя совсем иначе, чем в привычном климате средней полосы.
Сохранился отчет о режиме дня в этой командировке: «Просыпались раненые около семи часов, умывались с помощью служителей-турок (их было четверо) которые подавали каждому таз и кувшин со всеми принадлежностями для умывания.
В 7-30 утра каждый раненый получал по кружке или по две чаю с сахаром и лимоном или концентрированным молоком, хотя под конец пребывания в Фарсале это молоко уже все вышло, и потому отпуск его был прекращен. К чаю раненые получали английские галеты или хлеб, сколько кто желает.
В 8-30 часов начинались перевязки и операции, которые продолжались до самого обеда, а то и дольше, в зависимости от количества перевязок.
Обед больным подавался в 12 часов; к обеду получали одно блюдо с бараниной или мясом.
После обеда больных обедали врачи и сестры все вместе, за исключением дежурных, которые обедали потом в общей столовой. Питание по большей части состояло из консервов. В Фарсале все было разорено, и ничего достать было нельзя. Бараниной и хлебом госпиталь снабжало военное ведомство, иногда удавалось привезти провизию и зелень из Воло.
Между 2 и 4 часами дня происходил прием амбулаторных больных, приходивших с каждым днем все в большем и большем числе.
В 4 часа больные получали чай, а по праздничным и воскресным дням – кофе, который все пили с удовольствием.
В 7-30 часов раненые получали ужин из одного блюда с мясом или без него, а около 10 часов вечера большая часть больных в палатах уже засыпала».
Но все эти трудности не остановили московских миссионеров, и спустя три года сестры направились в Китай – там в это время проходило знаменитое Ихэтуаньское (более известное под именем Боксерского) восстание. Лазарет развернули сначала в Благовещенске, а затем в Хабаровске. Условия, опять же, были далеки от идеальных, но сестер это не останавливало.
Прошло четыре года, началась война с Японией. И снова – в путь. На этот раз отряд из 6 врачей, 16 сестер и 29 санитаров и служащих развернул госпиталь в Харбине. Рассчитывали на 200 коек, а пришлось обслуживать 700. Вскоре с Полянки прибыло пополнение – еще 20 сестер.
Еще один лазарет был открыт на Сахалине. А с наступлением Первой мировой подобные командировки стали нормой.
Новейшая история
Комплекс общины кардинально обновился в 1912 году. Деньги на архитектурные работы пожертвовал один из Морозовых – 80 000 рублей. Открытие больничного комплекса общины состоялось годом ранее окончательного завершения работ – в 1911 г. Помимо палат и операционной, оборудованной по последнему слову науки того времени, в зданиях размещались рентгеновский кабинет, лаборатория, стерилизационная камера с автоклавом. В пристроенной амбулатории специалисты вели прием больных.
Затем началась Первая мировая война, а в 1918 году общину ликвидировали. Вместо нее открыли Вторую школу медицинских сестер. Правда, москвичи не собирались переучиваться, и называли эту школу Иверской.
Настоятель общинного храма отец Сергей Махаев каким-то чудом уберег домовую церковь от закрытия и сноса. А в 1920 году Иверский храм и вовсе получил заступничество от особой комиссии: «храм подлежит учету и охране Подсекции по охране памятников искусства и старины, как гармоничное художественное целое. Храм построен в Византийском стиле, воспроизводит мотивы Владимиро-Суздальского зодчества, в частности Дмитровского собора, на Клязьме, знаменитого в истории русского искусства. Храм небольших размеров стоит отдельно от зданий общины, удобен для осмотра. И по внутреннему своему устройству он художественно воплощает идею воссоздания русской старины. Принимается на учет и охрану также звонница Новгородско-Псковского типа».Правда, в 1922 году храм все же был закрыт, однако же сносить его не стали.
Гораздо более трагичная судьба ждала его бывшего настоятеля, уже упоминавшегося Сергея Махаева. Собственно, храм при Иверской обители не был основным местом службы этого батюшки. Он служил в Спасском храме подмосковного села Усово, принадлежащего Великому князю Сергею Александровичу.
Анна Вырубова так описывала отца Сергия: «Прекрасный священник. Первая моя исповедь была у отца Сергия. Я его очень хорошо помню, помню его лицо. Он был такой благостный, серьезный. На первую исповедь я боялась идти: как это так я скажу свои грехи, а он так хорошо ко мне отнесся, что я после исповеди была спокойная и радостная: вовсе это не так страшно, как мне казалось, о грехах говорить… Два-три раза я у него исповедовалась».
В 1937 году отец Сергий служил в подмосковном Богородске, в Богоявленском соборе. 22 ноября его арестовали по обвинению в контрреволюционной агитации. На допросе он все отрицал. Однако, уже 25 ноября «тройка» вынесла постановление – «Махаева Сергея Константиновича расстрелять». 2 ноября 1937 года на Бутовском полигоне под Москвой приговор был приведен в исполнение. А в декабре 2000 года отце Сергий был прославлен в лике новомучеников и исповедников Российских.
Сейчас в комплексе зданий Иверской общины располагается «Научно-исследовательский институт неотложной детской хирургии и травматологии департамента здравоохранения Москвы».
