Принято считать, что нынешняя форма гроба пошла от варягов, хоронивших своих близких в специальных погребальных ладьях. Каждый гроб – маленький корабль для путешествия в иные миры. Впрочем, славянская традиция захоронений не моложе, чем варягская, и эту версию многие ставят под сомнение.
Известно, что уже в IV веке прах усопшего помещали в «сосуд мал», над которым устанавливали небольшой навес. Проходит еще два столетия – и эту конструкцию начинают засыпать землей.
Окончательно же практика захоронений формируется у нас после крещения Руси, когда похороны перестают быть исключительно утилитарным действием и приобретают новый, духовный смысл.
А вот саван изначально был не дополнением к гробу, а его заменой. В нем хоронили тех, кто по каким-либо причинам оставался без своей «ладьи».
Некоторое время наши соотечественники предпочитали самостоятельно, еще при жизни готовить себе гроб. Человек шел в лес, спиливал там особо приглянувшееся дерево, разделял его надвое, обустраивал и украшал. После чего возвращался к житейским делам.
«Дом строй, а домовину ладь», – учила народная мудрость. А чтобы внутреннее пространство гроба не пропадало зря, его наполняли чем-нибудь полезным, чаще всего зерном. До смерти хозяина гроб был простым чемоданом.
Только еловые доски
Впрочем, уже к XVII веку вся эта партизанщина закончилась. Стали появляться гробовых дел мастера, которых называли грободелами, а также гроботесами. Возникла профессия – началась конкуренция. Каждый умелец старался чем-нибудь отличиться от своих коллег в лучшую сторону. Разные ткани, отделка, узоры, резьба, фурнитура – производство гробов на глазах становилось искусством.
Традиция ненадолго прервалась во времена великого реформатора, Петра Первого. Он во всем предпочитал руководствоваться соображениями функциональности, а церковные традиции особенно не жаловал. «Негоже тратить казенное добро на непотребное гниение», – заключил Петр. И подписал в 1723 году указ «О неделании дубовых гробов», а вскоре под запрет попали и сосновые гробы. В производство шли только дешевые еловые доски.
Правда, в Западной Европе в смысле функциональности продвинулись еще дальше – штамповали простейшие металлические гробы.
Со смертью «чертушки» (так называли первого русского императора приверженцы отеческих традиций) практика изготовления цельнодеревянных домовин вернулась в обиход. И, как это часто бывает, тема зазвучала с новой силой.
«В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный», – писал Пушкин в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях». Действительно, каких гробов только ни делали – разве что до хрустальных дело не дошло. Домовины были красоты неописуемой, а гордые авторы этих шедевров не стеснялись выставлять свой товар напоказ. До того не стеснялись, что московский губернатор Растопчин категорически потребовал от мастеров-гробовщиков «прекратить безобразия».
И правда, гробам уже было тесно в витринах, их принялись выставлять на улицу. А рекламные агенты донимали горожан не хуже мастера Безенчука из «Двенадцати стульев».
Человек еще не собирался умирать, родные его тоже пребывали в добром здравии, а от агентов не было отбою.
Соблазняли чем могли – бархат, глазеты, позолота, накладные украшения, искусная резьба, громадные кресты, изображения святых, архангелы с трубами и шестикрылые серафимы.
Гроб с иллюминатором
Вместе с тем существовали специальные, так называемые безопасные гробы. Они предназначались для тех, кто боялся оказаться похороненным заживо, в первую очередь подверженным летаргическому сну. Такие гробы были снабжены своего рода перископом, только это была не оптическая система, а система воздухоснабжения. К его верхней части, возвышающейся над могилой, был прикреплен звонок, шнур от которого привязывали к руке умершего.
В начале прошлого столетия добрались все-таки и до гробов из хрусталя. Оригинальничали кто во что горазд – в частности, вице-губернатор Шевелев еще при жизни заказал себе гроб с дырками для глаз. Лег, остался недоволен открывающимся перед ним обзором и потребовал на месте дырок укрепить круглое иллюминаторное стекло.
Европа, разумеется, тоже не отставала. Газета «Мариупольская жизнь» писала в 1912 году: «Вдова одного советника при баварском дворе заказала себе гроб и склеп, отвечающие последним требованиям комфорта.
Ее гроб должен быть пронизан большим числом дыр, чтобы в случае преждевременного погребения она не могла задохнуться; но так как этого все же не достаточно для немедленного восстания из гроба, предусмотрительная вдова предприняла,
чтобы в день ее погребения в гроб положен был телефонный аппарат, соединенный одновременно с ее домом и полицейским участком».
Ну а потом случилась революция, и процесс захоронения в нашей стране предельно упростился. «Закрыл бедняга глазки, да и лег в салазки».
«Туды ее в качель»
Затем, впрочем, был НЭП, вольница многочисленных безенчуков. «»Нимфа», туды ее в качель, разве товар дает? Разве ж она может покупателя удовлетворить? Гроб – он одного лесу сколько требует… Уже у них и материал не тот, и отделка похуже, и кисть жидкая, туды ее в качель. А я – фирма старая. Основан в 1907 году. У меня гроб, как огурчик, отборный, любительский», – суетился самый колоритный из героев Ильфа и Петрова.
Гробовой ренессанс, на сей раз не сдерживаемый христианской этикой, порождал настоящих чудовищ.
«Ты что же это, с ума сошел?.. Обалдеешь ты среди своих гробов», – отвечал Киса Воробьянинов. Заказ, однако, в результате получил тот самый вечно пьяный Безенчук.
Затем все снова стало более чем скромно. Гробы были примерно одинаковыми внешне, различались они лишь размером и цветом обивки. Мужчинам полагался голубой, женщинам – розовый.
Европа развлекалась во всю прыть. Спортсменов хоронили в гробах, сделанных в виде кроссовок, рыбаков – в огромных искусственных рыбинах, табачных промышленников – в гигантских сигаретных пачках. Но в СССР об этом и подумать было невозможно.
Разве что с началом войны во Вьетнаме отечественный гробовой арсенал пополнился цинковым гробом – его запаивали на месте гибели советского военнослужащего и больше не вскрывали. Чтобы не привлекать общественное внимание к массовой гибели наших солдат и офицеров, ему присвоили название «Груз 200». Правда, все, от мала до велика, прекрасно знали, что это за груз.
Впрочем, гробы из свинца появлялись и раньше. Известно подобное захоронение невестки английского короля Эдуарда IV.
А потом наступили «лихие девяностые». Так называемые «новые русские» жили богато, красиво, но мало. В качестве компенсации им полагались роскошные похороны в невообразимо богатых гробах. Впрочем, это уже тема не для исторического материала, а скорее для современного бытописательства – малиновые пиджаки и уличные перестрелки канули в прошлое, но VIP-гробы все так же поражают воображение обывателей.
Гроб на колесиках
Гроб – завершение земной жизни человека. Не зря укоренилось выражение – «до гробовой доски». И не удивительно, что с ним издавна связано множество мистификаций, перформансов, страшных историй.
Чехов в 1884 году писал в рассказе «Страшная ночь» о московском обывателе, который обнаружил гроб в своей квартире: «Когда на моей спичке синим огоньком разгоралась сера и я окинул глазами свою комнату, мне представилось зрелище неожиданное и ужасное… Посреди комнаты стоял гроб… Я видел розовый, мерцающий искорками, глазет, видел золотой, галунный крест на крышке… Это был гроб для человека среднего роста и, судя по розовому цвету, для молодой девушки. Дорогой глазет, ножки, бронзовые ручки – все говорило за то, что покойник был богат. Опрометью выбежал я из своей комнаты и, не рассуждая, не мысля, а только чувствуя невыразимый страх, понесся вниз по лестнице».
Загадка разрешилась жизнеутверждающе – выяснилось, что другой московский обыватель, спасая своего тестя-гробовщика от описи имущества, распихал его страшный товар по квартирам приятелей.
Приблизительно тогда же отличилась и компания московских шалопаев. Они прошли траурной процессией с роскошным гробом по нынешнему Ленинградскому проспекту. Но не свернули к Ваганькову, а вошли в двери ресторана «Яр».
Там «покойник» встал из домовины и уселся во главе роскошного стола.
Шутники, таким образом, решили отметить его день рождения, но оказались в полицейском участке – подобные фокусы в патриархальной Москве не особенно жаловали.
Сам Александр Сергеевич Пушкин описывал шабаш в доме гробовщика: «Комната полна была мертвецами. Луна сквозь окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы… Адриан с ужасом узнал в них людей, погребенных его стараниями… Все они, дамы и мужчины, окружили гробовщика с поклонами и приветствиями, кроме одного бедняка, недавно даром похороненного, который, совестясь и стыдясь своего рубища, не приближался и стоял смиренно в углу».
Впрочем, и здесь все кончилось благополучно – это был всего лишь беспокойный, пьяный сон.
На дворе давно уж двадцать первый век, весь земной шар опутан паутиной интернета, уже стало невозможно догадаться, с кем ты общаешься в чате – с настоящим человеком или же с компьютерной программой. Но маленькие девочки, как и столетие назад, рассказывают своим сверстницам: «Одна девочка сидела дома и играла. Вдруг по радио объявляют: «По городу ездит гроб на колесиках! Закройте все двери!»»
И в глазах у юных слушательниц – неподдельный ужас.
