По закону, инклюзивное образование в России существует и должно быть доступно всем. В реальности все зависит от региона проживания, желания директоров местных школ, возможности родителей требовать и доказывать свою правоту и множества других факторов.
Например, в Москве мама ребенка с аутизмом, обратившаяся в школу недалеко от дома, может услышать в ответ «Здорово, приходите к нам! Мы давно о таком мечтали», а в ближайшем Подмосковье родители его ровесника с РАС и поведенческими проблемами получают отказ за отказом и типовой ответ: «Вот когда ваш ребенок научится себя вести, тогда в школу и приходите».
Кто же на самом деле отвечает за реальную, а не показательную инклюзию, какие есть плюсы и минусы этого процесса для всех участников, и что ждет нас в ближайшем будущем, эксперты НКО, педагоги и родители особых детей говорили на круглом столе «Инклюзия в школе: барьеры, мотиваторы, ошибки».
Публикуем основные тезисы этого непростого разговора. Полную видеозапись круглого стола можно посмотреть здесь.
С какими трудностями сталкиваются родители особых школьников?
Родители особых детей часто сомневаются в том, что школа будет готова принять их ребенка и предоставить ему все необходимые условия. Несмотря на то, что все школы (особенно – по месту жительства) по закону обязаны учить любого ребенка, администрация часто пытается разными способами отделаться от неудобного ученика.
Москвичка Вероника Назарова, которая воспитывает сына Федора со множественными пороками развития и тяжелой формой аутизма, признается, что о школе стала задумываться, лишь когда мальчику исполнилось восемь лет.
Он начал заниматься прикладной поведенческой терапией (ABA), родители заметили значительный прогресс и решили попробовать отдать ребенка в школу. Однако первое учебное заведение, куда они обратились, не смогло обеспечить особому ученику необходимые для него условия.
«Там не было помещения, где Федя мог бы отдыхать, ни единого закутка, где возможно было бы скрыться хотя бы на время, что так важно для аутистов. Кроме того, школа была не готова предоставить тьютора», – рассказывает Назарова.
Юлия Губаревич из Подмосковья столкнулась с еще более сложной ситуацией. Ее сын Иван среди многих диагнозов имеет РАС, особенности эмоционально-волевой сферы, ЗПР, и СДВГ. Обращаясь в школу по прописке, Юлия честно предупреждала администрацию, что ребенку необходимы особые образовательные условия.
Она была готова связать педагогов с психологом, который постоянно консультирует ее сына, а также оплатить обучение на специальных курсах, которые помогли бы сотрудникам школы лучше понимать мальчика и качественно взаимодействовать с ним.
Такие возможности школа отвергла, назвав их «взяткой». Ранее другие школы, в которые Юлия обращалась с вопросом о своем ребенке, отказывали сразу, как только слышали о проблемном поведении мальчика.
Юлия Губаревич говорит, что в ее ситуации и частная школа не является панацеей.
«Как только речь заходит о том, что у ребенка проблемы с поведением, сразу растет ценник. Добавляется оплата тьютора, дефектолога и других специалистов, получается совсем другая сумма», – комментирует она.
Ее семья пока не нашла комфортной школы для ребенка.
Как выглядит инклюзивное образование для ученика?
Родители особых детей объясняют: инклюзивное образование не означает, что от особого ребенка требуют того же, что и от нормотипичных учеников. Ему необходимо сопровождение (тьютор, который будет рядом с ребенком постоянно), адаптированная программа и отдельный подход к преподаванию ряда предметов.
Вероника Назарова рассказывает, что в первом классе ее сын Федор большую часть времени находился в так называемом ресурсном классе, где осваивал «сложные» предметы – математику, русский, чтение – с тьютором.
«Для Феди было отгорожено место за шкафом, там была доска, стол, пуфики, окно».
Примечательно, что тьютора ему оплачивали родители, поскольку в своем классе мальчик оказался единственным особым учеником. В случае, если бы набралась группа желающих, функцию по финансированию их сопровождающих могла бы взять на себя школа, но этого не произошло.
«Легкие» предметы – труд, ИЗО, физкультуру – мальчик посещал вместе с одноклассниками. Весь первый класс тьютор помогал ребенку выстроить отношения с другими школьниками. Когда Федя пришел во второй класс, время, которое он проводил вместе с ребятами, стало понемногу увеличиваться, сейчас он почти всегда находится в классе наравне с остальными.
Вероника Назарова говорит, что такая форма инклюзии стала возможна благодаря тьютору, который консультируется со специалистом по прикладной поведенческой терапии, его в школьной системе еще можно назвать ресурсным педагогом.
Учительница, ведущая занятия в основном классе, поначалу к появлению ученика с РАС была совсем не готова.
«Это пожилая женщина около 70 лет, которая всю жизнь проработала в школе. Когда она узнала про Федю, плакала и говорила: «Я бы рада, но я не умею, нас этому не учили»», – вспоминает Федина мама.
Ко второму классу процесс постепенно наладился. Сегодня Федор ходит в школу с интересом и большой радостью.
Зачем инклюзия школе и как мотивировать директора?
Артур Луцишин, директор московской школы №1465 имени адмирала Н.Г.Кузнецова, работающей по инклюзивной технологии «ресурсный класс», уверен, что инклюзия может быть «благодатным педагогическим проектом» как для особых, так и для нормотипичных детей.
Он подчеркивает, что соединение разных учеников позволяет многое в школе изменить к лучшему. По словам педагога, измерить эти показатели в заметной статистике вряд ли возможно, но по семилетнему опыту работы с особыми детьми, можно сказать: в школе меняется атмосфера, у детей появляется терпимость и хорошее отношение к людям с инвалидностью и особыми потребностями здоровья.
«Безусловно, нас мотивирует законодательство, поскольку сейчас мы обязаны принимать в школу таких детей. Кроме того, существует городская политика, заданная департаментом образования города Москвы. Есть запрос от родителей», – комментирует Луцишин.
Он уточняет, что изменения видны даже в краткосрочной перспективе: еще 10 лет назад в Москве об инклюзии никто не слышал, а сейчас по системе «ресурсный класс» работают около 70 школ в столице.
О том, что во главе угла стоит родительский запрос, говорит и директор негосударственной Димитриевской школы священник Александр Лаврухин. С 2020 года там работает инклюзивный класс, к созданию которого в том числе приложили руку мамы особых учеников, они просто пришли к директору с просьбой принять их детей, и школа смогла найти решение проблемы, наняв компетентных педагогов и выбрав для себя такой путь дальнейшего развития.
Елена Багарадникова, руководитель РОО помощи детям с РАС «Контакт», подчеркивает, что даже несмотря на существующие законы в вопросе инклюзии многое, если не все, зависит пока что от личности директора школы, его желания идти навстречу родительским запросам и потребностям особых учеников.
«Мотивация не денежная точно», – говорит Багарадникова, уточняя, что в разных регионах России существует разный подход к финансированию ресурсных классов, тьюторов и других необходимых активностей.
Удачным вариантом является тот, когда средства выделяются по подушевому принципу, исходя из количества учеников. Однако во многих регионах, в том числе и в Москве, финансируется в целом направление обучения особых детей, и часто на всех учеников этих средств не хватает.
Не влияет наличие в школе инклюзии и на ее рейтинги, этот показатель, увы, не учитывается, что также не мотивирует администрацию принимать детей, часто неспособных участвовать в олимпиадах, поступать в престижные вузы и демонстрировать высокие показатели в учебе.
Как родители и школа могут договориться об инклюзии?
Президент Центра проблем аутизма, член экспертного совета по организации образования лиц с РАС Екатерина Мень убеждена, что в диалоге между родителями и школой есть место только дипломатии.
«Если мы можем найти мотивацию к учебе у детей с аутизмом, а это, поверьте, очень трудно, значит, мы сможем найти ее и у директоров, и у педагогов, и у чиновников», – убеждена Мень.
Она также разъяснила, что в настоящий момент существует острая нехватка кадров для инклюзии: преподавателей, которые не только хотят, но и умеют обучать особых детей, не так много. Пока еще не получила широкого распространения прикладная поведенческая терапия (ABA), которая дает отличные результаты в работе не только с аутистами, но и с другими особыми детьми.
Не везде происходит качественная адаптация учебных программ под индивидуальные потребности учеников.
«Пока такая адаптация – это индивидуальный подвиг педагога, его творчество. Такие педагоги готовятся годами, в том числе и при поддержке НКО, но этих специалистов очень мало», – подчеркнула Мень.
Она также уточнила: создавая индивидуальный образовательный маршрут, нужно исходить не из диагноза, а из индивидуальных потребностей каждого конкретного ребенка. Но этого, увы, пока нет, поскольку не зафиксировано в законе. Школы все еще исходят из записей медиков, а они не могут быть универсальны для всех.
Мама особого ребенка Юлия Губаревич убеждена, что успешной инклюзия может стать только тогда, когда родители и школа занимаются ей совместно и заинтересованы друг в друге.
«Очень сложно насильно заставить людей полюбить инклюзию. В школе тебе будут формально улыбаться, но какое отношение к ребенку будет в реальности?
Родители должны постоянно отслеживать качество образования, а для этого приходится обращаться к специалистам, постоянно консультироваться с НКО, юристами».
Что делать, если родители нормотипичных одноклассников против инклюзии?
Не меньше вопросов взаимодействия со школьной администрацией родителей особых детей волнуют будущие одноклассники и их мамы и папы.
Приход в класс особого ученика часто становится поводом для открытого противостояния, «здоровые» протестуют против «больного», мол, присутствие такого ребенка только создает проблемы и мешает учиться нормотипичным детям.
Эксперты единодушны: особый ребенок не приносит с собой в школу проблемы, а, как лакмусовая бумажка, ярко вскрывает те, что уже и так накопились в школе.
При условии, что инклюзия реализована грамотно: у ребенка есть тьютор, педагоги прошли допподготовку, школа отдельно работает над созданием в классе поддерживающей атмосферы и улаживает конфликты, работая на их профилактику, сложности возникнуть не должны.
«Там, где хорошо реализована инклюзия, нет проблем. В моем опыте, за таких детей грудью вставали родители здоровых одноклассников, чтобы защитить их, если нужно. А вот там, где ребенка приводят и просто бросают в школе, все, увы, печально», – комментирует Екатерина Мень.
Артур Луцишин рассказывает, что за семь лет работы в инклюзии проблемы возникли лишь дважды. Во всех случаях администрации удалось встретиться с родителями, поговорить и прийти к взаимопониманию, в результате все участники конфликтов помирились и остались в школе.
Отец Александр Лаврухин опровергает и стереотип о том, что особые дети из-за своего поведения постоянно отвлекают одноклассников и мешают им сосредоточиться на уроках.
«У нас таких проблем не было. Учитель так смог ввести детей в класс, что одноклассники перестали на особенности аутистов реагировать. Тут многое зависит от профессионализма педагога».
«Я уверена, что именно инклюзия выведет школьное образование из кризиса и станет его локомотивом», – сказала в завершение дискуссии Екатерина Мень. Поясняя свою мысль, она уточнила, что, даже когда в процессе инклюзии выявляются сложности, это позволяет осмыслить проблему и двигаться вперед.
«Это очень полезный процесс, потому что вы начинаете процесс исправления, и школа преображается».
Главное фото: ученики лицея №58, на базе которого с 2002 года работают классы для обучения слабовидящих детей. Донат Сорокин/ТАСС
